Ирина ОРКИНА

Преодоление скромности

Рассказ

Автору было мало творческих мук.
Он жаждал еще и читательских.

Когда-то это должно было бы случиться. Коля, тщедушной наружности молодой человек, так называемый «компьютерный мальчик», с нежным лицом и большими кроткими глазами, в свои шестнадцать лет не имел ни друзей, ни подруг. Причем он не бегал по сомнительным сайтам, не зависал на играх. Он просто ЧИТАЛ! Читал жадно, с упоением, с каким-то нетерпеливым трепетом. И читал он не какую-нибудь там лабуду, а серьезную интеллектуальную литературу. Но прочитанное явно не хотело укладываться в голове по выделенным специально для этого полочкам. Прочитанное свалялось в ком, смешалось в кашу, слепилось и мешало Коле жить. Герои произведений являлись во сне то заблудшими, то мятежными душами; то подивятся, то потешатся, то начнут укорять в чем-то. Проснувшись, встревоженный юноша судорожно пытался разгадать сюжет, но хрупкие видения таяли к утру, вновь и вновь возвращаясь следующей ночью, мучительно надоедая. Что-то со всем этим надо было делать. «А может быть мне писать? Я так много знаю. Напишу роман. Героем будет высокий, стройный, храбрый, умный, самое главное УМНЫЙ, ПОБЕДИТЕЛЬ всех зол на свете!» — после очередной бессонницы решил Николай. И написал, целых двести страниц, с азартом, присущим только начинающим творцам слова, не познавшим еще ни острых зубов, ни дальнобойных пинков критиков. Оказалось, что написание романа не такой простой процесс. «Победитель всех зол на свете» получился и высоким, и стройным, и храбрым, только вот с умом у него как-то не складывалось… Путаная сложность какая-то получилась. Автор засомневался и в себе, и в герое… Что делать дальше?
Как же теперь поступить с написанным, таким выстраданным текстом? Надо с кем-то знающим посоветоваться. Но с кем? Можно, конечно, через интернет получить дельный совет, но хотелось бы в глаза, в глаза посмотреть собеседнику. В процессе недолгих поисков был найден Глеб Иванович, не то искусствовед, не то литературовед. Долгожданная встреча назначена в ЦДЛ. Причем Глеб Иванович настоятельно рекомендовал не опаздывать, а явиться точно в восемнадцать часов в буфет данного заведения.
ЦДЛ — Центральный Дом Литераторов — имел большой просторный зал для выступлений известных личностей, малый зал — для неизвестных; ресторан для встреч опять-таки известных и буфет для посиделок тех, кто ни до большого зала, ни до ресторана не дорос или не обзавелся в свое время нужными знакомствами. В скромно обставленном мебелью «разных стран и народов» неярко освещенном буфете всегда накурено и шумно. Частенько изрядно подвыпивший литератор, цепко взявши «за грудки» другого изрядно подвыпившего литератора, на весь зал восклицал: «А меня переиздали! Ты понял? Нет, ты мне скажи — ты понял?» На что второй, икая и покачиваясь, с некой напускной безразличностью, ответствовал: «Подумаешь, переиздали. Фуфло. Все в жизни есть фуф-ло!» Завсегдатаи этого «злачного» местечка в центре столицы восторженно приветствовали друг друга при встрече, а вот после выяснения, в очередной раз, кто гениальнее, прощались сдержаннее, на-амного сдержаннее… Что, правда, не мешало им в следующий раз так же восторженно вновь приветствоваться. В буфете всегда в наличии и холодная водочка, и приличная селедочка, неплохой антрекот, соляночка с белыми грибами и потрохами, котлетка «по-киевски», рыбка «по-московски». Так что приятному разговору о судьбах литературы данное меню очень даже способствовало.
Коля спешил, задумавшись, вышел в метро не на той станции. Опаздывая, перебежал Большую Никитскую на красный свет. Не прекращая движения, оглянулся на памятник Пушкину и Натали в скверике, любовно названную местными жителями за странное сочетание скульптур и архитектурных деталей «Тараканами в банке», чуть не сбил с ног при этом идущую навстречу из церкви старушку. Он очень волновался. Что скажет, как посмотрит Глеб Иванович? Надо следить за выражением его лица, за глазами. Да, за глазами! Глаза не солгут!
В просторном фойе ЦДЛ толпились люди, так что указатель «БУФЕТ» автор двухсот страниц романа нашел далеко не сразу. Стремительно спустившись вниз, в буфетное пространство, Коля с досадой обнаружил, что за длинным старинным столом, на котором стоял знак «Глеб Иванович», сидел не только Глеб Иванович, но и еще несколько человек. Сидящий слева, статный мужчина не первой и даже не второй молодости, разложил перед собой потрепанные буклеты, проспекты, каталоги. Длинные пряди седых волос, старомодный платочек на шее подразумевали в нем художника-шестидесятника. Рядом с ним сидела дама неопределенного возраста, поношенной, но еще не совсем изношенной красоты, благоухающая, как герань на окне, случайно тронутая хозяйкой. Пытаясь скрыть зевоту, она рассеянно посматривала вокруг. Роль «биоаксессуара» при популярном когда-то художнике, ей, видимо, давно наскучила. Слева, любовно прижав к груди недавно изданную книгу, с высокомерием посматривая вокруг, сидел явно известный в определенных кругах писатель. Аккуратно зачесанные остатки волос на его голове, оттопыренная нижняя губа, свежая белая рубашка говорили о том, что писатель знает себе цену и задешево никогда и ни за что никому и ничего не отдаст. Сам Глеб Иванович, импозантный, полнеющий, пятидесяти с большущим гаком лет, модно, но несколько неряшливо одетый, разложил перед собой визитки и тыкал в каждую из них пальцем, театрально при этом закатывая глаза: «Ах, какой это значимый человек! Ах, какие у него связи!»
