Владимир НЕЧАЕВ. Рассказы

Василий ГОЛОВАЧЁВ. Одиссея Северцева, фантастическая повесть

Андрей РАСТВОРЦЕВ. Лёшка, рассказ

К 70-летию Победы

Валентина БЕЛЯЕВА. Две встречи, рассказ

Владимир НЕЧАЕВ

Рассказы

ДАЛЕКИЙ ГОЛОС

Человек проявляет себя в вещах. Здесь можно найти и потерять.
Хорошие, крепкие вещи, как бакены на реке, показывают фарватер, стремнину и глубину человеческой души. Вещи случайные, никчемные — камни и мелководье.
Я хотел бы рассказать о людях, оставшихся в моей памяти. Так или иначе, пересекаясь с вещами, их помнят руки и глаза.
Этот дом я называл про себя домом пенсионеров.
Человек вкалывает где-нибудь на Чукотке, копит деньги, чтобы к старости, заработав северный стаж и пенсию, купить себе квартиру, жить там, где тепло, где весной цветет вишня, а летом можно ходить в одной рубашке и сандалиях на босу ногу. Человек имеет право. Он заслужил. И люди уезжали к цветущим садам, поближе к храмам, к исконному. Немного им оставалось, пенсионерам.
Дом был кооперативный, пятиэтажный, только что отстроенный. Из светло-серого кирпича. Под окнами посадили деревья. Поставили беседку и стол. И старики собирались за столом, еще крепкие старики, азартно забивали «козла», вспоминали свое прошлое. Брали «Старорусскую» и потихоньку от жен выпивали. Так, чтоб не слишком. Не было того здоровья. А жены сидели на лавочках и говорили о женском.
Деревья во дворе подрастали, вытягивались. И с каждым новым летом тень от крон становилась гуще и плотнее.
Когда жарко, играть в тенистой беседке гораздо приятнее. Долгие, ленивые вечера. И мягкое солнце пробивается сквозь листву. И на столе — резные тени от клена под ветром. Ты ведь заслужил это. И дети выросли. Вот уже и внуки тянутся из стандартного колодца двора, как эти деревья, туда, где крепче ветер и солнца побольше. «Пусть они ищут свое», — рассуждали старики.
Я заходил в беседку. Мне нравился щелкающий звук костяшек. Нравилось слушать неторопливую речь: «отдуплился», «а мы подопрем», «рыба!» Я и теперь помню раздумчивые паузы, финальный удар ладони о стол. Старики удерживали в непослушных артрозных пальцах не черные косточки домино, но затяжные, последние свои дни.
Мы жили на первом этаже. Андреич — двумя этажами выше. Имени его я не знал. Говорили просто: «Садись, Андреич, постучим».
Он выходил играть в поношенном коричневом костюме с орденскими планками на груди. Воевал в Отечественную, дошел до Берлина. Из Германии привез трофейный немецкий аккордеон.
В сторонке, на лавочке, он тихо перебирал клавиши, не мешая игрокам. Потом уносил инструмент и подсаживался к доминошникам.
Над нами жила пенсионерка Анна Захаровна. До последнего она держалась прямо, красила сухие тонкие губы красной помадой, а волосы в ярко-желтый цвет.
Анна Захаровна жила со вкусом и квартиру обставила богато: хрусталь, ковры, импортная мебель.
Когда она умерла, в квартиру вселился ее сын, приехавший с Севера. Он легко смотрел на жизнь. И быстро промотал заработанные матерью хрусталь и гарнитуры. Он был без семьи. И после запоя, когда кончались водка и деньги, наверное, не понимал, что он делает один в пустой трехкомнатной квартире.
Если говорить о стариках, то это лишь эпизод угасания того поколения, которое знало непростое время своей зрелости. Работа, опыт и здоровье этих людей приносили им радость и удовлетворение. Еще оставалась гордость за государство. Была и любовь к детям. Но дети росли и начинали жить своей жизнью, непонятной отцам. Дети с иронией и легким презрением говорили: «Эта империя!» Дети слышали, что где-то «за бугром» живут лучше, чем живут они. И слухи, и разговоры с оглядкой отравляли будни.
Мы взрослели, а старики незаметно уходили в тень.
Игроков за столом становилось все меньше. Мы не замечали этого. Молодость видит свое. И только когда у двери подъезда появлялась красная крышка гроба с черным бантом, мы узнавали, что кто-то умер.
Фронтовик Андреич оказался крепче многих.
Иногда он брал в игру и меня. Но в то лето игра чаще не складывалась. И по вечерам все реже слышался стук костяшек домино. В беседке теперь собиралось поколение с гитарой и дешевым портвейном.
В один из угасающих летних дней я услышал за приоткрытым окном немецкий аккордеон. Я знал, что играет Андреич. Голос аккордеона нельзя спутать ни с чем.
Он играл громко, на весь двор. Напористо играл, с переливами. Вел одну мелодию, обрывал и начинал другую. И опять обрывал.
Я не знал этой музыки. Музыка иного времени, — в ней были печаль и надлом, словно бы переламывалась веточка. Легко, без напряжения, еще и еще…
Через два дня у двери подъезда я увидел крышку гроба с траурной каймой по краю.
Теперь, спустя годы, я не нахожу значительности в гульбе и прозябании сына Анны Захаровны. Нет здесь того, что называется перстом судьбы. И мне не жалко бездумно промотанных вещей, сданных на барахолку за бесценок. Они и не могли послужить человеку, бравшему их в холодные руки.
Но я помню прямую Анну Захаровну, вспоминаю Андреича, последнего игрока в домино. И мне до сих пор жаль музыку трофейного аккордеона, которую я услышал вечером на исходе лета.

БОТИНКИ, БОТИНОЧКИ

Холодный прозрачный апрель.
После обморока минувшей зимы город медленно приходит в себя. Вдоль обочин дорог — пластиковый мусор, до поры скрытый снегом. Земля, словно избитая женщина, спотыкается и бредет куда подальше, отлежаться до тепла, до заботы человеческой.
Я толкаю коляску с ребенком. Семья на прогулке. У тротуара, где только-только сошел снег, — группа людей среднего возраста. Одеты модно, с некоторой долей вызова. Женщины запакованы в кожу, ярко накрашенные. И все до странности одинаковы.
Здесь же трехлитровая банка с большим букетом красных роз. В банке не хватило места, часть цветов просто лежит на земле. Подходим ближе, и я замечаю погнутый фонарный столб. Чуть поодаль — искореженная автомобильная дверь. Люди молча смотрят на нас. Мы проходим мимо.
— Машина в столб влетела, — говорю я, комментируя очевидное. Жена отстраненно поднимает воротник пальто. Ей нельзя волноваться, она на пятом месяце беременности. Наша полуторагодовалая дочь что-то напевает в коляске.
Я думаю о тех, оставшихся за спиной. Автомобильная авария собрала их вместе, возможно, они потеряли близких людей. Стоящие у обочины непохожи на убитых горем родственников. Скорее, друзья-приятели, собрались на помины, разливают по стаканам водку. Трудно избежать слов, не имеющих того веса, который несет смерть человека. И люди говорят с паузами, смотрят на цветы, на дорогу, на прохожих.
Встречные гуляющие словоохотливо объясняют нам, что трагедия случилась два дня назад. Машина на большой скорости срезала столб и, пролетев несколько десятков метров, покорежила следующий. От машины осталась груда металла. Водитель, скорее всего, погиб.
Мы удаляемся от банки с красными розами, от стоящей группы. Мы радуемся выходному дню, вспоминаем свое: надо бы купить дочке сандалики, у нее формируется стопа.
— Обязательно с супинатором, — говорит жена.
— Если надо, покупай, — говорю я. — Сколько проносит… Я смотрю на живот жены.
Ноская обувь дорогая. Китайская дешевле российской, пускай и похуже качеством.
Обувь часто приходится ремонтировать, особенно детскую. В этой работе есть что-то трогательное. Подклеил ремешок — ребенку ногу не трет, не мешает. Минуты не прошло, он и забыл о помехе. Через годы вспомнит ножницы, шило в моих руках и будет делать то же для своих детей. Мой отец часто латал нам валенки. Я любил сидеть рядом, смотреть. Тогда клей «Момент» еще не придумали. Отец вырезал из войлока подошву, зажигал капроновую веревку и приклеивал кипящим капроном подошву к худому валенку. Мой дед, которого я совсем не знаю, тоже, наверное, чинил обувь своему сыну, моему отцу. Подошва изнашивается быстро. Здесь есть какое-то родство с человеческой судьбой. Лицо старика мало отличается от его стопы. И сношенные каблуки всякий раз напоминают о недолгой жизни.
Навстречу идет мужчина в длинном плаще неопределенного цвета и фасона. Сколько мужчине лет, трудно сказать. Аккуратен, следит за одеждой. Отмечаю про себя изрядно потертые штиблеты. Они старательно начищены, но это мало помогает. И походка у мужчины неуверенная, шаркающая. Обувь выдает его.
И опять вспоминаю придорожные помины. Но что же задело? Банка с цветами… обломки машины… женщина в «коже»… И неподалеку — черный ботинок с левой ноги. Знакомый гаишник рассказывал, что при сильном ударе человек буквально вылетает из обуви. Я не знаю, был ли это ботинок водителя. Почти новый, с рифленым протектором.
Спустя несколько дней, погожим вечером, мы опять проходим мимо. Все те же розы в банке. Ботинок исчез. Среди придорожного мусора цветами выложено «АННА». Моя жена торопливо крестится:
— Царство небесное…
На стволах деревьев, окаймляющих гибельное место, появились листы бумаги, прихваченные скотчем. Жирная надпись: Dirt Джем.
Когда-то я учил английский, не все забыл.
— Грязный Джем, — читаю я вслух. — Его Джем звали.
— Странное имя, — жена оглаживает живот.
— Это кличка.
— Я ботиночки дочери купила. В цене уступили, там дефект маленький. Ты посмотри.
— С супинатором? — подчеркнуто-оживленно уточняю я. Жена улыбается, молча вздыхает.
Середина апреля, а по сводкам — двадцать пять ДТП и трое погибших. Автоинспекция говорит об усилении принимаемых мер…
В городской газете мелькнуло короткое сообщение о том, что потерпела аварию машина марки «Ниссан-Лаурель». В шесть часов утра, на скорости 140 км/час автомобиль сбил опору освещения и вылетел на дорожку для пешеходов. В машине была девушка-пассажир, погибла мгновенно. Водитель отделался ссадинами. Заключен в СИЗО.
По слухам, они уходили от преследования автоинспектора, возвращаясь из ночного клуба. Утром на дорогах ледок. Водитель был пьян, не справился с управлением.

АДАЖИО

В другое время, в другой стране… И люди рядом с тобой другие. Тени другие, запахи, голоса. Жестче древесные ветви. И трава вдоль дорог прибита рыжей пылью, словно не подняться ей больше, не оправиться. Жест выверяешь, слово пробуешь на язык, перед тем как… Умудренность или бессилие?
Через восемь лет, отслужив в армии и помотавшись по Союзу, он вернулся в родной поселок, устроился линейным монтером районного узла связи. Ему нравилась эта работа. В кармане — простой инструмент: телефонная трубка, бокорезы, отвертка. Работаешь один. Редко — в паре. «Пурговые» идут, «полевые». Ко всему — приличная премия. Весной, когда с крыш сойдет снег, хорошо посидеть в свободную минуту на нагретом шифере, смотреть, как плывут в изменчивом мареве темные верхушки оттаявших холмов. И бурая тундра кажется ближе.
Чердак — место, куда он с неизбежностью попадает после утренней разнарядки. Вот и сейчас он поднимается по лестнице, открывает чердачную дверь и, пригнув голову, ступает в полумрак. Есть особенная задумчивость в чердаках. Кажется, и часы по-другому здесь идут. Вороха ненужных вещей, которые всегда жалко выбросить. Солнечный луч пробьет темный воздух, ляжет желтым пятном на шлак, хрустящий под ногой...
Когда телефонная линия восстановлена, он звонит на станцию дежурному технику, чтобы отметиться.
Сегодня смена Леточки Стебловой. Подсветив фонариком и найдя распределительную коробку, он достал из кармана трубку, зацепился «крокодилами», покрутил диск.
— Лета, сделай замер.
— Все чисто, — откликнулась Лета. — По Набережной заявка, Вергин звонил, жаловался.
— Ладно-понятно.
Лета, наверное, мусолит очередной детектив. Вспомнил, как он пришел в первый день на станцию, и электромеханик Миша, нескладный и бесцеремонный, кивнул, обращаясь к Лете:
— Хозяйство у него, скажу я… — Миша хохотнул. — В бане видел.
Сказал с намеком. Дескать, знаем всю подноготную. А Стеблова с любопытством посмотрела.
— Давай в магазин. Литр с тебя! — суетился веселый Миша.
Значит, дядя Костя жив. Костя-кореец…
Он увидел старика сверху, поднимаясь на чердак по шаткой лестнице. Хотел окликнуть, расспросить о жизни, но что-то удержало. И он промолчал. Дядя Костя стоял на крыльце, не видел его. Темные, почти черные глаза ушли глубоко в лицо. И лицо в сетке морщин, словно грецкий орех, стало совсем маленьким. Редкий седой ежик волос. И седая щетина на впалых щеках. Да и сам дядя Костя стал меньше, сгорбился. Больные ноги тяжело идут. Крутой тузлук, морская сырость и холод здоровья не прибавляют.
Он нашел телефонный провод, идущий в квартиру Вергиных. Нашел обрыв, привычно сделал скрутку.
Этот барак он хорошо знал: когда-то мальчишкой жил здесь. С южного торца барака проживала большая семья Шек. Справа — за стенкой — семья Ким. Коренастая Люда Ким летом носила застиранное голубое трико в обтяжку, закатанное до колен. Крепкие икры и карие стреляющие глаза. Ребята постарше много чего о ней рассказывали. Все у Людмилы созрело и выпирало. И голова сама выкручивалась в ее сторону, когда она шла мимо.
В первом поколении они были послевоенными корейскими эмигрантами. Проходя вечером по улице Заводской к рыбокомбинату, можно было увидеть молчаливых смуглых людей, сидящих на корточках у бараков, обитых черным толем. Они покуривали «Беломор», и огоньки папирос разгорались и тлели в сумерках.
Дядя Костя жил с другой стороны барака. На родине его звали Те. Здесь, на восточных берегах Камчатки, он стал Костей, выучил русский язык, женился и взял фамилию жены.
Дядя Костя был бондарем и делал хорошие бочки. Он стягивал гнутую янтарную доску обручами, вставлял крышку, приподнимал бочонок, прихлопывал жесткой ладонью и слушал, как тот отзывается. Всю русскую половину жизни дядя Костя проработал в бондарке. Обрусевший, как и многие местные корейцы. Говорили, что они едят собак. Только не очень в это верилось. Смешно было думать, как тихий Витя Шек поедает собаку. В школе он был круглым отличником.
Вспомнилась безнадежная болезнь отца. И как дядя Костя отвернулся, вытирая слезы, и молча заскорбел, узнав о смерти соседа.
Люду Ким видели в городе. Витя Шек выучился на учителя, преподавал в Караге литературу, а потом связал крепкую петлю, перекинул веревку через чердачную балку и повесился. Теперь в бараке живут другие. А дядя Костя тянет свое стариковское.
На сквозняке хлопнула чердачная дверь. И стало совсем темно. Он прислушался к этой новой темени и подумал, что в исходе прежних жильцов есть, наверное, свой скрытый смысл, свое предвестие. И этот оборванный телефонный провод, ведущий к дяде Косте…
В сердцевине тьмы он услышал скрипку. Замер и слушал почти на пределе слышимости. Когда-то он учился играть в поселковой музыкальной школе. Класс скрипки. И недоучился, бросил. Может быть, мелодия звучала у него внутри?
Стоял, онемевший, теряя чувство реальности; наконец сдвинулся и пошел на звук. Надо было что-то сделать, стряхнуть наваждение, убедиться, что с головой все в порядке. Почему-то не стал зажигать фонарик. Шел, натыкаясь и обходя печные трубы, а звук поющей скрипки становился не громче, но все явственней и чище, что ли? Теперь скрипка пела где-то возле уха.
Он включил фонарик и увидел над головой трансформатор, выкрашенный зеленой краской. Это была радиолиния. Пластины трансформатора немного разошлись, сердечник сдвинулся, и в железных недрах проснулось адажио Альбинони. Это редко, но случается.
Он почувствовал разочарование. Хотелось думать, что скрипка поет только для него. Но ведь так, в сущности, и было. Разве не к тебе одному обращен одинокий голос, когда кто-то уходит?
Потом он узнал, что умер Леонид Брежнев.
Пройдет время. Многое станет чужим. И все они станут чужими на своей земле.

Василий Головачёв

ОДИССЕЯ СЕВЕРЦЕВА

Фантастическая повесть*

Глава 1. КРАЙ СВЕТА

1

В поселок Уэлькаль, по сути, стойбище морских охотников — эскимосов и чукчей, расположенное на берегу Восточно-Сибирского моря, Дмитрий завернул не потому, что этого требовал маршрут экспедиции, а по причине более прозаической: кончились запасы соли. Задавшись целью в одиночку обойти все побережье Северного Ледовитого океана, Дмитрий сильно рисковал, несмотря на то что за его спиной были десятки других экспедиций по Крайнему Северу России, по островам северных морей и по горным странам. Однако он был не только известным путешественником, учеником знаменитого Виталия Сундакова, названного королем путешественников, а также другом Олега Северцева, тоже путешественника «от бога», но и специалистом по выживанию в экстремальных условиях, и никого и ничего не боялся.
Дмитрию Храброву исполнилось тридцать лет. Он был высок, поджар, сухощав, изредка отпускал усы и бородку — особенно во время экспедиций, носил длинные волосы и выглядел скорее монахом-отшельником, чем мастером боя и выживания, способным без воды и пищи пройти сотни километров по пустыне. В двадцать два года он окончил журфак Московского госуниверситета, полтора года отработал в одной из подмосковных газет, женился, но потом увлекся путешествиями, и семейная жизнь его закончилась. Жена не захотела ждать мужа, заработка которого не хватало даже на косметику, по месяцу, а то и по два-три, и ушла.
Дмитрий переживал потерю долго, он любил Светлану и даже подумывал бросить свою карьеру путешественника и исследователя, но учитель (и он же инструктор по русбою) помог ему развеять тоску, познакомив с археологами, исследовавшими поселения древних гиперборейцев в Сибири. Дмитрий, загоревшись историей их расселения по территории России, три года провел за Уралом, раскапывал Аркаим, Мангазею и другие поселения русов, потомков гиперборейцев, много тысяч лет назад высадившихся на севере Евразии.
Он, и покинув археологов, остался исследователем-этнографом, а не просто любителем путешествий, продолжая искать материальные и культурные следы предков там, где в настоящее время редко ступала нога человека.
Дмитрий неплохо знал фольклор народов Крайнего Севера, поэтому, планируя экспедиции, руководствовался не своими желаниями, а легендами и мифами, передающимися из рода в род. Мечта Дмитрия обойти северное побережье России опиралась на не менее сумасшедшую идею найти легендарный Рамль, или Ракремль, — древнюю гиперборейскую крепость, около двадцати тысяч лет назад якобы располагавшуюся где-то на Чукотском побережье. Об этом говорили легенды олочей и юкагиров, чукчей и эскимосов. А узнал об этих легендах Дмитрий от своего знакомого, охотно спонсировавшего его экспедиции, который, в свою очередь, был знаком с членами фольклорно-этнографической экспедиции профессора Демина, несколько лет исследовавшей Чукотку.
Рамль искали и до Дмитрия, причем по всему побережью Северного Ледовитого океана, от Мурманска до Уэлена, но Дмитрий почему-то был уверен, что повезет именно ему.
Высадившись в Уэлене в начале июня, когда в этих местах начиналась весна, Дмитрий за два летних месяца прошел около восьмисот километров вдоль побережий Чукотского и Восточно-Сибирского морей, но короткое северное лето кончилось, в конце августа температура воздуха упала до минус восьми градусов, начались снегопады, и темпы движения снизились. Однако отказываться от продолжения пути Дмитрий не собирался и упорно двигался дальше, надеясь к лютым холодам дойти до устья Колымы — в том случае, если не повезет и он не отыщет следы самого южного* форпоста Гипербореи.
В Уэлькаль Дмитрий попал к обеду.
Солнце висело низко над горизонтом и готовилось спрятаться за гряду дальних холмов, с которых начиналось Чукотское нагорье. Близилась полярная ночь, и дни становились все короче и темней. Дмитрию это обстоятельство не мешало, а вот стойбище готовилось к длинной зиме и дорожило светлым временем суток, чтобы успеть выйти лишний раз в море и сделать запасы на зиму.
Охотники Уэлькаля смогли возродить забытый национальный промысел — охоту на гренландского кита — и за смехотворно короткий летний сезон успевали обеспечивать стойбище уймой деликатесов — мясом нерпы, лахтака, белухи, моржа, китовым мясом и жиром и прочими дарами моря. Но Дмитрию, в общем-то, эти деликатесы были ни к чему, во время экспедиций он и сам охотился на зверя, лесного и морского, и не переживал, что останется без пищи.
Уэлькаль представлял собой полсотни яранг — конусовидных строений из деревянных шестов и оленьих шкур, в искусстве возведения которых чукчам и эскимосам не было равных, и деревянных домиков более цивилизованного вида. Домиков насчитывалось с десяток, и четыре из них принадлежали местной власти — жилищно-коммунальному хозяйству, магазину, школе и детскому саду. Все они располагались в сотне метров от берега не как попало, а по кругу, точнее — тремя почти точными кругами с общественными строениями в центре, и хотя население стойбища насчитывало всего триста пятьдесят человек, выглядел Уэлькаль не временным лагерем, а чуть ли не городом, выросшим на краю света. Впереди — берег и ледяное море, за спиной — вечно мерзлая тундра с редкими холмами. Ни дорог, ни тропинок, только будто утюгом выглаженное побережье Восточно-Сибирского моря.
Связь Уэлькаля с большим миром случается не чаще пяти-шести раз в год, когда сюда прилетают самолеты с гуманитарной помощью, топливом для местного «флота» — двух моторных вельботов и карбаса и кое-какими товарами для магазина. Но гости в поселок заявляются чаще, особенно, когда кончается охотничий сезон. Тогда в Уэлькаль приезжают на вездеходах посланники губернатора и барыги, которые за бесценок скупают, а то и на бутылку разведенного китайского спирта выменивают пушнину и драгоценное мясо морских белух.
Обо всем этом Дмитрию поведал Миргачан, местный шаман, ламут или эвен по национальности, который первым встретил путешественника на берегу моря и пригласил в гости. Жил он в просторной яранге, покрытой двумя слоями оленьих шкур. Шкурами его жилище было устлано и внутри, так что представляло собой роскошную мягкую спальню, способную вместить сразу две-три семьи. Однако шаман — еще нестарый человек лет пятидесяти пяти — жил один и жену заводить не собирался. Много лет назад он был охотником, неудачно бросил гарпун в моржа, и тот едва не убил его во время схватки. С тех пор Миргачан хромал, плохо видел правым глазом и сторонился людей. Почему он решил стать шаманом, Миргачан и сам не помнил, но прошел посвящение и поселился в Уэлькале, где нашел понимание и покой.
Дмитрий с интересом оглядел внутреннее убранство яранги, потрогал на полочках вырезанные из китового уса и моржовых клыков фигурки зверей, птиц и людей, бросил взгляд на самые настоящие батареи водяного отопления: поселок имел центральную котельную, начальник которой, он же кочегар, пользовался у жителей огромным авторитетом. Цивилизация пришла и в этот богом забытый уголок, что подтверждали стоящий у стенки яранги японский телевизор и электроплита.
Запахи в жилище шамана вполне соответствовали его образу жизни — запахи трав, шкур, китового жира и паленой шерсти. Однако приходилось терпеть, чтобы не обидеть хозяина.
Лошадь Дмитрий накормил и оставил рядом с оленями, принадлежащими Миргачану; ее он использовал только в качестве вьючного животного, передвигаясь преимущественно пешком. В яранге было тепло, но раздеваться Дмитрий не стал, надеясь лишь на беседу с шаманом, а не на ночлег. Миргачан достал початую бутылку настоящей кристалловской водки, вяленую рыбу и особым образом приготовленное нерпичье мясо. От водки Дмитрий отказался, сославшись на веру, запрещавшую ему употреблять алкогольные напитки (что, в общем-то, соответствовало истине), а рыбу и мясо попробовал.
Миргачан почти свободно владел русским языком и разговорился, обрадованный возможностью пообщаться с человеком с Большой земли. Он рассказал немало любопытных историй, две из которых Дмитрий даже записал на диктофон.
Первая повествовала о встрече охотников с каким-то диковинным «шибко большим» зверем с огромной драконьей головой и длинным костяным гребнем по спине, вторая уходила в дебри времен. Ее якобы рассказал Миргачану старый шаман, у которого он учился, и говорила она о появлении в стойбищах охотников каких-то странных людей с двумя лицами, ищущих «дыру в светлый мир».
Дмитрий, заинтересованный историей, начал было выспрашивать у хозяина подробности, но в этот момент где-то за стенами яранги зародился неясный шум, раздались далекие и близкие крики, и в ярангу, откинув полог входа, нырнул худенький мальчишка с глазами на пол-лица. Он что-то выкрикнул на эскимосском языке, глянул на Дмитрия и шмыгнул вон.
— Что случилось? — спросил Дмитрий.
Миргачан, кряхтя, поднялся:
— Опять барыги свару затеяли, однако. У нас всегда так: стоит только охотникам получку получить — они тут как тут. Спирт продают, водку, а кто отказывается — того бьют.
Дмитрий непонимающе посмотрел на шамана:
— То есть как бьют? Разве они имеют право принуждать человека покупать у них товар?
Миргачан махнул рукой:
— Многие и не хотели бы связываться с ними, да выпить любят. К тому же барыги почти ничего не продают, а меняют.
— Тем более. А власть как на это смотрит?
— Какая у нас власть? — снова махнул рукой шаман. — Главный бухгалтер, что получку выдает, кочегар Палыч, который тоже пьет много, однако, да я вот.
— А милиция? Участковый?
— Нету милиции, однако. В Ирпени есть, у нас нету. А барыги все здоровые, их боятся. Посиди пока, я попробую их успокоить.
— Я с вами, — встал Дмитрий.
Они вышли из яранги.
Было светло, белесое небо казалось покрытым изморозью. Температура в это время года здесь держалась на уровне минус пяти-шести градусов по Цельсию, но сильный ветер заставлял ежиться и поворачиваться к нему спиной...
По стойбищу бродили стайки детей, мужики в засаленных телогрейках и кирзовых сапогах, старухи и молодые женщины в национальных костюмах, отделанных таким потрясающей красоты орнаментом и мехом, что на их фоне поблекли бы и столичные красавицы в дорогих шубах. По случаю выдачи зарплаты в стойбище начался самый настоящий праздник, никто не работал, а самая большая толпа жителей поселка собралась на центральной площади, у магазина. Там же стоял вездеход приезжих менял, возле которого толклись охотники, пожелавшие обменять пушнину и мясо на водку, курево и другие «блага цивилизации».
В тот момент, когда Дмитрий и шаман подошли к вездеходу, трое молодцов в черных кожаных куртках били какого-то мощнотелого, но безвольного мужчину в старом десантном комбинезоне. Жители Уэлькаля молча наблюдали за избиением. Лишь женщины иногда начинали кричать на молодых людей и умолкали испуганно, когда четвертый приятель менял, не принимавший участия в расправе, с угрозой оглядывался на кричащих.
Мужчина упал. Молодые атлеты продолжали сосредоточенно бить его ногами, норовя попасть по голове.
— Прекратите! — сказал Миргачан, выходя из-за спин соплеменников. — Нехорошо, однако.
— Отойди, хромой, — брезгливо оттолкнул шамана четвертый парень в танкистском шлеме. — Мы только поучим этого, чтобы знал, с кем связался.