Неуверенной походкой Коля подошел и молча встал перед столом, за которым шла оживленная беседа. Замечен он был не сразу.
— Молодой человек! Николай? Садись, садись напротив! — промолвил наконец-то Глеб Иванович и продолжил: — Так вот, мои дорогие. Я предлагаю вам замечательное средство по продаже ваших работ по штрихкоду через мобильный телефон...
— Как это? — причудливо поднял брови удивленный писатель.
— Ну, знаете ли! «Как это!» ЭТО стоит денег. Платите двадцать пять тысяч рублей, и я все обстоятельно расскажу и покажу, — ответствовал сраженный неслыханной наглостью Глеб Иванович.
— Вот это цены! — возмутился художник — Моя технология, АВТОРСКАЯ причем, по стимулированию мозговой деятельности для активизации творческого процесса и то стоит дешевле! Всего двадцать тысяч. А тут какой-то штрихкод, который ничего не гарантирует!
— Я вращаюсь в таких кругах, в таких кругах, которые вам и не снились, — с напускной обидой отреагировал Глеб Иванович на выпады художника.
— Ну и что мне твои круги?! Я в свое время тоже вращался. Смотри, сколько каталогов! Посмотри мои работы! Да им цены нет! Ты про бульдозерную выставку что-нибудь слышал? А я в ней участвовал! Да ты за честь должен считать, что я рядом с тобой сижу! А ты хочешь с меня денег слупить! — в свою очередь обиделся художник.
Дама «биоаксессуар» умно молчала, теребя пальчиками, с кое-где облезшим лаком, краешек альбома художника. Писатель презрительно морщил носик, пытаясь что-то сказать. Обескураженный увиденным, Коля некоторое время ждал, что ему дадут слово. Не дождавшись, волнуясь как на первом свидании с любимой девушкой, он достал свой ноутбук. Дрожащими руками раскрыл его, нашел первую страницу романа и развернул ноутбук с текстом к Глебу Ивановичу.
— Что это? Зачем это? — раздраженный вопиющим непониманием, молвил Глеб Иванович.
— Это мой роман. Двести страниц. Я вам говорил... — растерянно промолвил Николай.
— Роман? И что ты думаешь, мы будем здесь читать твои двести страниц?!
— Ну, хотя бы первую посмотрите, — умоляюще попросил Коля.
— Нет, ну это просто натуральное свинство! — возмутился писатель. — Я сижу здесь уже битый час. Вместо делового разговора мне пытаются втюхать какой-то штрихкод, я должен слушать бред нечесаных художников, смотреть какие-то двести страниц какого-то романа какого-то малолетки... Мадам, не теребите альбом! Вы меня отрицательно волнуете!
Дама «биоаксессуар» презрительно ухмыльнулась, но промолчала.
— А вы что это такой агрессивный? — вступился за даму взволнованный художник. — Вас не издают, так мы здесь при чем?
— Посмотрите мой роман, хотя бы первую страницу, — взмолился Коля.
— Меня не издают?! Это вас, художников, не издают и не покупают! Рисуете всякую мерзость. В вашем альбоме даже посмотреть не на что, мазня — сок из табуретки! А вы еще пытаетесь ЭТО продать! Ужас человеческий! У-ж-ас! — вопил писатель.
— Посмотрите мой роман, пожалуйста...
— Нет, ну вы подумайте только! Ему не нравятся мои работы! А у самого-то что в книжонке: «А да Бе сидели на трубе?» Не понимаете современное искусство, так молчите!
— А вот мой роман, двести страниц. Глеб Иванович, посмотрите...
— Где уж мне современное искусство понять. «Письки, сиськи», да и только. Это раньше были Леонарды да Винчи. А сейчас одни недовинченные остались... — бубнил рассерженный писатель.
— Хоть первую страницу посмотрите...
— Это я-то «недовинченный»?! Да за такие слова... — художник привстал со стула и, злобно сверкая глазами, всем своим продолговатым телом потянулся в сторону опешившего от неожиданности писателя.
— Ну-ну-ну! Что это «за дуэль на туалетных ершиках»? Ну что вы горячитесь! Остыньте! — успокаивал, разводя руками враждующие стороны, Глеб Иванович. — У каждого свое пахотное поле, что вам делить-то? Пиариться надо! Пи-а-риться! Что я вам и предлагаю! А вы «жопитесь». Вы же видите, сколько у меня знакомств хороших и нужных: одни «нужняки» здесь.
И Глеб Иванович с нескрываемым любованием начал перекладывать на столе визитки «нужняков», при этом пытаясь прочитать фамилию на карточке. Получалось скверно, видимо потому, что людей этих он не знал, а визитки ему достались по случаю на какой-нибудь презентации, на которую он «протерся» без приглашения. — Ну-у, так вы будете покупать технологию пиара и продажи своего продукта через мобильный телефон по штрихкоду?