Миргачан не удержался на ногах, упал, и Дмитрий не выдержал:
— Эй, чемпионы, может, хватит?
Молодцы прервали избиение, оглянулись. Тот, что толкнул шамана, поднял редкие белесые брови.
— А ты откуда такой выискался, оглобля волосатая? Тоже хочешь получить отпущение грехов?
Не говоря ни слова, Дмитрий помог подняться Миргачану, подошел к мужчине в комбинезоне, скорчившемуся на утоптанном галечнике, протянул ему руку:
— Вставайте, я вам помогу.
На миг показалось, что сквозь черные спутанные волосы на затылке незнакомца на Дмитрия глянули удивленные глаза, но потом это ощущение прошло. Мужчина зашевелился, отнял руки от небритого лица, посмотрел на Дмитрия, прищурясь, молча вцепился в протянутую руку и с трудом встал. Рука у него была горячая и влажная, как у больного гриппом.
Молодцы с вездехода, ошеломленные вмешательством Дмитрия и его спокойствием, опомнились.
— Ты чо, ох...л?! — выдохнул «танкист» в шлеме. — Ты за кого заступаешься?! Он же ворюга!
— Он человек, — хмуро сказал Дмитрий. — А если что и украл, то давайте разберемся.
— Да не хрен нам разбираться! Не вмешивайся не в свое дело, а то не ровен час волосы потеряешь!
— Я ими не дорожу. А вам советую: забирайте свой товар и уезжайте отсюда.
Стало совсем тихо. Затем «танкист» изумленно присвистнул, махнул рукой своим заржавшим приятелям, и те бросились на Дмитрия, поддерживающего под локоть избитого незнакомца. Что произошло в следующее мгновение, не понял никто.
Дмитрий вроде бы и не двинулся с места, и не махал руками, и не прыгал, но все трое нападавших вдруг оказались лежащими на земле лицами в гальку и мерзлую землю, и драка закончилась, не успев начаться. Дмитрий повернул голову к «танкисту», сузил похолодевшие глаза.
— Уходите отсюда! Мое терпение имеет пределы. Еще раз приедете в поселок — разговор будет другим. Же не компран?
— Чо? — вылупил глаза «танкист».
— Понял, мурло?
«Танкист» облизнул губы, внезапно сунул руку за пазуху и выхватил пистолет. Но воспользоваться им не успел. Дмитрий буквально исчез в том месте, где стоял, оказался вдруг рядом с молодцем в шлеме, вывернул у него пистолет и направил ствол в лоб.
— Понял, спрашиваю?
— По-по-по-нял... — вспотел «танкист».
— Убирайтесь! Живо!
Вдруг распахнулась дверца вездехода, со звоном ударилась о борт, из кабины на землю спрыгнул какой-то чумазый подросток в ватнике и джинсах, бросился к Миргачану и Дмитрию с криком:
— Помогите! Я не хочу жить с ними! Они забрали меня насильно!
Подросток вцепился в шамана, залился слезами, и Дмитрий вдруг понял, что это девушка, очень юная, почти девчонка.
— Успокойся, однако, — проговорил Миргачан, погладив волосы девчушки заскорузлой ладонью. — Кто ты и откуда?
— Я из Колабельды, — выговорила она, глотая слезы. — Меня зовут Инира, они схватили меня и увезли... четвертый день уже...
Миргачан поймал взгляд Дмитрия, покачал головой:
— Она из поселка Кола, километров сто отсюда, однако. Инира по-русски — звезда. Родители небось ищут...
— Нет у меня родителей, я у кайат жила, у тетки...
— Сколько же тебе лет?
— Восемнадцать... скоро будет...
Дмитрий перевел взгляд на «танкиста», и тот отпрянул, поднимая руки, изменился в лице, заскулил:
— Это не я... это Вахида идея, он взял... а я даже не прикасался к ней...
Молодцы с исцарапанными о камни и мерзлые комья земли лицами начали подавать признаки жизни, озираться, переглядываться. Толпа жителей Уэлькаля вокруг загудела.
— Их убить надо! — выкрикнула какая-то старуха в драной шубе. — Сколько людей они обманули! Мужей спаивали! А теперь еще и детей крадут!
Шум усилился.
— Тихо! — рявкнул Миргачан на сородичей, посмотрел на Дмитрия. — Бандиты, однако. Их в милицию бы надо. Да только где она, милиция?
Дмитрий поднял пистолет, посмотрел поверх ствола на побледневшего «танкиста».
— Будь моя воля, я бы их всех утопил!
Он посмотрел на спасенного мужчину с заросшим седой щетиной лицом, перевел взгляд на девочку по имени Инира.
— У вас есть связь с губернским центром?
— Есть, — вышла вперед женщина средних лет.
— Позвоните, передайте приметы этих... продавцов. Их найдут. А я, когда доберусь до места, продублирую. А теперь пусть убираются!
— Идите, однако, — махнул рукой Миргачан. — Сюда больше не приезжайте.
— Тебя не спросили... — «танкист» осекся, глянув на Дмитрия. — Пушку-то отдай, оглобля, не твоя она.
Тот подошел к нему вплотную, сказал раздельно:
— Я человек мирный, но, если надо — всех вас в тундре положу! Понял? Лучше убирайтесь из этого края. Вернусь — найду!
Молодцы в куртках попятились к вездеходу, опасливо поглядывая на пистолет в руке Дмитрия, забрались по одному в кабину.
«Танкист» залез последним, приоткрыл дверцу, ощерился:
— Мы тебя сами найдем, паря! Пожалеешь, что встрял не в свое дело!
Вездеход заворчал мотором, крутанулся на месте, распугивая жителей стойбища, брызнул струями гальки и песка из-под гусениц и помчался вдоль берега, огибая поселок.
Спасенный Дмитрием незнакомец бросил на него косой взгляд и молча, припадая на левую ногу, поплелся прочь, боком протиснулся сквозь толпу, исчез. Что такое благодарность, он, очевидно, не знал.
Люди начали расходиться, оживленно обсуждая происшествие на смеси эскимосско-чукотского и русского языков. Жены потащили домой упиравшихся мужей, не успевших выменять свои товары на спирт. Дети, с уважением глядя на Дмитрия, загалдели, затем разбежались в разные стороны, продолжая свои игры. На площади перед магазином остались четверо: Храбров, шаман, девочка Инира и женщина, оказавшаяся главным бухгалтером стойбища, по имени Валентина Семеновна.
— Спасибо вам, что вступились, — сказала она виноватым тоном. — Наши мужики трусоваты да и зависят от барыг, им невыгодно ссориться и заступаться за других. Надолго к нам? Где остановились?
— У меня, — сказал Миргачан.
— Я всего на минутку сюда заскочил, — развел руками Дмитрий. — За солью да за спичками. Пойду дальше. Позаботьтесь о девчонке. Ее бы тетке вернуть.
— Поживет пока у меня, а через неделю из центра прилетит вертолет за рыбой, и мы ее отправим домой.
— Не хочу! — выпалила Инира, вырываясь из рук шамана. — Можно, я с вами пойду? — она умоляюще прижала кулачки к груди.
Дмитрий отрицательно качнул головой, поежился под взглядом огромных, с косым разрезом, карих глаз.
— К сожалению, это невозможно. Поход — не прогулка, а мне не нужны проводники и... — Дмитрий хотел добавить: и лишние рты, но сдержался.
— Пойдем, милая, — Валентина Семеновна взяла Иниру под руку. — Умоешься, переоденешься, согреешься. Есть хочешь?
Они пошли прочь. Девушка упиралась, оглядывалась, в ее глазах стояли слезы, но Дмитрий покачал головой и отвернулся, понимая, что с такой обузой далеко не уйдет. Да и ситуация складывалась бы двусмысленной: здоровый мужик вдруг решил взять в спутницы молодую девчонку...
— Спасибо, гирки, — сказал шаман. — Барыги теперь к нам не приедут, однако. Но будь осторожен, это плохие люди.
Дмитрий кивнул. Он не был уверен, что менялы не вернутся. Они контролировали, наверное, все стойбища побережья и вряд ли согласны были отказаться от части прибыли, которую получали с «торговой точки» в Уэлькале. Законы здесь, на краю земли, не действовали, и рэкетирствующие молодчики устанавливали свои правила.
У яранги шамана стали прощаться.
— Возьми олешка, однако, — предложил Миргачан. — Лошадь твой далеко не уйдет, замерзнет, а олешек нет.
— Это было бы неплохо, — с сомнением проговорил Дмитрий, — да ведь мне нечего за оленя дать. Лошадь — неравноценный обмен.
— Бери даром, — великодушно махнул рукой шаман. — Я не обеднею. Если надо, мне охотники любого олешка приведут.
— Ну, тогда, пожалуй, можно.
Дмитрий перегрузил тюки с походным имуществом с лошади на красивого оленя, погладил его по шее:
— А он не убежит?
— Смирный, однако, не убежит, — осклабился Миргачан.
— Тогда я двинулся дальше. Спасибо за гостеприимство, за беседу, за оленя. В долгу не останусь. Прощайте.
Шаман мелко-мелко закивал, сунул Дмитрию вырезанную из китового уса темную фигурку, напоминающую зверя и человечка одновременно.
— Это шипкача, добрый дух. Помогать будет, однако, тугныгаков отгонять.
— Кого?
— Тугныгаков, злых духов.
Дмитрий взвесил в руке ставшую теплой фигурку, положил в карман на груди, поклонился (благодарить за такой подарок не полагалось по местным поверьям) и дернул за кожаный поясок, заменявший узду. Олень послушно тронулся с места.
Никто Дмитрия не провожал. Барыги уехали, ажиотаж с обменом и торговлей спал, жители стойбища разошлись по домам. Лишь стайки детей продолжали суетиться то там, то здесь, изредка появляясь у яранги Миргачана.
Дмитрий оглянулся на краю поселка, но шамана не увидел. «Духовный наставник» стойбища не любил долгих прощаний и скрылся в своем жилище. Зато появился откуда-то тот самый мужчина в камуфляже, которого избили менялы. Он догнал Дмитрия с непокрытой головой, исподлобья глянул на оленя, на путешественника, на море.
— Я знаю, что ты ищешь, — голос у незнакомца был тонкий, гортанный, необычный. — Могу показать дорогу.
— Это интересно, — сказал Дмитрий хладнокровно. — Мне казалось, я сам не знаю, куда иду и что ищу.
— Ты ищешь Рамль. Я знаю дорогу.
Дмитрий подобрался, ощупал недоверчивым взглядом темное лицо незнакомца, разукрашенное синяками и царапинами, непохожее ни на лицо тунгуса, ни на лицо русского, ни на «лицо кавказской национальности». Снова пришло ощущение, что у мужика не два глаза, а четыре.
— Откуда вам известно... о Рамле?
Губы незнакомца исказила усмешка.
— Это не важно. Ты хочешь найти крепость?
— Хочу, — подумав, ответил Дмитрий.
— Я отведу тебя. Ты помог мне, я помогу тебе. Но идти надо быстро.
— Почему?
— Они могут вернуться.
Дмитрий понял, что речь идет о барыгах, избивших собеседника.
— За что они вас били?
Та же кривая ухмылка.
— Кто-то украл у них банку кофе, подумали, что это я.
— Понятно. А откуда вам все-таки известно о Рамле?
— Я тут давно...
Черноволосый здоровяк неопределенно пожал плечами. С виду он был силен, как бык, и Дмитрию было непонятно, почему верзила не дал отпора парням с вездехода.
— Почему я должен вам верить?
— Как хочешь. Можешь не верить...
— Как вас звать?
— Эвтанай.
— Далеко нам идти до Рамля, Эвтанай?
Мужчина посмотрел на низкое солнце, бросил взгляд на оленя, на ноги Дмитрия, словно что-то прикидывая.
— Два дня.
— Как же вы дойдете, если у вас нет ни припасов, ни оружия, ни походного снаряжения? Или болтовня о Рамле только прикрытие? И ночью вы меня ограбите и скроетесь?
— У меня есть оружие, — Эвтанай сунул руку за пазуху и вытянул длинный нож, сверкнувший ярким голубым блеском. — Мне ничего не надо. Я дойду.
— Ладно, присоединяйтесь, — согласился наконец заинтригованный Дмитрий. — Но предупреждаю: замечу что подозрительное — церемониться не буду. Это я с виду только смирный, но вы видели, как я могу защищаться.
— Мне нет смысла хитрить. До Рамля одному не дойти.
— Почему? Я бы дошел, если бы знал координаты.
— Рамль защищен... он окружен ведьминым кольцом... Нужен такой человек, как ты, чтобы никого и ничего не бояться.
Дмитрий хмыкнул, с сомнением оглядел ничего не выражающее лицо Эвтаная и дернул за оленью узду.
— Ну что ж, потопали.

2

Вскоре поселок охотников скрылся из виду.
За два часа путники отмахали вдоль берега моря около десяти километров, остановились перевести дух, и в это время сзади на серо-белой глади берега появилась точка, превратилась в догоняющего их человека, и человеком этим оказалась девушка Инира, одетая в оленью парку, ичиги и нерпичью шапку, раскрасневшаяся, умытая, причесанная и невероятно красивая. В руке она держала небольшую меховую сумку.
— Я с вами! — выпалила она, останавливаясь, запыхавшись от бега. — Пожалуйста, возьмите меня с собой.
Глаза Эвтаная недобро сверкнули.
— Уходи! — бросил он неприветливо. — Тебе нельзя там, где мужчины. Плохо будет.
Инира умоляюще посмотрела на Дмитрия.
— Я вам не помешаю, я выносливая. Вот, даже еду взяла, — она приподняла сумку. — Сушеное мясо и хлеб.
Дмитрий улыбнулся:
— Этого не хватит даже на день пути, а до ближайшего стойбища километров триста. Ты не дойдешь. Возвращайся.
Инира гордо вскинула голову:
— Я в школе бегала быстрее всех! Я дойду! Не захотите меня взять, я пойду за вами сама.
Дмитрий и Эвтанай переглянулись. Черноволосый проводник покачал головой:
— Она совсем молодая, глупая, нельзя ей с нами. Совсем нельзя.
— Прогоним — она пойдет за нами.
— Я отведу ее в поселок и оставлю.
— Не подходи, двулицый! — Инира проворно достала из-под полы парки нож с изогнутым лезвием. — Глаз выколю!
Дмитрий поднял бровь, посмотрел на спутника, ничуть не смутившегося угрозы, на девушку.
— Почему ты назвала его двулицым?
— Я видела его в Колабельды, он ссорился с какими-то парнями, и они называли его двулицым.
— Может быть, двуличным?
— А какая разница? — удивилась Инира.
Дмитрий усмехнулся:
— Действительно, почти никакой. Давай договоримся, путешественница. Мы возьмем тебя с собой только при одном условии: не жаловаться! И слушаться. Иначе лучше отправляйся обратно. Договорились?
— Да-да, — радостно закивала девушка. — Я буду послушная.
— Кстати, нехорошо, что ты убежала от приютивших тебя людей да еще забрала у них продукты и одежду.
Инира вспыхнула, понурила голову. Потом посмотрела в глаза Дмитрию:
— Я все верну! И я написала Валентине Семенне записку, чтобы она не беспокоилась.
— Мы теряем время, — угрюмо проговорил Эвтанай. — Я против, чтобы она шла с нами, хлопот не оберешься.
Дмитрий и сам думал так же, но и прогонять упрямую аборигенку (интересно, кто ее родители? По всему видно, кто-то из них был эскимосом, а кто-то русским) не спешил. И смотрела она так жалобно и вместе с тем с таким вызовом, что можно было не сомневаться: она и в самом деле способна сопровождать их в отдалении.
— Присоединяйся, — сказал Дмитрий со вздохом.
Глаза девушки просияли. Она бросилась к нему, но застеснялась, остановилась и, повернувшись к Эвтанаю, показала ему язык.