— М-да! — промычал раздосадованный вконец художник.
— Нет! Нет и нет! — порывисто выдохнул неумолимый писатель.
— Посмотрите мой роман, хотя бы первую страницу-у...
— Как, уже восемь часов? Мне надо спешить, меня ждут в зале наверху, — взглянув на часы, встрепенулся Глеб Иванович. — А вы, молодой человек, — обратился он к Коле, — будете покупать? А впрочем, откуда у вас деньги... Зачем только я вас пригласил.
Глеб Иванович заторопился, засуетился. Быстренько собрал драгоценные визитки. Растолкал опечаленного художника, его даму и выскользнул из-за стола.
Оставшиеся несколько минут недоумевающе молчали.
— Посмотрите мой роман, пожалуйста, — нарушил тишину Коля и вновь обратился к писателю.
— Моя консультация стоит десять тысяч, — наконец-то пришел в себя писатель. — Да и что ты можешь толкового написать в твои-то годы? Комариная душа! И все вокруг пустых теней пустое наслоение… — он махнул рукой, раздосадованный бездарно проведенным временем, и, подперев голову руками, задумался о ВЕЧНОМ.
— Может, хотя бы вы посмотрите мой роман? Ну, хотя бы первую страницу, — с надеждой в голосе Николай повернулся к художнику и его молчаливой даме.
— Это уже слишком! — наконец-то подала голос дама «биоаксессуар».
— Виталий, с твоим-то именем общаться с кем попало не «комильфо», не «комильфо!» — надув губки, упрекнула она приунывшего художника.
Художник, услышав ее едкое замечание, скривился в улыбке. Видимо, он сам чувствовал, что компания не соответствовала... Они порывисто собрали буклеты, проспекты, альбомы с работами художника, встали из-за стола и, «держа спины», гордо двинулись к выходу.
Бедный автор двухсот страниц романа тупо уставился в свой раскрытый ноутбук. Некоторое время он что-то обдумывал. Затем, посмотрев вокруг на сидящих за соседними столиками литераторов разных мастей, набрав воздуха в грудь, бледный, как проросший глазок забытой по весне в подвале картошки, начал читать! Сначала тихо, затем голос его окреп и зазвенел. Литераторы, услышав посторонний шум, прекратили выпивать, закусывать, беседовать. Но ненадолго…
— Молодой человек, что это вы себе позволяете? Это вам не изба-читальня! — назидательно молвил маститый прозаик, проникновенно рассказывавший в это время, видимо первокурсницам, потому как они завороженно смотрели ему в рот, «трудности» своего творческого пути.
— Какая наглая молодежь! Прут и прут! Прут и прут!
— Это что за интеллектуальное раздражение? Эй, с компьютером, не слышишь, что ли? Прекрати читать!
Коля читал! Читал, захлебываясь от волнения, боясь, что его не услышат, перебьют на полуслове; читал с надрывной радостью суетливого, лающего, глупого щенка, первый раз попавшего на охоту.
— Надо вывести его отсюда!
Демонической внешности поэт «старой гвардии» направился в сторону непризнанного «гения».
— Этак каждый начнет в общественном месте без приглашения читать свои опусы? И что тогда? Бес-по-ря-док! Ты что, думаешь: «Свято место пустует». Не-ет! Оно занято! Кыш отсюда!
Коля непроизвольно съежился. Фиалковые глаза его мгновенно наполнились слезами обиды и непонимания. Он зажмурился, стыдясь предательской влажности. Фу! Какая досада! Как неприятно, как пошло и неуклюже получилось.
— Мальчик мой! Что же ты так переживаешь? Иди сюда, иди сюда!
Стареющая литературная дива, вся в кольцах и браслетах, постоянная посетительница буфета, лукаво улыбаясь, ласково поманила несчастного к себе за столик.
— Выпей водочки, успокойся, мой хороший! Ну, не хотят тебя слушать эти звери. Ну и Бог с ними! А я послушаю, с удовольствием послушаю!
Очнувшись, на ватных ногах, робея и конфузясь, Коля приблизился к небольшому круглому столику, за которым восседала, вальяжно откинувшись на спинку кресла, дама сочных форм. Большой рот ее, очерченный красной помадой, напоминал лепестки вянущей розы. И вся она, одетая нарочито ярко, была похожа на большую клумбу каких-то нездешних причудливых цветов, неожиданно настигнутых суровой зимой.
Коля обреченно выпил, первый раз выпил. Нестерпимо противная жидкость ударила в голову. Неуверенно, но отчаянно смелея, он присел на краешек стула.
— Ничего, ничего. Первая колом, вторая соколом, а дальше пойдут мелкими пташечками, — улыбалась «клумба», подливая водку в опустевший стакан Николая. — А я обязательно, обязательно тебя выслушаю... только не здесь. Здесь так шумно, неуютно. А я страсть как люблю все стильное, утонченное, приятное и сердцу, и душе, и телу… Не правда ли, мой милый?..
— Ко-ля. Ме-ня зо-вут Ко-оля, — еле шевеля губами, произнес опьяневший начинающий прозаик, покорно принимая очередную порцию зелья.
— Ну, вот и хорошо, Коленька, — нежно гладя его по щеке, прощебетала немолодая дива.
Путь в большую литературу обозначился...