***

За два дня они преодолели шестьдесят два километра и приблизились к отрогам Чукотского нагорья, скрывшим за собой низкое солнце. День от ночи теперь можно было отличить только по светящемуся небосводу, да и длилось светлое время суток всего около четырех часов. Столько же продолжались сумерки, а остальное время занимала надвигающаяся полярная ночь.
Чем руководствовался Эвтанай, ведя небольшой отряд зигзагом, никто не знал. Однако на исходе вторых суток он свернул на юго-запад, и отряд стал удаляться от ровного берега моря. Начались пологие холмы, гряды, долины, болотистая, еще не окончательно заледеневшая тундра сменилась каменистыми осыпями и голыми проплешинами с редким кустарником и куртинами трав.
Комары, в летний период — настоящее бедствие для животных и человека, с наступлением холодов исчезли, а за ними ушли и птичьи стаи. Лишь изредка встречались полярные совы, гонявшиеся за леммингами и зайцами, малые веретенники, пуночки и белые куропатки, остающиеся на зиму, и Дмитрий изредка охотился, добывая по нескольку штук для обеда или ужина.
Олень, подаренный Дмитрию шаманом Уэлькаля, оказался смирным и выносливым животным, успевавшим насытиться лишайником во время стоянок. Люди, естественно, питались разнообразнее, но ненамного: вяленое и сушеное мясо — пеммикан, рыба, которую очень ловко ловил Эвтанай, да мясо куропаток, приготовленное на костре. Хлеб Иниры был съеден давно, поэтому обходились без него. Костры разводили из плавника на берегу и сухих лепешек лишайника, иногда подбрасывая встречавшиеся на пути, ставшие рыхлыми кости животных.
Дмитрий походную жизнь переносил абсолютно спокойно, как и полагается путешественнику с его стажем. Эвтанай также шагал неутомимо и быстро, не обращая внимания на условия сурового края, хотя ел он редко и только рыбу, когда случалось ее поймать. Однако и девушка Инира, оказавшаяся наполовину украинкой, наполовину эскимоской, не жаловалась на трудности похода, держалась бодро и жизнерадостно, часто пела заунывные эскимосские песни и не донимала своих спутников расспросами или пустопорожней болтовней.
Ее ичиги из оленьих шкур, подшитые снизу вторым слоем кожи, к счастью, оказались прочными, и Дмитрию, знавшему, как быстро изнашиваются ботинки в здешних условиях, заботиться о смене обуви не пришлось. Да и температура воздуха пока держалась на отметке минус восьми-десяти градусов, не заставляя путешественников кутаться в меха и закрывать лица шарфом.
Дмитрий не раз потом размышлял о причине, заставившей его взять с собой Иниру, и пришел к выводу, что он сделал это вопреки желанию Эвтаная, который таинственным образом узнал о цели путешествия Храброва и вел себя подозрительно. О том, что девушка просто понравилась Дмитрию, он не решился признаться даже себе самому.
На третьи сутки Эвтанай впервые начал проявлять беспокойство. То и дело останавливаясь, он подолгу разглядывал сопки и склоны холмов, всматривался в землю, поглядывал на небо и что-то ворчал под нос. За этот день они прошли всего километров пятнадцать и достигли первых скал и каменистых осыпей края плато, постепенно поднимавшегося в горы. Эвтанай некоторое время изучал местность, сунулся к одной группе скал, к другой и глухо проговорил:
— Меня сбивают... уводят от цели... не могу найти тропинку...
Дмитрий и сам видел, что они кружат на месте, несколько раз меняя направление пути, но считал, что проводник просто вспоминает приметы и ищет кратчайшую дорогу к цели.
— Кто сбивает? — поинтересовался он.
— Духи крепости...
— Чем я могу помочь? Что нужно делать?
— Надо идти прямо... эти скалы — ключ к воротам в долину, где стоит... стояла крепость.
— Прямо — это куда? На юг? На запад? На восток?
Эвтанай посмотрел на темное небо, затянутое пеленой облаков, на скалы, ткнул пальцем справа от них:
— Туда.
— Значит, строго на юго-запад, — уточнил Дмитрий. — Что ж, завтра отправимся в ту сторону. Ты уверен, что Рамль стоит именно там?
— Он скрыт от глаз... но вход в долину, где он стоял, там.
— Хорошо. Ищем место для ночевки, собираем все, что горит, и отдыхаем.
Они выбрали ровную площадку за группой огромных каменных глыб, так, чтобы они защищали их от ветра, разбили палатку, развели костер. Палатка была небольшая, одноместная, Дмитрий во время походов спал в ней один, теперь же их было трое, и первое время они спали втроем, в тесноте, оставляя припасы и походный инвентарь снаружи. Потом Эвтанай стал отказываться от совместного размещения, спал он плохо, метался, вскрикивал по ночам, и в конце концов Дмитрий махнул на него рукой. Уже третью ночь они с Инирой проводили вместе, она — в его спальнике, он — закутавшись в одеяло, и это устраивало обоих. Инира оказалась неглупой и начитанной девчонкой, жадной до расспросов о столичной жизни и о мире вообще, и Дмитрий с удовольствием отвечал на ее вопросы, чувствуя растущее влечение, но пресекая все нескромные мысли.
Он не удивился, когда она, тихонько раздевшись в спальном мешке, скользнула к нему под одеяло, но преодолел желание и долго рассказывал девушке о своей личной жизни, чтобы не обидеть и в то же время не совершить ошибку. Вскоре она доверчиво уснула у него на груди, а он, обнимая ее юное, вкусно пахнущее тело, с удивлением и трепетом вслушивался в ее дыхание и думал, что никогда не поверил бы тому, кто рассказал бы ему подобную историю. Но твердо знал, что поступил правильно. Инира была достойна большего, чем то, что он мог ей предложить в данный момент.
Потрескивал костер. Посвистывал ветер в скалах. Эвтанай уходил куда-то, возвращался, ворчал, подбрасывал в костер ветки. По пологу палатки бродили тени. Дмитрий поцеловал Иниру в ухо и уснул...
Встали в начале девятого утра, хотя было еще темно: рассветало здесь после десяти. Позавтракали и выступили в путь, держа курс на юго-запад: впереди Дмитрий с Инирой, сзади Эвтанай, сгорбившийся, мрачный, не смотрящий по сторонам.
Таким образом прошагали несколько километров, выбирая более или менее ровные участки, огибая скалы и длинные каменистые языки моренных гряд. К двенадцати часам окончательно рассвело, хотя солнце так и не показалось над горизонтом. На Чукотском нагорье начались долгие осенние сумерки.
Дмитрий внезапно заметил, что отклонился от выбранного направления к северу. Стал чаще поглядывать на компас. Однако и это не помогло. Стоило немного отвлечься, задуматься о чем-нибудь другом, как траектория их движения сворачивала в сторону и отряд начинал идти зигзагом, петлять, словно его сбивала с пути какая-то недобрая сила. Дмитрий поделился своими наблюдениями со спутниками, и Эвтанай глухо произнес:
— Это ведьмино кольцо... духи не пускают нас в крепость... может быть, мы вообще туда не попадем...
Дмитрий внимательно посмотрел на него:
— Ты уже пробовал найти Рамль?
Эвтанай отвернулся, затем нехотя признался:
— Много раз... со всех сторон... неудачно...
— И что же ты рассчитываешь там найти?
Глаза черноволосого проводника — он так и шел без шапки — сверкнули. Он долго не отвечал, ковыряя носком мокасина мерзлый лишайник, покосился на Иниру, взобравшуюся на камень.
— В крепости много всего...
— Точнее?
Снова долгое молчание.
— Вот что, дружище, — рассердился Дмитрий, — или выкладывай все, что знаешь, или я поворачиваю обратно!
Эвтанай вскинул голову, оценивающе посмотрел на путешественника и понял, что тот не шутит.
— Там... сокровища... всякие... По легендам, Рамль накрыла волна цунами, и все так и осталось нетронутым... А оставшиеся в живых потом договорились с духами об охране крепости.
— Ты так уверенно говоришь, будто присутствовал при этом.
Эвтанай глянул на Дмитрия исподлобья, хотел что-то сказать, но в этот момент раздался звонкий голосок Иниры:
— Там впереди что-то светится!
Эвтанай вздрогнул, бросился к растрескавшейся глыбе камня, на которую взобралась девушка, в мгновение ока залез наверх. Дмитрий присоединился к ним, козырьком приставил ко лбу ладонь и увидел среди пирамидальных скал в пяти-шести километрах на юго-западе какое-то призрачное свечение.
— Что это может быть?
— Крепость! — выпалила Инира. Она не вмешивалась в разговоры мужчин, но прислушивалась к ним и знала о цели похода.
— Странно... — глухо буркнул Эвтанай, неотрывно глядя на облачко свечения. — С такого расстояния крепость не должна быть видна... но, может, что-то изменилось...
Волосы на затылке проводника шевельнулись, в них что-то блеснуло; Дмитрию показалось — глаз! Но в это время Эвтанай вдруг спрыгнул со скалы на землю и, ни слова не говоря, бросился между каменными глыбами по направлению к светящимся скалам.
— Ты куда, Эвтанай? — окликнул его Дмитрий. — Подожди!
Проводник не ответил, исчезая из виду.
— Что это с ним? — удивилась Инира. — С ума сошел?
— Он решил, что может теперь обойтись без нас, — пробормотал Дмитрий, переживая неприятное чувство гадливости; перед мысленным взором все еще стоял влажный блеск глаза на затылке проводника.
— Надо его догнать! А то он все себе присвоит!
— Не присвоит, — усмехнулся Дмитрий. — Я вообще не уверен, что мы что-нибудь найдем.
Инира удивленно подняла брови:
— Зачем же тогда ты согласился искать эту гипробейскую крепость?
— Гиперборейскую, — поправил ее Храбров. — Однако уж очень хотелось бы, чтобы местные легенды отражали реальные события прошлого. Если мы обнаружим остатки Рамля — войдем в историю, как Шлиман! Их многие искали, да так и не нашли.
— Кто такой Шлиман?
— Ученый, который нашел и раскопал Трою.
— Что такое Троя? Тоже крепость?
— Нечто вроде этого.
Дмитрий слез со скалы, подал руку Инире, но она легко спрыгнула сама.
— Пошли посмотрим, что там светится.
Они двинулись вслед за Эвтанаем, прислушиваясь к шорохам ветра в скалах. Где-то далеко закричала не то чайка, не то сова. Откуда-то прилетел странный звук, похожий на рычание мотора. Стих. Дмитрий и Инира переглянулись. У обоих мелькнула одна и та же мысль: вездеход! Однако звук больше не повторился, и Дмитрий зашагал дальше, выдвинув из седельной сумки на всякий случай приклад охотничьего карабина «сайгак».
Тропинка, по которой они двигались в сторону свечения, вскоре превратилась в расщелину, а затем и в самое настоящее ущелье, прорезавшее скалы и горные склоны. Оно было почти прямое и узкое — двоим не разойтись, но все же достаточной ширины, чтобы по нему могли двигаться люди и даже олень с поклажей.
Преодолев несколько километров в сгущающихся сумерках, они вышли на край долины и остановились, не веря глазам. Перед ними на дне чашеобразной впадины стоял светящийся призрачный замок, чем-то напоминающий древние русские крепости — кремли: московский, нижегородский, смоленский и другие. Рамль! Его стены и башни зыбились, переливались волнами света, словно сотканные из световых вуалей, испускали серебристое лунное сияние, подрагивали, сказочно красивые и гармоничные. Но стоило путешественникам сделать еще один шаг, как сияние вдруг погасло, башни и стены Рамля исчезли, и перед глазами ошеломленных путников предстали... развалины!
— Ой! — испуганно остановилась Инира.
Дмитрий замер, глядя на зубцы и неровные линии кладки и остатков стен. Затем попятился и вздрогнул, снова увидев сияющие стены и башни крепости.
— Дьявольщина!
— Что? — оглянулась девушка.
— Подойди ко мне.
Инира послушно вернулась к нему и не удержалась от изумленного вскрика:
— Кана иктлынкут!
Виновато посмотрела на Дмитрия.
— Извини, я от неожиданности...
Он понял, что девушка выругалась на своем языке. Сделал несколько шагов вперед и уже спокойнее воспринял происшедшую метаморфозу сверкающего древнего кремля в развалины. Проделав ту же процедуру еще раз, Дмитрий определил границы таинственного превращения крепости в руины и понял, почему Эвтанай говорил о ведьмином кольце, отводящем путников от древнего сооружения: увидеть Рамль таким, каким он был когда-то, можно было только в пределах этого самого кольца.
Окончательно стемнело. Олень вдруг заупрямился и наотрез отказался следовать дальше за хозяином. Пришлось оставить его у внешней границы магического кольца, привязав за ногу к камню. Дмитрий взял карабин и направился к величественным даже в нынешнем состоянии стенам гиперборейского форпоста, сложенным из гранитных блоков и базальтовых плит. Сбитая с толку, зачарованная Инира вцепилась в рукав его куртки, пытаясь не отстать.
В свете фонаря показались уложенные в шахматном порядке шестиугольные плиты — темные и светлые. Очевидно, это были остатки дороги, ведущей в крепость. Приблизились гигантские, внушающие трепет каменные врата с покосившейся, готовой свалиться балкой, на выпуклых ромбических пластинах которых были вырезаны какие-то письмена и геометрические фигуры. Некоторые буквы письмен походили на старославянские «г», «р» и «а». Однако прочитать, что начертано на вратах, Дмитрий не сумел.
— Надо пройти туда, посмотреть... — прошептала Инира, вздрагивая в нервном ознобе.
Дмитрий осветил груды каменных блоков, за которыми начинались остатки стен. Некоторые были достаточно низкими, чтобы через них можно было попытаться перелезть, цепляясь за неровности, выбоины и выступы. Интересно, как пробрался в крепость Эвтанай? — пришла мысль. И почему он так спешил, бросив спутников? Что надеялся найти здесь? И вообще, кто он такой на самом деле? Двулицый? Почему иногда действительно кажется, что на затылке Эвтаная есть еще два глаза?..
— Ну что, полезли? — Инира нетерпеливо дернула Дмитрия за рукав, не понимая, почему он медлит. — Здесь, по-моему, можно подняться.
— Давай обойдем развалины, попробуем найти более удобный проход. Знать бы, где прошел наш угрюмый спутник...
— Лучше не надо, — быстро сказала Инира и нервно засмеялась. — Он странный... чужой... и недобрый! Я его боюсь!
Дмитрий двинулся влево, выбирая дорогу между камнями. Луч фонаря то и дело выхватывал из темноты вставшие торчком плиты, погруженные в каменно-песчаные осыпи блоки и камни, рваные земляные валы и языки щебня. Взобраться по ним на мощную стену Рамля было проблематично. Повинуясь голосу интуиции, Дмитрий вернулся к воротам в крепость.
Правая сторона древнего сооружения сохранилась лучше, хотя ни одна из башен не уцелела. Зато вторая от ворот башня оказалась расколотой снизу доверху, и в эту щель можно было пролезть, взобравшись на груду рухнувших сверху блоков. Возможно, через эту брешь на территорию древней крепости проник и Эвтанай.
— Странно... — пробормотала Инира.
— Что? — не понял Дмитрий, прикидывая, как легче пробраться в башню.
— Почему развалины не светятся?.. Издали светятся, а вблизи...
— Возможно, срабатывает какой-то эффект.
— Колдовство?
Дмитрий улыбнулся:
— Кто знает? Может быть, и колдовство. Существует гипотеза, что древние гиперборейцы, населявшие десятки тысяч лет назад северный континент — где теперь льды, были магами. Волшебниками.
— А если они здесь прячутся?! — наивно испугалась Инира.
— Этой крепости не менее двадцати тысяч лет. Так долго не живут даже волшебники.
Взобравшись на вал из обломков стен и башни, они через щель, оказавшуюся достаточно широкой, проникли внутрь основания башни. Обломков и камней и здесь хватало, однако между ними все же оставались проходы, по которым путешественники и двинулись в обход помещения, форму которого понять было трудно из-за нагромождения рухнувших стен и свалившихся с потолка глыб. А затем в толстом слое пыли, покрывавшем пол помещения, Дмитрий увидел следы.
— Мы не ошиблись, — сказал он негромко, разглядывая нечеткие — человек бежал — следы. — Двулицый тоже выбрал этот путь.
— Эвтанай?
— Больше некому. Да и следы свежие.
Дмитрий направился по следам, пересекающим низкое помещение в основании башни почти точно по прямой. Складывалось впечатление, что Эвтанай знает, куда идет. Возможно, он уже бывал здесь, пришла неожиданная и неприятная мысль.
Следы привели к внутренней стене башни, и в свете фонаря показались ступени лестницы, винтом уходящие вниз. Пыли на них почему-то не было, словно ее собрали пылесосом, и они отсвечивали полупрозрачным черным стеклом и такой полировкой, будто были только что уложены. Дмитрий посветил в проем, но лестница закручивалась по спирали, и увидеть, что там находится внизу, не удалось.
— Мне... страшно! — поежилась Инира. — Разве обязательно туда лезть, за двулицым?
Дмитрий осветил пол, потолок помещения, поддерживаемый плитами и балками из все того же похожего на черное стекло материала, перевел луч на стену и увидел невдалеке аркообразную нишу. Это был выход из башни во двор, точнее, на территорию крепости. Когда-то он закрывался деревянной дверью, но время не пощадило дерево, и от двери осталось всего несколько толстых поперечных перекладин, висящих на почерневших металлических петлях.
— Давай посмотрим, что там снаружи. Потом вернемся.
Дмитрий углубился в нишу высотой в два человеческих роста, зашагал к двери, разгребая пыль. Дотронулся стволом карабина до расщепленных заостренных перекладин (возможно, дверь была взорвана), попытался толкнуть их, и они рассыпались в труху. Луч фонаря осветил каменные плиты площади, в трещинах и выбоинах, груды камней и осколков стен. За ними виднелись смутные силуэты каких-то куполов и рухнувших башен, горы камней, шпили, огромные арки, но света фонаря не хватало, чтобы рассмотреть всю обширную территорию крепости. Это можно было сделать только днем.
— Там что-то светится... — прошептала Инира.
Дмитрий выключил фонарь и увидел встающее над пирамидальными горами камней облачко тусклого серого свечения.
— Что это может быть?..
Дмитрий погладил вздрагивающие пальцы девушки, вцепившиеся в его локоть.
— Туда нам по этим горам не добраться. Тут сам черт ногу сломит!
— Тогда давай вернемся и дождемся утра... — робко предложила Инира.
— Раз уж пришли, проверим, куда ведет лестница, — решил Дмитрий, сам не испытывая особого желания лезть в темноте неизвестно куда. — Эвтанай тоже спустился вниз, вот и посмотрим, куда он направился.
Они начали спускаться по лестнице, считая ступени и стараясь ступать бесшумно. На сорок девятой ступеньке — ступени были очень высокими, чуть ли не полуметровыми, идти по ним было нелегко — лестница закончилась, и разведчики оказались в сыром шестиугольном помещении с низким сводчатым потолком и квадратными в сечении колоннами из все того же материала, похожего на черное стекло.