Андрей ДНЕПРОВСКИЙ-БЕЗБАШЕННЫЙ

РАССКАЗЫ

День рождения

К счастью, день рождения бывает только раз в году,
волшебником на этот раз был машинист дядя Сережа,
а до этого волшебником ему бывать как-то не приходилось…

У взрослого человека, в отличие от детей, такой праздник, как день рождения, популярностью почему-то обычно не пользуется, и чем старше становится он, тем больше осознает, что с каждым днем его жизнь становится немного короче. С каждым таким днем к нему все ближе и ближе приближается старость, и он понимает, что жить ему, несчастному, на этой прекрасной и многострадальной планете остается ровно на один год меньше. Ведь старость — это не забор, и через нее нельзя перелезть. И какой уж тут праздник души?.. Человек все это осознает, и ему только и остается, что радоваться хотя бы за прожитое, за своих детей, внуков, в надежде на то, что свою жизнь они проживут светлее, чем он.
А ребятишки с большим нетерпением всегда ждут этот праздник, им быстрее хочется стать взрослыми. И это понятно, ведь они еще не понимают всего того, что чувствуют взрослые, им это пока не дано знать… А может быть, для них это и к лучшему?.. И как знать, как знать…

Ох, и давно это было, еще в прошлом веке, в начале семидесятых, где-то там, далеко-далеко в далекой Сибири, на далекой станции с красивым названием Зима, что стоит недалеко от Иркутска.