3

Пол помещения, сложенный из шестиугольных каменных плит, был покрыт зеленым налетом, скользким и неприятным на вид — не то плесенью, не то слизью, — и на нем отчетливо отпечатались следы сапог Эвтаная, ведущие в коридор через арочный проход. Переглянувшись, Дмитрий и спутница шагнули в коридор.
Луч фонаря отразился от стен тоннеля, сложенных из глыб черного стекла, покрытых трещинами и серыми натеками. Кое-где в стенах зияли вывалы и бреши, но пол коридора тем не менее был чист, не считая плесени, будто выпавшие из стен блоки кто-то унес. Коридор был пирамидальным в сечении и довольно высоким. По нему мог бы проехать и трамвай. Вел он к центру крепости, как прикинул Дмитрий, но оказался гораздо более длинным, если судить по размерам долины, в которой покоились руины Рамля. Путники отмахали по нему километра три, не встретив никаких препятствий, пока он не свернул, а затем пошел в обратном направлении — по первому впечатлению. Однако и этот коридор вскоре повернул, и, насчитав несколько таких колен, Дмитрий понял, что подземный ход представляет собой спираль или, скорее, меандр и что они все еще находятся под территорией крепости.
Инира притихла, придавленная тяжелой атмосферой подземелья. Дмитрий и сам чувствовал растущее беспокойство и дискомфорт, но следы Эвтаная все так же вели в таинственную темноту подземного коридора, проложенного в незапамятные времена, и сворачивать с полпути не хотелось. Еще через несколько минут впереди забрезжил слабый свет.
Дмитрий замедлил шаг, взвесил в руке карабин, успокаивающе погладил плечо девушки:
— Не бойся, наш проводник не спешил бы туда, зная, что развалины опасны.
— Все равно страшно, — несмело улыбнулась Инира. — Странно, что коридор так хорошо сохранился... наверху все разрушено...
— Да, странновато, — согласился Дмитрий. — Меня тоже кое-что смущает. Например, почему развалины Рамля до сих пор не найдены? Ведь они должны быть хорошо видны с высоты.
— Может быть, ведьмино кольцо отводит взгляд?
— Взгляд — да, но не аппаратуру аэрокосмической съемки. Может быть, Эвтанай объяснит нам эти загадки? Если мы его догоним...
Коридор свернул в очередной раз, и Дмитрий выключил фонарь. Впереди стал виден светлый прямоугольник входа в какое-то подземное помещение, откуда и струился в тоннель зеленовато-серый свет.
Внезапно раздался шелест крыльев, и на замерших людей с пронзительными криками бросилась стая летучих мышей. Инира вскрикнула, закрывая лицо руками, и присела. Дмитрий отмахнулся карабином — раз, другой, третий... В кармашке на груди шевельнулся вдруг и стал горячим подаренный шаманом оберег — шипкача. И тотчас же летучие мыши пропали, будто их и не было. Дмитрий опустил карабин, покрутил вокруг себя лучом фонаря, сказал глухо:
— Кажется, начинается...
— Что?! — вскинулась Инира, озираясь.
— Ничего... это было просто наваждение.
— Это было колдовство! — покачала головой девушка.
Через минуту, набравшись храбрости, они двинулись дальше и вскоре подошли к сводчатому проему в тупике тоннеля, из которого сочилось пепельно-зеленоватое свечение. Дмитрий сунул в проем карабин, собираясь отскочить назад в случае каких-то угрожающих реакций со стороны невидимых защитников подземелья. Ничего не произошло. Тогда он шагнул вперед и оказался в гигантском квадратном зале с пирамидальным потолком из черного стекла, под сводом которого висел странный корявый нарост в форме двойного косого креста из ослепительно белого — после темного коридора — материала. Этот крест и испускал тусклое мерцание, едва освещавшее зал. Но главным объектом подземелья был не он, а прозрачный купол в центре под крестом, накрывающий какое-то огромное сложное сооружение из перламутровых чешуй, ребер и ажурных «снежинок», напоминающее одновременно ковчег и трон.
— Вот это да! — не удержался от восхищения Дмитрий. — Глазам не верю! Неужели здесь уцелела такая ценная конструкция?!
— Может быть, мы спим? — слабым голосом отозвалась Инира. — Или с ума сошли?
— С ума поодиночке сходят, — вспомнил Дмитрий известный старый мультик. — Но свихнуться от таких находок недолго.
Он осторожно двинулся к прозрачному куполу, внимательно глядя под ноги, чтобы избежать каких-либо ловушек. Пол в подземном зале был черный, гладкий, чистый, и следов Эвтаная на нем видно не было. И в какой-то миг вдруг произошла удивительная метаморфоза: Дмитрий сделал шажок, и выпуклый бликующий купол с отчетливо видимым сооружением внутри как бы провалились под пол и превратились в нечто противоположное тем объектам, которые видел глаз. Купол стал чашевидным углублением, а «ковчег-трон» «вывернулся наизнанку» и образовал в этом идеальной формы «кратере» еще одно углубление, поверхность которого отпечатала все детали прежнего объемного сооружения.
Дмитрий вздрогнул, замер на месте.
Что-то прошептала Инира.
В тишине раздался странный звук, напоминающий короткий раскатистый смешок. Дмитрий обвел стены зала лучом фонаря, но ничего и никого не увидел.
— Давай вернемся... — почти беззвучно проговорила Инира. — Здесь прячутся духи... они нас сожрут... или превратят в камни...
— Пусть попробуют, — пробормотал Дмитрий, выключая фонарь, затем приблизился к краю чашевидной полости и стал разглядывать «отпечаток трона». — Туда можно спуститься. Видишь ребра? Чем не ступеньки?
— Не надо! — испугалась девушка, замотала головой. — Вдруг проснется хозяин и рассердится на нас?
— Какой хозяин? — не понял Дмитрий.
— Ну, кто здесь живет... я его чувствую... Лучше ничего не трогать.
— Подожди меня здесь, я спущусь и осмотрю этот «трон» изнутри. Не бойся, никого здесь нет.
— А двулицый?
— Эвтанай наверняка был здесь и, может быть, еще объявится. Из карабина стрелять умеешь?
— Не пробовала.
— Вот предохранитель. В случае чего сдвинь его, отожми вот эту скобу и стреляй.
— А ты как же?
— Во-первых, ничего опасного я не вижу. Во-вторых, скоро вернусь. В-третьих, оружие не всегда гарантирует безопасность. К тому же у меня есть пистолет, который я отобрал у бандитов.
Дмитрий стал осторожно спускаться по гладкой поверхности «кратера» к ребристому отпечатку, похожему на лестницу. Но глубоко проникнуть в «наизнанку вывернутый трон» не успел. Внезапно в зале появились какие-то люди, бросились к чашевидной впадине. Инира обернулась, подняла карабин, но ее сбили с ног, и на краю впадины объявились четверо парней в черных кожаных куртках. Барыги с вездехода, безжалостно избивавшие Эвтаная в поселке Уэлькаль.
— Привет, оглобля, — раздался насмешливо-издевательский голос парня в танкистском шлеме. — Давно не виделись. Что это ты там потерял?
Дмитрий оглядел фигуры парней, держащих в руках пистолеты; у «танкиста» был автомат — десантный «калашников», что говорило о серьезности намерений этих людей.
«Имея такой арсенал, они спокойно могли уложить всех нас еще в Уэлькале, — пришла трезвая мысль. — Почему же они так поспешно ретировались?»
— Ну, что, мастер, не хочешь потягаться с нами еще раз? Ты тогда так наглядно продемонстрировал нам свое мастерство.
Инира пошевелилась, протянула руку к карабину, и «танкист» ударил ее ногой в бок, отбрасывая в сторону.
Дмитрий потемнел лицом.
— Не бей ее, скотина!
— А то что? — осклабился «танкист». — Ты позвонишь в милицию? Или попытаешься самолично защитить ее честь и достоинство?
Троица его спутников заржала. «Танкист» снова ударил Иниру ногой, и Дмитрий начал бой в самом невыгодном положении, какое только можно представить.
Он находился в «кратере» на глубине примерно четырех метров, и, для того чтобы уравновесить шансы, ему надо было сократить число противников и подняться наверх по гладкой поверхности чаши. Но за ним следили четыре пары глаз и четыре дула, и начинать движение первому было безумством.
И в этот момент снова заставила обратить на себя внимание Инира. Она откатилась в сторону и приглушенно крикнула:
— Иктлынкут!
«Танкист» невольно отвлекся на мгновение, озадаченно оглядываясь, и Дмитрий включил темп.
Он выстрелил в крайнего слева парня из пистолета, отобранного у «танкиста» еще в Уэлькале, мигом взлетел вверх по довольно крутой стене углубления, выбил из руки второго верзилы в коже его оружие, обернулся к третьему и внезапно понял, что не успевает обезвредить его!
Время как бы застыло.
Дмитрий, напрягаясь до красного тумана в глазах, рванулся к парню, но медленно-медленно... Тот начал поворачиваться, направил ствол пистолета в грудь Храброву, курок под давлением пальца по миллиметру двинулся к концу своего пути, медленно и плавно, однако остановить его было уже невозможно... Ну же!.. И в это мгновение с противным чавкающим звуком из груди парня вылезло окровавленное острие длинного кинжала или ножа.
Он тупо посмотрел на свою грудь, упал лицом вниз. И Дмитрий увидел того, кто спас его от верной смерти. Это был Эвтанай.
Спутник Храброва выглядел экзотически, одетый в какой-то блестящий балахон со множеством светящихся полосок и глазков, но спутать его с кем-нибудь было трудно. Лицо его не изменилось, темное, угрюмоватое, заросшее седой щетиной, лишь глаза горели зловещим черным огнем. Дмитрий замер, но тут же прыгнул к «танкисту», поднимающему автомат, и жестоким ударом отправил его в глубокий нокаут.
Стало тихо.
— Вы зря пошли по моим следам, — проговорил Эвтанай гортанным голосом, вытирая кинжал о кожаную куртку убитого им парня. — Это была ошибка. Вы не должны были увидеть то, что увидели.
Дмитрий опустил руки, успокаивая сердце, посмотрел на лежащих на полу подземелья охотников за наживой.
— А разве мы должны были просить у кого-нибудь разрешение? Ведь это ты привел нас к крепости.
— Это была ошибка, — повторил Эвтанай, внезапно вонзая свой тесак в спину парня, которого обезвредил Храбров.
Вскрикнула Инира.
Дмитрий сжал кулаки, сделал шаг вперед, но остановился, увидев вытянутый в его сторону нож.
— Стой, где стоишь! — скривил губы Эвтанай.
— Зачем ты это сделал? — глухо спросил Дмитрий.
— Они свидетели, — пожал плечами черноволосый проводник. — Как и вы. Я не оставляю свидетелей.
Инира подковыляла к Дмитрию, вцепилась в его плечо, кривясь от боли в избитом теле.
— Ты убийца, двулицый тугныгак! Ты и нас хочешь убить?
— У меня нет другого выбора.
Эвтанай оскалился, неуловимо быстро переместился к «танкисту» и ударил его ножом в горло.
Дмитрий выстрелил из пистолета. Пуля попала в лезвие ножа Эвтаная, выбила его из руки. Нож зазвенел по полу, высекая из него длинные желтые искры.
Эвтанай замер, затем повернулся к бывшим спутникам спиной, волосы на его затылке встопорщились, и на Дмитрия с девушкой глянул длинный щелевидный глаз, залитый чернотой и угрозой.
Пистолет вдруг вырвался из руки Храброва, пролетел несколько метров и упал возле мертвого «танкиста». А нож Эвтаная подскочил с пола как живой и сам прыгнул к нему в руку. Двулицый повернулся к оцепеневшим путешественникам «первым» лицом, направил нож на Иниру:
— Ты умрешь первой, эмээхсин!*
Дмитрий сделал усилие, дотронулся до кармашка с фигуркой шипкачи и освободился от оцепенения.
— Может быть, договоримся, друг? Мы не претендуем на сокровища.
Эвтанай усмехнулся:
— Это не сокровища.
— А что?
Двулицый махнул ножом на чашевидную впадину в полу зала, и тотчас же произошла мгновенная обратная трансформация вогнутой поверхности в трехмерный выпуклый объект. Прозрачный купол восстановился, а внутри его выросла необычная ажурно-чешуйчатая конструкция — не то древний ковчег, не то летательный аппарат, не то трон.
— Это преодолеватель запретов. Или, говоря современным языком, темпоральный транслятор, с помощью которого я освободился. Вот она знает, что это такое. — Эвтанай махнул рукой на Иниру, оскалился. — Потому что она не та, за кого себя выдает.
Дмитрий посмотрел на девушку и поразился перемене в ее облике. Инира выпрямилась, лицо ее из детски беспомощного стало гордо-независимым, глаза вспыхнули, на щеки лег румянец. Она перехватила взгляд Храброва, кивнула с решительно-виноватым видом:
— Прошу прощения, Дмитрий Олегович, он прав. Знакомьтесь: это Эвтанай Черногаад, бывший маг, преступник, осужденный за преступления против народа Гипербореи и сбежавший в будущее. Мы искали его долго, пока наконец не нашли здесь, на краю света, возле геопатогенной зоны, где он оставил свой... хм... преодолеватель.
— Вы? — Дмитрий с недоумением посмотрел на спутницу, перевел взгляд на убитых.
Инира подошла к «танкисту», нагнулась над ним, потрогала лоб и разогнулась.
— Нам пришлось долго играть роль барыг, рэкетиров, чтобы выйти на беглеца, и нам это удалось.
Дмитрий ошеломленно перевел взгляд с убитых на лицо Иниры и обратно.
— Они... тоже ваши... сотрудники?! Что вообще происходит?!
Эвтанай не обратил на его вопрос внимания, подходя к прозрачному куполу и вонзая в него нож. Лезвие пробило пленку, засветилось голубым сиянием, вокруг этого места по поверхности купола побежали сеточки молний. Затем нож сам собой выскочил обратно.
— Вы же знаток легенд, Дмитрий Олегович, — улыбнулась Инира. — Вспомните. Двадцать тысяч лет назад произошла великая битва магов Атлантиды и Гипербореи, изменившая реальность. Эвтанай был гиперборейским магом и тоже принимал участие в войне, но предал своих, и во многом благодаря этому война приняла масштабы глобальной катастрофы. Погибло множество людей, по сути — обе цивилизации, на волю вырвались колоссальные деструктивные силы... В общем, мы захватили Эвтаная...
— Кто мы все-таки?
— Скажем так, силы безопасности. Эвтанай был осужден и помещен в изолятор, но магом он был сильным, да и подельников имел много, поэтому и сбежал в будущее. Мы искали его сотни лет, нашли его преодолеватель и закрыли район, однако надо было заставить его вернуться. Он нашел вас и наконец прошел сквозь магическое кольцо защиты, надеясь сбежать еще дальше.
— А на этом месте действительно стоял Рамль?
— Да, это не миф, на этом месте действительно когда-то располагался форпост Гипербореи на Азиатском материке.
— Значит, ты... вы — представительница сил... э-э... безопасности?
— Тийт магадара, — смущенно улыбнулась Инира. — В переводе на русский — полковник контрразведки. И лет мне не восемнадцать, а... гораздо больше.
— Но если он знал, что ты... что вы — полковник...
— О, если бы Эвтанай знал или хотя бы догадывался, меня уже не было бы в живых.
— Но он убил ваших помощников и грозится убить вас!.. Э-э... нас...
Инира посмотрела на Эвтаная. Гиперборейский колдун снова и снова пытался пробить прозрачную стену купола, но у него ничего не получалось. Купол стрелял молниями, вздрагивал как живой, дымился, разворачивался в «кратер», снова превращался в трехмерное сооружение, но не пропускал двулицего к «трону». Волосы на затылке Эвтаная разошлись, открывая третий глаз, пылающий черным огнем ненависти, испускающий физически ощутимые потоки энергии.
В ярости Эвтанай полоснул ножом по стене купола, пространство зала искривилось, судорожно вздыбились стены зала, по полу побежали трещины, и купол наконец лопнул. Исчез!
С радостным воплем двулицый метнулся к «трону», коснулся его чешуй ножом, и «ковчег» развернулся диковинным светящимся бутоном с когтистыми лепестками.
— Он уйдет! — встревожился Дмитрий.
Эвтанай обернулся, улыбка сбежала с его губ. Он нахмурился, несколько мгновений всматривался в своих спутников, потом направился к ним, поигрывая ножом.
— Теперь меня никто не остановит, — сказал он уверенно и высокомерно. — Даже служба магадара. Этот преодолеватель — мой закон! Вы не сможете его просто отменить. И мы не на гиперборейской земле. Прощай, приятель. Как говорится — ничего личного. Просто ты оказался не в то время и не в том месте.
Эвтанай направил нож в грудь Дмитрию.
— Шипкача! — вскрикнула Инира.
Лезвие ножа удлинилось, превращаясь в ручей бледно-голубого пламени, и в то же мгновение фигурка доброго духа, подаренная шаманом, раскалилась, прожгла карман и преградила путь продолжавшему двигаться лезвию. Нож наткнулся на засиявшую нестерпимым блеском фигурку, произошло нечто вроде вспышки электросварки, раздался резкий стеклянный звук, и лезвие ножа обломилось, упало на пол с металлическим звоном. Шипкача исчез.
Эвтанай озадаченно посмотрел на погасший обломок ножа, на Дмитрия, на Иниру, проворно сунул руку за отворот своего блестящего комбинезона. Дмитрий прыгнул к нему и ударил ногой в грудь, выплеснув весь свой гнев и вспыхнувшую жажду воздаяния по справедливости. Двулицый отлетел на несколько метров назад, упал на спину со звучным шлепком, как большой пласт глины.
Что-то звонко щелкнуло. Из алой глубины «бутона», в который превратился «трон» «преодолевателя запретов», вылетело колеблющееся полупрозрачное облачко, подлетело к Эвтанаю и втянуло его в себя. Направилось обратно, провалилось в недра «бутона». Затем появилось снова и подобрало одно за другим тела погибших напарников Иниры.
Дмитрий и девушка молча наблюдали за этим процессом, пока в зале не осталось никого, кроме них.
— Вот и все, — с грустной полуулыбкой проговорила гиперборейская контрразведчица. — Прощайте, Дмитрий Олегович. Спасибо за помощь... и за то, что не тронули меня тогда, помните?
Дмитрий порозовел.
— Я не... думал...
Инира засмеялась.
— Наоборот, вы думали, а надо было просто чувствовать. Вы очень чистый человек, Дмитрий Олегович, таких на Земле не так уж и много, к сожалению.
— Почему не много, есть. Мой друг Олег Северцев, учитель Сундаков…
— Все равно их мало. Я буду помнить вас, и кто знает, может быть, мы еще встретимся?
— Когда? — вырвалось у Дмитрия.
Инира задумчиво оглядела его лицо.
— Вы этого хотите?
— Хочу!
— Тогда мы встретимся скоро. Эвтанай не единственный, кто сбежал в будущее ради достижения своих личных целей. И во многом бедственное положение здесь в стране является результатом действий бывших магов, нашедших у вас приют. А теперь прощайте.
— Минуту! — взмолился Дмитрий, протягивая к ней руку. — Только один вопрос... если можно...
Инира, сделавшая шаг к «бутону преодолевателя», остановилась.
— Слушаю.
— Если гиперборейская цивилизация погибла... какой вам смысл искать преступников, сбежавших в будущее? Ведь вам это уже не поможет.
— Гиперборейская цивилизация не погибла, — качнула головой девушка. — Ну, или, скажем так, она исчезла, передав свой потенциал потомкам, переселившимся на южный материк по Уральскому хребту.
— В Россию!
— Кстати, Урал — результат войны магов. На его месте когда-то был южный пролив, образующий вместе с тремя другими проливами коловорот — символ могущества Гипербореи. Потенциал потомков гиперборейцев еще не раскрыт, это очень опасное знание, в руках маньяков оно уничтожит род человеческий окончательно, но мы надеемся, что когда-нибудь Россия вернет свое былое духовное могущество. Однако опираться оно должно только на таких людей, как вы, чистых и справедливых, добрых и готовых постоять за себя и своих друзей.
Инира быстро подошла к Дмитрию, поцеловала его горячими пунцовыми губами и направилась к «бутону». Оглянулась, махнула рукой:
— До встречи, путешественник! Мой регион ответственности — край света...
Гулкий удар поколебал подземелье. «Бутон» и все, что его окружало, провалились под землю, исчезли. Свет в зале погас. Только некоторое время рдело пятно в центре, в том месте, где стояла гиперборейская «машина времени».
Дмитрий дотронулся пальцами до своих губ, на которых сохранился вкус губ Иниры, улыбнулся и заторопился к выходу из зала. Он совершенно точно знал, чем будет заниматься после возвращения из экспедиции. На краю света...