У начальника локомотивного депо был сын — сына звали Валеркой. От роду ему было всего-то шесть лет. На следующий год ему идти в школу.
Отец любил сына и часто брал с собой в локомотивное депо на работу. И как же они ему нравились, его детскому воображению — эти большие электровозы. Он в них просто души не чаял, ведь для него тогда все было такое огромное! Тогда деревья для него были большие…
Машинисты тоже любили Валерку, они брали его с собой в поездки до Нижнеудинска или же в другую сторону до Иркутска. Хоть и не хотела отпускать мать сына в эти поездки, но ей приходилось. А Валерка просто мечтал стать машинистом и водить пассажирские поезда дальнего следования, такие как: Москва — Владивосток, Москва — Пекин, Москва — Улан-Батор. (Если кто не знает, то водить такие составы доверяют только самым ответственным машинистам, с хорошей и не подорванной репутацией.)
Машинисты в поездках обучили Валерку, как трогать электровоз с места, как запитать его с контактной сети, как тормоза проверить, и что уж тут грешить, сажали они его на маршруте на самое главное место — место машиниста электровоза… И летел тогда поезд во весь дух, оставляя за собой перегоны, блокпосты и километры, от зеленого до зеленого, благо Валерка был малый шустрый и хватал все сразу же на лету.
А еще была у Валерки заветная мечта — иметь собственный электровоз. (Это желание вполне можно было ему простить в силу его детской наивности, да, собственно, при чем здесь наивность — ведь это была его голубая и самая заветная мечта!) Но простить такое взрослым машинистам было никак нельзя. Они, с высоты своих лет, как-то даже и не могли предположить, что в такое понятие, как твой электровоз, могут быть включены вполне реальные события. Они, наивные, думали, что на день рождения прибежит ребенчишко, посмотрит электровоз, порадуется, потрогает своими ручонками новый локомотив, и все, и дальше этого дело не пойдет. И как же они тогда ошибались, как ошибались, когда пошутили и пообещали Валерке подарить совсем новенький электровоз, они, наверное, насмерть позабыли, что когда-то и сами были детьми.
В канун ночи своего дня рождения Валерка никак не мог уснуть, ему все брезжился и представлялся обещанный подарок, новенький электровоз, с такими латунными и отливающими на борту буквами и цифрами — ВЛ-100. Валерка ворочался и в ожидании утра долго не мог уснуть…

А утром его детская душа проснулась намного раньше родителей и рванулась к обещанному подарку, к выездным путям из депо. Ранним утром Валерка тайком захватив отцовские локомотивные ключи, крался к тому месту, где машинисты обещали поставить его подарок, новенький электровоз, благо дом Валерки стоял рядом с подъездными путями.
И вправду, его неумытым глазенкам предстал совершенно новенький локомотив, совсем недавно по разнарядке полученный Зиминским депо. Краска на локомотиве вся просто блестела и сияла. Видать, машинисты тогда всерьез постарались с подарком.
— Ух, ты! — захватило дух у Валерки. Его маленькая душа до последнего момента сомневалась, что все это может быть взаправду, на самом деле… Но нет — его не обманули, совершенно новенький электровоз действительно стоял в означенном месте.

Валерка сначала обошел его со всех сторон, а потом, поднявшись по подножкам, обнаружил на дверях записку: «Валерке на день рождения!» (Благо, читать по слогам он уже умел.)
Его ребячьей радости и восторгу просто не было никакого предела…
Открыв отцовскими ключами локомотивную дверь, он не спеша зашел в кабину электровоза, которая его звала и манила…
А там было все такое новенькое. Он, недолго думая (как ему показывали), поднял пантограф, тем самым запитав локомотив, и тронулся в путь, в Москву (как когда-то говорили ему машинисты, до Москвы на электровозе вполне можно доехать…)
Мальчонка переключил реверс, тронул контроллер, и его подарок мягко, легко и красиво тронулся с места. Светофора перед ним не было, и он быстро оказался на станционных путях. Его электровоз славненько так двинулся по первому пути от перрона — и пошел себе, покатился прямо-прямехонько на запад, в столицу.
Диспетчеры, так до сих пор ничего и не поняв, только передали дежурному по станции: «Порожний локомотив проходит по первому пути от перрона, будьте осторожны!» А дежурный оператор на станции продублировал это сухим голосом, своевременно предупредив пассажиров:
— Будьте осторожны, по первому пути от перрона проходит локомотив!

А дальше сиреневые глаза Валерки от переполненного восторга совсем разгорелись. Впереди он увидел открытый зеленый…
Его электровоз, когда он еще глубже утопил контроллер, вжал его в сиденье и, как самолет на взлете… стал стремительно набирать скорость…
Станция Зима осталась далеко позади, справа от главного пути только промелькнули названия «Кимильтей», «Перевоз», а там, на бескрайних железнодорожных путях ему и вовсе открылся железнодорожный простор с бесконечными зелеными, дабы не сбивать график Транссиба — они всегда ему были открытыми.