Глава 2. УХО, ГОРЛО, ГЛАЗ

1

В поселке Талгой больше всего Северцева поразило наличие самого настоящего салуна, какими их показывали в американских вестернах. Дима Храбров, который бывал в этих местах, ничего не говорил о салунах, тем более встретить это заведение в глубинке России было непривычно.
В принципе, цивилизация добралась и до этого небольшого — в тридцать дворов — алтайского поселка, если судить по телеантеннам и тарелке спутниковой связи на здании управы, однако российской глубинке больше приличествовало бы наличие бара или, на худой конец, русского бистро, ставшего модным заведением почти во всех городах страны, но никак не салуна с гордой вывеской «Белый бык». Естественно, Северцев не преминул завернуть в это заведение, чтобы, во-первых, поужинать по-человечески после двухдневной сухомятки, во-вторых, выяснить историю появления в здешних краях, расположенных всего в сорока километрах от монгольской границы, «американского» салуна.
В Талгой Северцев прибыл из Акташа, а туда — из Горно-Алтайска, прожив в этом небольшом городке около двух недель. А вообще он путешествовал по Алтаю уже третий месяц, безуспешно пытаясь разыскать следы «клада», якобы оставленного здесь Александром Македонским. Точнее, одним из полководцев Александра, завернувшим на Алтай во время Индийского похода.
Легенду о «кладе» Северцев услышал сначала от своего приятеля-археолога, исходившего Алтай вдоль и поперек в поисках древних курганов. Приятель раскопал около двух десятков курганов, нашел множество ценнейших свидетельств существования на земле Алтая древней цивилизации «белых ведунов», потомков гиперборейцев, но «клада» не обнаружил. Однако был уверен, что сокровища, награбленные армией Александра во время военных походов по Ближнему Востоку, существуют, и привел несколько фактов, свидетельствующих, по его мнению, в пользу этого предположения.
Во-первых, в некоторых курганах были найдены древнеперсидские монеты, которые могли попасть в эти края только с армией Александра. Во-вторых, кое-где в курганах были похоронены воины, опять-таки судя по их доспехам и одежде, явно служившие в армии Александра. В-третьих, легенда о «кладе» передавалась из уст в уста на протяжении по крайней мере трех последних столетий, а такие легенды на пустом месте не рождаются.
А поскольку Северцев был «птицей свободного полета» — то есть делал то, чего желала его душа, он вдруг заинтересовался рассказами приятеля и решил заняться поисками «клада Александра» вплотную.
Олегу Северцеву пошел тридцатый год. Он окончил Московский инженерно-физический институт, отработал полгода в Курчатовском ядерном центре и ушел из него после аварии на одном из подземных исследовательских реакторов, получив приличную дозу радиации. Ему грозили белокровие, лейкемия и в конце концов тихая смерть от острого лейкоза. Однако к нему в больницу из Ярославской области приехал дальний родственник дед Пахом, которому исполнилось более ста лет, осмотрел тающего на глазах парня, ощупал его тело и уехал, не сказав ни слова. А на другой день Северцев почувствовал прилив сил и желание жить.
Тогда он стал бороться, занялся изучением методик оздоровления, в том числе школ Кудряшова и Шерстенникова, и через два месяца встал на ноги. Сам, без помощи врачей, изумленных его успехами не меньше, чем он.
Вскоре после выписки Северцев уехал из Москвы в Питер и три года занимался практикой целостного движения, одновременно изучая и боевые аспекты «вибрационного тренинга» под руководством мастера Николая. В двадцать шесть лет Северцев достиг шестой ступени самореализации и мог уже почти на равных тягаться с мастером, хотя, несмотря на свой рост, не выглядел ни атлетом, ни бойцом-адептом воинских искусств. Впрочем, таковым он себя не считал и знания свои применять в обыденной жизни не собирался.
К двадцати восьми он увлекся экстремальными видами спорта, освоил дельтапланы, прыжки с парашютом с высоких скал и гор, спуск на горных лыжах по «безнадежникам» — горным склонам с затаившимися под снегом валунами, ямами и деревьями, затем бросил это занятие и неожиданно для всех посвятил себя археологии.
Первая археологическая экспедиция забросила его в Зауралье, где отыскались, вслед за Аркаимом, и другие следы поселений древних гиперборейцев — общих предков славян, русичей, ариев, индийцев, беланов, аланов, этрусков и десятка других веточек гиперборейского родового древа.
Вторую экспедицию возглавил приятель Северцева, который, собственно, и соблазнил его романтикой походов и поисков древних цивилизаций. Они прошли по Камчатке, познакомились с бытом камчадалов, полюбовались на вулканы, в том числе действующие, много раз купались в горячих источниках исключительно чистых минеральных вод, нашли следы двух кораблекрушений и стоянки доисторических людей, скорее всего — тоже потомков гиперборейцев.
Однако свободолюбивая натура Северцева не терпела кропотливого и занудного изучения каждого найденного черепка, и он ушел из экспедиции, стал «свободным художником», искателем приключений, благо был независим и не стеснен в средствах: отец Олега работал одним из директоров нефтяной компании «ЭКСМОЙЛ» и ничего для сына не жалел. А матери у Северцева не было, она умерла, когда ему исполнилось девять лет. Воспитывали парня в основном деды и бабушки как по отцовской линии, так и по материнской.
Поначалу Северцев действовал наобум, используя накопившиеся за время двух предыдущих экспедиций сведения о поселениях древних народов на территориях, считавшихся потенциальными источниками наследия южных культур, особенно в Приазовье и у границ Казахстана. Ему повезло лишь однажды, когда он в степях Тувы обнаружил остатки крепости древних моголов, в подвалах которой сохранились кое-какие ценные раритеты: ножи, мечи, хозяйственная утварь.
Затем по совету спасшего его когда-то деда Пахома Северцев начал собирать легенды, мифы и сказания коренных народов о деяниях предков, и удачливых походов стало больше. Так в Сибири, в устье Лены, он обнаружил «второй Аркаим» — кольцевые структуры и валы, сохранившиеся на месте поселений древних потомков гиперборейцев. Возраст находки насчитывал не менее десяти тысяч лет. А на мысе Хорго на берегу моря Лаптевых Олег отыскал следы крепости, стены которой оказались сложенными из базальтовых блоков весом в полторы тонны каждый. Чем древляне, основавшие крепость, обрабатывали такой крепкий материал, как базальт, и потом перетаскивали блоки от мест выработки к морю за три десятка километров, осталось загадкой.
На Алтай Северцева привела легенда о «кладе» Александра Македонского, трактуемая в разных районах края по-разному. Исходив «самые верные» места, где должен был храниться «клад»: по одной версии — под курганом, по второй — в пещере, — Северцев добрался до Талгоя, нашел местного старожила, дедушку Пуктума, бурята по национальности, подарил ему свой плеер, и дед в благодарность за подарок поведал ему еще один вариант легенды о сокровищах Александра.
По этому варианту выходило, что сокровища спрятаны в ущелье, недалеко от горы Иикту, и что якобы стережет их бог-зверь Ширем Мината, чей лик высечен над входом в пещеру.
— Но тебе туда лучше не ходить, однако, — добавил коричневолицый, морщинистый дед Пуктум, посасывая трубочку, вырезанную из корня вишни. — Плохое место. Ширем Мината иногда вылезает из своей могилы на божий свет, и от его страшного голоса люди и звери умирают.
Северцев с любопытством посмотрел на невозмутимую физиономию старика, хмыкнул:
— Откуда вам это известно, аксакал? Если от голоса этого Ширема умирают звери и люди, как свидетелю удалось выжить?
— Я сам видел, однако, — с достоинством ответил старик. — Охотился с сыном там, где начинается река Талдура. Видел мертвых. Видел Бабу-скалу, охраняющую вход в ущелье. Дальше не ходил, однако.
— Может быть, покажете это место?
Пуктум выпустил клуб дыма, размышляя, глаза его, и без того узкие, превратились в щелочки.
— Старый я стал, однако. Давно не охотился. Вот если сын согласится.
— Он здесь живет, в Талгое?
— Нет, в Барнауле.
Северцев разочарованно махнул рукой:
— Слишком долго ждать, пока он приедет, даже если согласится. Попробую сам. Расскажите хотя бы, как добираться до этого ущелья.
Пуктум пососал трубку, не торопясь отвечать, похожий на тенгри, меднолицего бурятского божка, качнул головой:
— Пропадешь, однако. Подождать надо. Ширем Мината давно не вылезал из нижнего мира. Вылезет — худо будет.
Северцев попытался было уговорить старика пойти с ним, предлагал деньги и вещи, заинтересовавшие Пуктума, но тот согласился лишь показать на карте место, где начиналось ущелье, охраняемое Бабой-скалой. Место это располагалось на северном склоне Южно-Чуйского хребта, в двадцати километрах от Талгоя. Там же находился исток речки Талдуры, берущей начало из-под фирновых полей и вечных снегов хребта.
С этими «достоверными» сведениями Северцев и собрался в путь, будучи абсолютно уверенным, что все легенды основываются на реальных фактах. Надо только отделить зерна от плевел, то есть реальные данные от фантазий и выдумок, и определить координаты местонахождения объекта, давшего обширную пищу для умов и воображения предков, которые создавали легенды.
На второй день после беседы с Пуктумом он еще раз посетил салун. Решил отдохнуть, а заодно и послушать, о чем говорят аборигены, посещавшие заведение. К тому же было любопытно поглядеть на хозяев салуна, отважившихся потратить деньги на создание столь экзотического для местного населения объекта отдыха.
Салун «Белый бык» располагался на площади, единственной для всего Талгоя, от которой отходили три улочки. Одна из них, самая длинная, шла по берегу Талдуры, две другие поднимались на холмы, за которыми начиналась тайга. Дорога, соединявшая поселок с Акташом и другими селами края, начиналась от «набережной» и уходила в горы. По ней Северцеву предстояло пройти километров пять, прежде чем свернуть на юг, к горе Иикту, высота которой достигала почти четырех километров. Белоснежный конус горы был виден с любого холма вокруг Талгоя, однако дойти до него было непросто, не зная троп, и Северцев не обольщался насчет «краткости» маршрута.
Экипирован он был отлично, имел карабин «Тайга-2», стреляющий и дробью, и разрывными пулями, нож, эргономичный рюкзак, аптечку, две смены белья, запас концентратов, сушеное мясо и сухари, хотя никогда не страдал от отсутствия пищи. Карабин обеспечивал его и мясом, и птицей, да и мог послужить неплохой защитой от тех, кто позарился бы на его скарб.
В салун, однако, он пошел без оружия, оставив вещи у Пуктума. Июль на Алтае выдался жарким, и, если бы не слепни днем и не комары ночью, ходить можно было в легкой рубашке и шортах. Однако Северцев от жары не страдал, умея регулировать тепловой обмен тела, и в походах носил удобные штаны свободного кроя из мягкой, но прочной вологодской ткани скинь зеленоватого цвета, рубашку из такой же ткани и десантную безрукавку со множеством кармашков, в которых лежали всякие необходимые в походах мелочи от спичек до набора иголок и обеззараживающих таблеток. А так как Северцев был высок и худ, этот костюм болтался на нем как на пугале, и вид он имел соответствующий: не то интеллигентного бомжа, не то сторожа, не то мелкого клерка, не то водителя катафалка, не то охотника или рыбака. Это помогало ему найти общий язык со всеми слоями населения: всюду он был свой.
В походах он не брился, только подравнивал бородку и усы. И не стригся, отпуская волосы до плеч, а чтобы они не падали на лоб и не мешали, перетягивал их красной повязкой.
Губы у Олега были прямые, решительного рисунка, а глаза светились голубизной горного снега, вполне соответствуя фамилии. Не красавец, но и не урод, как он сам оценивал свою внешность. Хотя женщины, лучше мужчин разбиравшиеся в мужской красоте, видели в нем главное — отвагу, доброту, уверенность и силу. Сам же он относился к женщинам с некоторой опаской, не чураясь встреч с ними, но и не доводя знакомства до опасной черты — женитьбы. Он считал, что жениться надо только по любви и только обеспечив будущую семью. А так как в настоящее время доходы Северцева составляли ноль целых хрен десятых — жил он, по сути, на дотации отца, считавшего, что сын пока учится жизни, ищет свой путь, — то и встречи с женщинами были у него короткими.
Салун «Белый бык» действительно был салуном со всеми соответствующими его статусу отличиями и особенностями. Разве что его завсегдатаи не походили на ковбоев, хотя среди разношерстной публики, заполнявшей довольно приличное помещение — всего в заведении сидели человек двадцать, — Северцев заметил и двух парней в шляпах.
Оглядевшись, он взял у стойки кружку пива и сел за свободный столик недалеко от низкой входной двери, распахивающейся двумя половинками, как и у настоящего американского салуна. Пиво оказалось холодным и свежим, что порадовало. Северцев с удовольствием отпил полкружки, не чувствуя привычной горечи хмельного напитка. Пиво он вообще-то не любил, но в жару оно все-таки неплохо утоляло жажду.
Дверь открылась, пропуская еще одного посетителя. Это был молодой человек лет двадцати восьми, возможно, даже ровесник Северцева, худой, невысокого роста, вихрастый и скуластый, с реденькой растительностью на лице, в очках. Одет он был почти так же, как и сам Северцев: брюки неопределенного цвета, рубашка и безрукавка, на ногах особые горные ботинки, что Северцева удивило. Парень явно походил на путешественника или, в крайнем случае, на альпиниста. Он робко подошел к стойке, взял пиво, завертел головой в поисках места и подошел к столику Северцева.
— Можно присесть с вами?
— Валяй, — радушно кивнул Олег.
Парень подсел к столу, с видимым удовольствием отпил пенящийся напиток и вдруг вздрогнул, согнулся, поставил кружку на стол. Глаза его за стеклами очков сделались беспомощными и растерянными.
Северцев оглянулся.
В салун ввалилась веселая компания гогочущих парней в количестве пяти человек, по-хозяйски согнала со столика у стойки двух пожилых мужчин. Помещение заполнили хохот, ругань, шутки, плоские остроты и крики. Затем вдруг двое из весельчаков заметили сжавшегося соседа Северцева, начали показывать на него пальцами, встали и подошли с кружками пива в руках.
Одеты они были в старые застиранные джинсы и куртки с кожаными заплатами на локтях, а также носили «настоящие ковбойские» шляпы.
В глазах парня в очках появился тоскливый блеск.
— Эй, сморчок, — обратился к нему первый «ковбой», заросший рыжей щетиной. — Тебе же было велено не ходить сюда. Или забыл?
— У него ранний склероз, — хохотнул второй, с черными усами а-ля Михаил Боярский.
— Придется подлечить, — хмыкнул рыжий, отбирая у очкастого кружку с пивом и выливая ее ему за шиворот.
— Я вас не трогал, — пискнул парень, закрывая голову руками. — Отстаньте!
— Зато мы тебя потрогаем.
«Ковбой» сцапал парня за шиворот, дернул вверх.
— Выметайся отсюда, нюхач, пока цел, и побыстрей!
— Оставьте его! — ровным голосом обронил Северцев, продолжая потягивать пиво.
Рыжий «ковбой» с недоумением посмотрел на него:
— Чего ты сказал?!
— Оставьте его, — тем же спокойным тоном проговорил Северцев. — Он со мной.
— А ты откуда такой крутой выискался, скелет? Что-то я тебя раньше не видел. Тоже нюхач, как эта сопля?
Северцев уперся взглядом в мутные глаза рыжего, послал ему затемнение.
— Отпусти его!
«Ковбой» вздрогнул, выпустил ворот рубахи парня в очках, помотал головой. Его усатый напарник ошалело посмотрел на Северцева, перевел взгляд на рыжего:
— Ты чего, Кирпич?
— Идите к своим! — с тихим нажимом добавил Северцев, надеясь, что инцидент закончится мирно. — Никто ничего никому не должен, все нормально.
Рыжий «ковбой» покорно поплелся к столику своих шумных приятелей. Черноусый открыл рот, глядя ему в спину, бросил подозрительный взгляд на Северцева и тоже поспешил за напарником. Компания притихла, с недоумением прислушиваясь к невнятной речи рыжего и сбивчивой жестикуляции усатого.
Парень в очках пошевелил лопатками, ожил, с опаской посмотрел на «ковбоев», сказал с кривой улыбкой:
— Вот обормоты, я теперь весь мокрый. Ну, все, я погулял, можно сказать.
— Успокойтесь, — мягко произнес Северцев. — Они больше не полезут. По крайней мере, сейчас. За что они вас?
— Если бы я знал, — пожал плечами парень. — Я ученый, физик, сотрудник Федерального центра по изучению непознанных явлений природы.
Он привстал, протянул руку.
— Зеленский, Костя. Я здесь уже третий день, ищу проводника в горы. Вчера зашел сюда пивка хлебнуть, а они меня избили и выбросили.
— А нюхачом прозвали за то, что вы ищете проводника?
Костя снова криво улыбнулся:
— Я еще собираю фольклор, хожу по домам...
— Понятно, — усмехнулся в свою очередь Северцев. — Мы, оказывается, почти что коллеги.
— Да? — с радостным удивлением сказал Константин. — Вы тоже ученый? В какой области? Из какого института?
— Я индивидуал. Ищу древности. Сюда меня привела легенда о «кладе Александра Македонского», слышали о таком?
Костя закивал:
— Еще бы, это старое предание, мне его многие аборигены рассказывали, в разных вариациях. По моим подсчетам, армия Александра побывала здесь в триста двадцать девятом году до нашей эры. Но лично я в «клады» не верю. А вы считаете, что Александр оставил клад в окрестностях Талгоя?
— Нет, где-то в районе горы Иикту.
— Ух ты, как интересно! И я туда иду, в ту сторону! Проводника вот ищу. Может быть, пойдем вместе?
Северцев допил пиво.
— Почему бы и нет? Но что вы там такое обнаружили непознанное? Что в горах может заинтересовать ученых из Федерального центра?
Костя покосился на разглядывающую их компанию «ковбоев», понизил голос:
— Мы работаем по данным спутниковой сети мониторинга поверхности Земли, ищем аномалии, потом посылаем экспедиции. В районе горы Иикту недавно обнаружены гравитационная и электромагнитная аномалии, вот меня и послали...
— Одного?
— Обычно посылают по двое, но мой спутник заболел, а ждать нельзя, аномалия может уйти в фон, надо изучать такие явления сразу после фиксации. Пришлось срочно лететь сюда. Я взял только самое необходимое: универсальный эмскан, счетчики частиц, радиометры, мерник, звукоуловитель.
— Мерник, наверное, что-то меряет?
— Интенсивность полей. А эмскан — это электромагнитный сканер.
— Я догадался, — Олег улыбнулся. — Восемь лет назад окончил МИФИ. Правда, по специальности работал всего полгода.
— Все равно мы действительно почти коллеги, — обрадовался Костя. — Я окончил физтех. Мне бы только до места добраться, там я уже король.
Он посмотрел на притихших, о чем-то совещавшихся «ковбоев», и лицо физика омрачилось.
— Вы их не боитесь? Вон какие бугаи здоровые все... Говорят, они появились здесь недавно и затерроризировали весь поселок. А местный шериф — участковый, — Костя бледно улыбнулся, — сам их боится.
— Ничего, прорвемся, — спокойно сказал Северцев. — Я выхожу завтра утром, часов в семь. Присоединяйтесь, если хотите. Только уговор — не отставать. Лето кончается, и мне необходимо успеть обследовать район.
— Не беспокойтесь, не отстану, — торопливо закивал Константин. — Я привычный, не смотрите, что худой и звонкий. Как говорит моя мама: у тебя не телосложение, а теловычитание. Но вообще-то я выносливый.
Он вдруг огорчился.
— А вот драться не умею.
— Я тоже не умел до окончания института, — утешил его Северцев.
— А потом?
— Потом жизнь научила отстаивать свои интересы. Ну что, пойдемте?
Костя с готовностью поднялся.
Вскочили и «ковбои», первыми вышли из салуна.
Физик нерешительно посмотрел на Олега, но тот остался невозмутим, и Костя успокоился.
Шумная компания пришлых парней ждала их у крыльца заведения, окружив его цепью и встав в картинные позы. Им не хватало только поясов с револьверами.
Северцев усмехнулся, зорко оглядев каждого и определяя главаря. Парни были вооружены ножами, а огромный, как бык, заросший до бровей, низкорослый главарь явно прятал под курткой огнестрельное оружие — пистолет или обрез. Его следовало нейтрализовать в первую очередь.
Северцев заглянул ему в глаза и понял, что никакие уговоры и проникновенные речи не помогут. Интеллект главаря не превышал интеллекта гориллы, озабоченной самоутверждением в стаде, и достучаться до его светлых мыслесфер вряд ли было возможно. А поскольку любая попытка договориться расценивалась такими людьми как слабость, следовало действовать быстро, жестко и надежно.
Северцев ушел в пустоту и исчез! Для всех, в том числе и для обескураженного Константина. Затем Северцев возник перед главарем «ковбоев», сделал незаметный выпад костяшками пальцев в шею бородача, и тот мягко осел на подкосившихся ногах, улегся под крыльцо и затих.
— Все понятно? — невозмутимо осведомился Северцев в наступившей тишине. — Вопросы есть?
Он подождал.
— Вопросов нет. Пошли, Константин.
Они миновали расступившихся «ковбоев», провожаемые взглядами случайных свидетелей конфликта, и свернули на набережную, в конце которой стоял старенький домик Пуктума.
Преследовать их «ковбои» не решились.
Константин наконец опомнился, с уважением и недоверием посмотрел на задумчиво шагавшего рядом Олега.
— Как вам удалось уронить такого слона? Его же только ломом свалить можно!
— Такие слоны уязвимы так же, как и другие люди, — усмехнулся Северцев. — Будет время, я тебе дам несколько уроков защиты. Где ты остановился?
— Тут недалеко, у бабушки Юрасы. Третий дом от угла.
— Я зайду за тобой в семь утра, будь готов.
Костя прижал руку к груди:
— Как штык!
На том они и расстались в начавшихся сумерках. Северцев проводил взглядом фигурку физика, заметил появившуюся в конце улицы пятерку парней в шляпах, но они тут же скрылись, и он зашагал домой, оценивая в душе свою странную решимость вступиться за очкарика. Подходя к дому Пуктума, он сделал вывод, что поступил правильно.