Так несся Валерка на своем подарке, как говорится — не балуйся. Входные и выходные стрелки под колесами его родного локомотива только жужжали и тарахтели, а сибирские леса и поля вместе с грибами маслятами, пихтами, кедрами и соснами в боковом окошке только мелькали, сливаясь в сплошную зеленую массу. Рельсы, соединявшиеся у горизонта, раздвигались, а душа ребенка пела, плясала и ликовала! Ведь это был его, Валеркин, самый настоящий электровоз! Он теперь конкретно летел на нем в Москву, в город его мечты, в его детское будущее.
Встречные поезда гудели, машинисты махали ему рукой. Но в кабине встречного электровоза они, к своему большему удивлению, совсем никого не видели, им стало казаться, что встречный локомотив идет сам по себе, о чем машинисты доложили диспетчеру.
В диспетчерской начался страшный переполох.
— Непроизвольный уход локомотива по нечетному пути! — тут же полетели телефонограммы на запад, и теперь все поезда на Москву раздвигались и убирались с дороги, а Валерке горел только один веселый и открытый зеленый.
— Порожний локомотив на большой скорости идет по нечетному пути! — передавали диспетчеры друг другу тревожную весть.
В принципе, остановить Валеркин электровоз можно было легко. Для этого нужно было просто снять ток с контактной сети, и Валеркин подарок остановился бы сам по себе… Но эта мысль почему-то не пришла никому в голову.
Все железнодорожные начальники быстро были поставлены в известность. А Валеркин электровоз тем временем пролетал двадцатипятиметровые рельсы Транссиба с легким перестуком.
— Ту-дуд-ду-ду-, ту-ду-ду-ду, — отстукивали его тройные колесные пары. На этом, последнем, блокпосту скорость его локомотива перевалила уже далеко за сто пятьдесят.
Мелкий Валерка сидел и тащился, его душа праздновала и пела, потому что на этом участке такую скорость еще никто и никогда до него не развивал!
«Ах, если бы все наши поезда ходили с такой скоростью, то они, наверное, были бы самые поездатые поезда! — думал про себя Валерка. — И что это они всегда так медленно ездят?»
Но на очередной станции, которую он пролетел пулей, его локомотив решено было отдать на вылавливание бывшему военному моряку, настоящему машинисту — дяде Сереже. Сергей, отцепившись от грузового, который он по команде диспетчера бросил на произвол судьбы, на своем электровозе ринулся за Валеркой в погоню…
Теперь мелькавшие по обе стороны локомотива сибирские пейзажи Серегу вовсе не интересовали. Он думал только об одном:  как догнать и остановить этот «бешеный» электровоз.
Но даже ему было страшно на такой скорости, ведь перед Нижнеудинском начинались кривые, где локомотив мог запросто слететь с рельсов.
Но Серега, видать, недаром был военный моряк и служил на флоте. Он знал, что такое шторм… На электровозе его уже начинало штормить. С таким свистом и с такой скоростью он на кривые еще никогда не залетал. Рельсы под его локомотивом пищали, трещали и страшно свистели.
Когда на догоняющем локомотиве тоже перевалило за сто семьдесят, их поездные сцепки встретились, и Сергей с облегчением, переключив реверс, дал полный назад. Вокруг колес его локомотива еще долго сверкал круговой огонь, орошая бенгальскими искрами сибирское пространство. А километров через пять сцепленные локомотивы наконец-то остановились, тандемом слившись с природной тишиной.

Сергей вышел из кабины своего локомотива и лег на спину у путей на щебенку. Под прямым впечатлением только что произошедшего он был весь в поту, ведь доселе на такой скорости он еще никогда не катался. От переизбытка впечатлений в его голове звенели малюсенькие такие колокольчики…
Спустившись из кабины, к нему подошел совсем ничего не понимающий Валерка и, вопросительно на него посмотрев, спросил:
— В чем дело, дядя Сережа, ведь я до Москвы еще не доехал?
Машинист Сергей сначала хотел просто выругаться, но потом, немного поостыв, погладил мальчугана по голове и сказал:
— Валерка, ты знаешь, ты настоящий машинист!
В груди у дяди Сережи еще очень долго что-то екало и ойкало, но он виду не подавал, а потом сказал парню, что у него все еще впереди, и поздравил Валерку с днем рождения… А Валерка ему ответил:
— Дядя Сережа, ты меня догнал на такой скорости, ты, наверное, настоящий волшебник…

На безымянном перегоне под Нижнеудинском стояли два намертво сцепленных локомотива, кругом рос Иван-чай, вовсю стрекотали кузнечики и порхали бабочки.
С тех пор прошло уже много лет, Валерка давно уже вырос, но он как сейчас помнит тот заветный подарок, который был верхом его заветной мечты.

Дурость

Кингстон — люк в корпусе корабля ниже ватерлинии.

Петр Савельевич был капитаном маленького речного буксира, настолько маленького, что его экипаж состоял только из двух человек. Матроса и капитана. Молодой парень Петька был матросом, а Петр Савельевич, стало быть, — капитаном. Кэпом — как любил называть его Петька.
— Петруня!!! Отдать концы!!! — бывало, давал команду своим хорошо поставленным голосом Петр Савельевич, представляя себя капитаном какого-нибудь большого белоснежного круизного лайнера, которые ходят по Волге. Но капитаном такового он не был, хотя к своим преклонным годам мог бы им стать… Но вот почему-то не стал, и все из-за него проклятого, этого самого… Зеленого змия!
Дело в том, что Петр Савельевич относился к той категории людей, которым совершенно нельзя было пить водку. Несло его от нее окаянной, а «крышу» просто напрочь срывало, и Петр Савельевич надолго уходил в отрыв и глубоко погружался в мир зеленых иллюзий… Он об этом потом вспоминал долго и неохотно. Каждый раз сурово нахмуривая брови, клялся супруге всеми Богами, что такой пьянки больше не будет и что это было в последний раз! И, как ни странно, жена ему верила, своему старому речному волку. (А как же без веры?.. Без веры-то говорят, никак нельзя…)

Неумолимо шло время, старый капитан «на сухую» уже начинал истлевать без причины, грустила и леденела его святая душа.

Как-то ночью Петру Савельевичу приснился страшный сон, где он видел всех пьяными: и водителей, и врачей, и летчиков, и пулеметчиков… «Не приведи господи!..» — перекрестившись, перевернулся он на другой бок.

Но вот беда… Шлифовал он по памяти водочку-с, шлифовал-с… И ой как подшлифовывал…
А так трудился он на своем буксире, аки пчела. То запчасть куда привезет, то обед на плавкран доставит, то еще по каким-нибудь делам целый день суетится и снует по акватории порта.
Ночевать домой с буксира Петр Савельевич только по выходным отправлялся, так как жил далеко. В основном он базировался на борту, была у него маленькая такая шконка в моторном отсеке.
Высадит после смены на берег он Петьку, а сам отойдет и встанет на якорь. Сидит, трубку курит, любуется портовыми огнями, и от всего от этого у него на душе так хорошо-хорошо делается…

Но вот как-то по случаю совершенно ничего не подозревающий шкипер презентовал ему литровую бутылку водки. Нет! Не выбросил ее за борт Петр Савельевич, наверное, из соображений чистоты акватории, а заботливо спрятал в намертво прикрашенный спасательный круг. Выкрошил ножиком в кругу пенопласт да и схоронил туда бутылочку-с… Как говорится — на всякий пожарный случай, который в скорости в его душе наступил.

Вечерело. Петька давно уже сошел на берег, а Петр Савельевич, словно ветка на ветру, покачивался на волнах от проходящих кораблей, по-прежнему курил и любовался огнями… А за бортом ревел ветер времени!
О разном в эти минуты старый капитан думал, например о том, что такие слова, как «любить» и «убить», почему-то очень похожие, хотя и совершенно разные по смыслу… Да и так, вертелись в его голове всякие мысли обрывками.
— Эх… — тяжело вздохнул Петр Савельевич. — Красота… Грех по пятьдесят капель не выпить в такую погоду… Даже врачи по пятьдесят капель рекомендуют, так сказать, для здоровья, — так же тяжело выдохнул он.
Да… было от чего тяжело вдыхать и выдыхать старому капитану. Было! Вот не давала сохраненная бутылка покоя его разуму, ворошила она его и ерошила, как волосы в ветреную погоду.

Увы, в нашем мире все как-то так странно устроено, что если же что-то и делается, то обязательно для чего-то. Если, к примеру, сделано ружье, оно обязательно когда-нибудь выстрелит, а если будет бутылка водки, то она обязательно будет выпита… Как говорится — то не пьянка, если нечего вспомнить!
Первые пятьдесят капель прошли капитану влегкую… Петр Савельевич их как-то даже и не заметил. Да и вторые пятьдесят он не заметил тоже, а потом до тех пор не замечал, до тех пор, пока в его душе не рванули колокола! У него вдруг появилась такая-то психологическая энергия и очень сильный сгусток эмоций. Лед растаял, началась ломка мировоззрения, отчего в природе чуть не сдвинулись времена года…
Сначала Петру Савельевичу захотелось насыпать и насыпать людям солнца в подставленные ладони и как ребенок радоваться жизни, удивляясь тому, о чем раньше он не задумывался…

А потом он ощутил себя не на маленьком буксире, стоящем на якоре, а капитаном боевого крейсера!
…Цусима! Вокруг вовсю ревет морской бой! А мимо проходящие баржи… Нет! Это было не что иное… как японская эскадра…
— Суки! — ударил кулаком по лееру Петр Савельевич.
— Мы все снаряды уже расстреляли!!! — ударил он кулаком по лееру второй раз. — Я один остался! В живых! Живым я не сдамся! — словно гранату, метнул он теперь уже пустую бутылку в сторону проходящей баржи.

Воздух вокруг него был такой тяжелый, тяжелый…
Эх… Видел бы кто со стороны лицо Петра Савельевича в эти минуты, то, наверное, в ужасе содрогнулся. Его лицо было печально, но печаль та была красива!

Нет, в своих твердых решениях «на горячую» Петр Савельевич не метался как заяц! Не под стать метаться было старому моряку!
— Врете! Живым не возьмете!!! — он рвал на себе тельняшку, грозил кулаком и орал в сторону совсем близко проходящего лайнера с иностранцами, которые под яркие вспышки фотоаппаратов с глубоким изумлением смотрели на него.
— А вот на-кася, выкуси!!! — показывал он комбинацию из трех пальцев.

Но тут вдруг его осенила грандиозная мысль повторить подвиг «Варяга» и геройски уйти под воду!
— И как же я раньше-то до этого не додумался, старый я носорог, — винил себя капитан.
— Открыть кингстоны!!! — в рупор остервенело проревел самому себе Петр Савельевич, тут же бросившись выполнять свое собственное приказание.

Ну, что тут можно сказать… Староват был его буксир, староват, его кингстоны не открывались, наверное, со времен изготовления. Но у старого капитана на борту все было в полном порядке! Хотя, впрочем, с кингстоном он волындался долго, но таки открыл его окаянного…
Забортная вода тут же хлынула в корпус буксира, быстро став заполнять его водой… Петр Савельевич сначала хотел непременно затонуть вместе с буксиром, но потом что-то вдруг передумал и поднялся перекурить на палубу. Но вот и палуба уже стала уходить под воду, а Петр Савельевич стоял по колено в воде, гневно сжимая кулак, через рупор грозно, словно снаряды, извергая слова в сторону проходящего теперь уже следующего круизного лайнера…
Когда вода стала подходить Петру Савельевичу под самый подбородок, он снова почему-то передумал тонуть, согласившись с мыслью, что это не так просто и, быстро забравшись на рубку, дал себе последний шанс!
— Все! Наберу воздуху побольше и… уйду под воду героем! Родина меня не забудет! — представил он на берегу гранитное изваяние со своим бюстом, а еще он представил, как мимо проходящие корабли подают долгий и тревожный гудок в память о погибшем герое, а пассажиры… В слезах непоправимого горя бросают в воду веники, ой нет, извините — венки… а некоторые слишком расчувствовавшиеся граждане норовят сами броситься в воду, но их сдерживают… А вот! Вот проходит корабль с его именем… На нем большими золотыми буквами отливается «Капитан Петр Савельевич»… От представленного пока еще живой Петр Савельевич горделиво вскинул голову, по его щеке покатилась слеза, он уже было закрыл глаза в предчувствии неминуемой гибели и стал представлять, как бы ему скорее утонуть, чтоб не мучиться и не поплыть позорно в сторону берега…

Как только легкий толчок остановил дальнейшее потопление корабля, так Петр Савельевич понял, что буксир дальше тонуть не будет. Он лег на дно, так как ему просто не хватило глубины водоема…
«Экая оказия!» — выругался в глубине души боевой кэп.

Поздняя вечерняя тишина плывет над водой, лаская ее ровную гладь… А из этой божественной ровной-преровной глади… видны полрубки буксира со стоящим на ней в дупель пьяным капитаном, и все это в лучах заходящего солнца хоть и неуместно, но так красиво. Во всем этом чувствуется такая отвага, такая смелость, такой огневой напор, что поневоле хочется задать самому себе вопрос: как же тогда под Цусимой так некрасиво все получилось? Надо было «на горячую», тогда японцы свои корабли сами бы топили…

Вахтенный круизного лайнера, видя тонущий буксир, застопорил ход, экипаж спустил шлюпку и отправился спасать Петра Савельевича. Правда, тот еще долго кусался и матерился, обзывая своих спасателей сволочами, предателями и врагами народа. Он не поддавался ни на какие разумные средства убеждения, а потом просто провалился в беспамятки…

Скандал наутро был страшный! Героем Петра Савельевича не признали, его начальники долго думали, а потом сказали, что это была простая человеческая дурость…

— Эх… Ну что тут можно сказать…
Так закончилась карьера капитана маленького буксира.
Долгими, длинными вечерами Петру Савельевичу, собственно, было, что вспомнить… Но вспоминал он все это нехотя, как-то коробило его от таких воспоминаний…