2

Никто их не провожал.
Дед Пуктум снова предостерег Северцева от похода к горе Иикту, однако тот был достаточно заинтригован ситуацией и отказываться от своих планов не собирался.
Костя Зеленский не заставил себя ждать и вышел на улицу, как только у дома появился Северцев. На нем был точно такой же рюкзак, что и у Олега, а вся научная аппаратура умещалась в спортивной сумке и специальном мягком контейнере, закрепленном на груди. Поэтому физик напоминал в профиль букву «ф» и мог согнуться с большим трудом.
— Так ты далеко не уйдешь, — покачал головой Северцев, не зная, сразу отказаться от спутника или погодить.
— Не переживайте, — торопливо сказал Константин, понимая его чувства. — Я человек привычный, не отстану, вот увидите. Я и не такие тяжести таскал.
Северцев оглянулся.
В конце улицы мелькнула человеческая фигура и пропала. Но ощущение взгляда в спину осталось. Кто-то следил за путешественниками и не хотел, чтобы те его увидели.
— Давай сумку.
— Я сам! — Костя отодвинулся. — Она не тяжелая.
— Как знаешь.
Северцев зашагал к выходу из Талгоя, чувствуя спиной чей-то недружелюбный взгляд. Следить за ними мог кто угодно, однако Олег был уверен, что это обиженные им в салуне «ковбои». Они тоже были чужими для поселка, и стоило на досуге поразмышлять, какая причина заставила их остановиться здесь.
Вскоре путешественники поднялись на холм, спустились в долину, и поселок скрылся из глаз.
Погода изменилась по сравнению со вчерашней. На небе появились облака, скрывшие солнце, хотя было тепло, а свежий ветерок, приносивший запахи с цветущих лугов, подбадривал и остужал разгоряченные движением тела.
Костя не отставал, двигаясь легко и быстро, и Северцев проникся уважением к этому худенькому, нескладному и несильному с виду парню, несшему на себе груз весом не менее полусотни килограммов.
Разговаривали мало, берегли дыхание.
Физик коротко рассказал о своих прошлых экспедициях, о встречах с НЛО и НЯП — непознанными явлениями природы — и умолк. Заинтересованный Северцев хотел было продолжить расспросы, но в это время они уже свернули с дороги к горам, и он отложил разговор до привала.
К полудню они поднялись по склону Южно-Чуйского хребта к проходу между горами, ведущему к ущелью, которое начиналось недалеко от кривобокого конуса Иикту, устроили первый привал.
Костя развернул свою походную лабораторию, достав ее из контейнера, и сделал первые замеры полевой обстановки. Северцев с любопытством смотрел за его манипуляциями, затем предложил свою помощь — почти все приборы были ему знакомы, — и они вдвоем управились с замерами за полчаса.
Радиационный фон на перевале оказался в пределах нормы, как, впрочем, и электромагнитный. Никаких аномалий приборы не отметили. Однако физик не смутился, упаковал свое драгоценное научное оборудование и уверенно провозгласил:
— Через пять-шесть километров выйдем к узлу Хартмана, и все станет ясно.
— Что ясно? — не понял Северцев.
— Там начинается граница геопатогенной зоны, в центре которой спутник и обнаружил аномалию. Она еще скрыта горами. Подойдем поближе и определимся.
— Я не знал, что здесь есть геопатогенная зона, — сказал Северцев, вспоминая слова Пуктума: «Плохое место, однако». На душе стало тревожно, зашевелилась интуиция, предсказывая какие-то недобрые события. Снова показалось, что в спину смотрит кто-то злобный и ждущий, как змея в траве.
Спутнику о своих ощущениях Северцев, однако, говорить не стал. Развел костер, вскипятил чай, сварил гречневую кашу из концентрата, и они пообедали. Затем свернули лагерь, загасили костер и снова двинулись в горы, постепенно приближаясь к горбу Иикту, возвышавшемуся над остальными вершинами хребта и горными стенами.
Занялись сумерки, когда они взобрались на очередной перевал, с которого до Иикту было рукой подать. Но спешить не стали. Снова разбили лагерь — две одноместные палатки «Север-3», легкие и прочные, хорошо защищавшие от дождя и ветра, — развели костер и поужинали.
Спать решили по очереди, первым Северцев, вторым Константин. Однако Олег встал раньше — зазвонил «будильничек» тревоги, и он проснулся. Посмотрел на засветившийся циферблат часов: шел третий час ночи — и тихо вылез из палатки.
Костер догорел, а Костя мирно спал на подстилке из елового лапника, свернувшись калачиком.
Алтайские ночи на высоте километра над уровнем моря были холодными, неопытный путешественник запросто мог окочуриться, не имея средств для согревания. Северцев накинул на физика спальник, подбросил в костер веток и поднялся на невысокую скалу за палатками, прислушиваясь к тишине вокруг и всматриваясь в темноту. Небо оказалось затянуто тучами, и темень стояла глухая и ватная, словно горы были накрыты одеялом.
Олег огляделся и чуть в стороне от белеющего в темноте конуса Иикту увидел столб призрачного зеленоватого свечения, напоминающий луч прожектора, упиравшийся в облака. Тревожно кольнуло сердце. От столба веяло холодом и чужеродностью. Казалось, он смотрит на человека, смотрит пристально, тяжело, без угрозы, но требовательно и неприветливо.
Вздрогнула под ногами скала.
Издалека на перевал прилетел низкий подземный гул.
Свечение на миг усилилось и тут же почти сошло на нет. Ощущение чужого взгляда исчезло.
Северцев хмыкнул, постоял немного, ожидая продолжения явления, потом спустился к палаткам и разбудил компаньона.
Костя проснулся не сразу, но все понял с полуслова и моментально развернул на скале свою походную лабораторию. Северцев помогал ему, подсвечивая фонариком. Поколдовав над аппаратурой с полчаса, физик потер ладонь о ладонь и глубокомысленно изрек:
— Сверхнизкие частоты... офигеть можно! Если это не активизация глубинника, я съем собственный язык!
Северцев с интересом посмотрел на светящиеся экранчики приборов, по которым бежали алые и синие цифры, перевел взгляд на Константина:
— Такое впечатление, что ты понимаешь суть явления. Может, поделишься знаниями?
— Я еще не вполне уверен... — прикусил язык физик, подкручивая верньеры звукорегистратора. — Обычно пакет низкочастотных эм-волн сопровождается инфразвуком, а тут ничего... Конечно, я все вам расскажу, только давайте сначала подойдем к горе поближе.
Северцев не возражал.
Они свернули аппаратуру, Костя залез в свою палатку и снова уснул с выражением удовлетворения на лице.
Северцев развел костер, посидел немного, греясь и разглядывая языки пламени, потом еще раз залез на скалу и долго смотрел на конус Иикту, возле которого все еще подрагивал бледный зеленоватый лучик, постепенно втягивающийся в землю. Через час он окончательно исчез.

3

В путь они вышли с первыми лучами солнца, высветившего западные склоны гор и тут же спрятавшегося за надвигавшуюся с севера пелену облаков. Спустились с перевала в небольшую долину, вышли к неглубокой прозрачной речке и наткнулись на труп медведя. Сначала не поняли, что это именно труп, а не живой царь леса. Остановились, заметив на галечном откосе бурую тушу, и лишь по ее неподвижности определили, что медведь мертв. И тогда Северцев вдруг услышал странную тишину вокруг — журчание речки ее не нарушало — и насторожился.
Природа замерла, придавленная надвигавшейся грядой облаков.
Не было слышно птичьих трелей, птицы не летали над головами и не сновали в ветвях деревьев. Ветер — и тот стих, словно испугавшись разлитой в воздухе угрозы.
— Медведь! — прошептал встревоженный Константин. — Мертвый!
Северцев не ответил, приглядываясь к ландшафту, и увидел между кустами багульника какое-то рыже-серое пятно. Приблизился, на всякий случай сняв с плеча карабин.
Пятно оказалось охотничьей собакой. Мертвой! Чуть поодаль лежала еще одна, а поближе к холму, за которым начинались скалы и горы хребта, лежал ничком человек в брезентовой куртке, в меховой шапке и в сапогах. Рядом валялось ружье, в двух шагах — старенький рюкзак. Это явно был охотник.
Северцев подбежал к нему, перевернул на спину и встретил мертвый взгляд серых остекленелых глаз, в которых застыл ужас. Челюсти мужчины — на вид ему можно было дать лет пятьдесят — были судорожно сжаты, в ушах запеклась кровь, пальцы на руках были скрючены, и было видно, что он перед смертью царапал грудь, пытаясь разорвать рубаху и снять боль.
— Он еще... живой? — подошел Костя.
Олег молча качнул головой, закрывая глаза мертвецу, разогнулся. Сказал сквозь зубы:
— Что здесь происходит, черт побери?! Может быть, никакой аномалии нет, а есть какой-то военный полигон? Может, ты вовсе и не физик, господин Зеленский?
— Физик, — буркнул Костя, мрачнея. — Я здесь ни при чем.
Он показал пальцем на уши мертвого охотника.
— Это инфразвук. Его накрыла инфразвуковая волна, как и весь район. Значит, источник совсем близко.
— Источник чего?
Костя прикусил губу, отвел взгляд.
— Здесь где-то выход глубинника... больше я пока ничего сказать не могу. Найдем «глаз», тогда и объясню.
Северцев хотел было рявкнуть на спутника, заставить его сообщить все, что он знает, но передумал. До цели — какого-то таинственного выхода глубинника — осталось совсем немного: километра два, если считать таковым место, откуда ночью светил неведомый «прожектор». Можно было потерпеть.
Северцев обыскал труп охотника, не нашел ни одного документа, раскрывающего личность мертвеца, достал небольшую саперную лопатку.
— Тащи камни. Прикопаем и завалим камнями, чтобы звери не тронули. Вернемся в Талгой, сообщим властям.
Через полчаса, оставив над телом погибшего охотника нечто вроде кургана, они двинулись в путь, находя все новые и новые подтверждения гипотезы Константина об инфразвуковом ударе. Появились мертвые ящерицы, змеи и птицы, лежащие на галечнике и на песчаных откосах: зуйки, ласточки, щеглы, серпоклювы, затем встретился беркут, распростерший по камням крылья, в кустах — кабан, а ближе к выходу из долины — горный козел с красивыми витыми рогами.
Это было настоящее обиталище смерти, и настроение у путешественников упало до минорного. В подавленном состоянии они поднялись на очередной перевал и увидели странной формы скалу, нависающую над входом в узкое ущелье. Больше всего скала напоминала снежную бабу без рук, только темного цвета и в двадцать раз больше. Это и была Баба-скала, о которой говорил дед Пуктум.
Северцев внимательно вгляделся в нее, отмечая какое-то несоответствие в повороте каменного тела скалы, и понял, что она расколота трещиной снизу доверху. Вполне возможно, виной тому послужил ночной подземный толчок, совпавший с появлением светящегося столба.
Сжалось в тревоге сердце.
Тишина угнетала. Казалось, под землей или в ущелье затаился какой-то огромный зверь, ожидающий добычу, который вот-вот выскочит из засады и бросится на людей.
Костя оглянулся, по бледным губам его скользнула кривая усмешка.
— Тебе не хочется драпануть отсюда?
— Нет, — коротко ответил Северцев.
— А мне хочется. Что означает — где-то рядом эпицентр аномалии. Я уже проверял: если мне становится страшно, значит, в этом месте геопатогенная зона.
Северцев направился к Бабе-скале, обходя груды камней и огромные валуны. Вход в ущелье приблизился. Стал виден нависающий над расщелиной бок еще одной скалы со множеством бугров, ям и трещин, складывающихся в изображение дьявольского лица. Вполне вероятно, это и был лик бога-зверя Ширем Мината, охранявший вход в пещеру с «кладом Александра».
— Не обманул старик, — проговорил с некоторым удивлением Северцев, поднимаясь на очередной каменный язык, и остановился, увидев у подножия Бабы-скалы нечто вроде круглого холма невероятно чистого белого цвета, до того чистого, что даже снег, наверное, не смог бы сравниться с ним белизной.
— Господи, это все-таки глубинник! — произнес поднявшийся следом Костя с дрожью в голосе. — Я не ошибся!
— Где глубинник? — поинтересовался Северцев. — Это же просто снежная шапка, свалившаяся с гор.
Физик не ответил, как зачарованный разглядывая искрящийся белоснежный холм. Потом начал стаскивать с себя рюкзак и контейнер с аппаратурой, опустил их на ровную площадку и начал спускаться к холму. Внезапно он взмахнул руками и с криком сорвался вниз, однако в самый последний момент успел вцепиться в ребро скалы и удержался. Северцев в одно мгновение сбросил свой рюкзак, метнулся к спутнику, поймал его за ворот куртки и одним рывком выдернул наверх. И лишь потом глянул вниз.
Сердце прыгнуло к горлу, дыхание перехватило.
За крутым склоном обрывалась вниз пропасть невероятной глубины. Но самое интересное, что эта пропасть имела четкие геометрические формы и больше походила на квадратную в сечении шахту со стороной в пятьдесят метров. Стены шахты были гладкими, словно облитыми глазурью, и было совершенно непонятно, каким инструментом их обрабатывали. На ум приходили только экзотические лазеры и плазменные пушки.
— Мать честная! — сказал Северцев озадаченно. — Только шахт нам не хватало! Здесь что, рудник был?
— Это ларинг-тоннель... — пробормотал Костя, приходя в себя и высовывая голову над обрывом.
— Что-что?
— Слуховая труба.
— Не мнись, выкладывай что знаешь.
— Конечно, расскажу.
Константин дрожащими руками достал из кармашка радиационный счетчик. В окошечке счетчика заскакали рубиновые цифры.
— Шестьдесят микрорентген... тютелька в тютельку...
Северцев сгреб физика за грудки:
— Начинай, не то сброшу вниз! Что это за колодец? Что за снежный холм? Какую аномалию ты ищешь на самом деле?
Костя снял очки, близоруко сощурился, протер линзы и водрузил очки на нос.
— Отпусти... я тебя не обманывал. Просто не все говорил, потому что и сам не был уверен... Но давай сначала измерим фон, — взмолился физик, — сфотографируем выход, а потом я тебе все обязательно расскажу. Хотя, если честно — не имею права, это, можно сказать, государственная тайна.
— Хорошо, — согласился Северцев. — Займемся делами. Ты начинай свои замеры, а я пока пройдусь к ущелью, посмотрю, нет ли там пещер. Надеюсь, таких сюрпризов, как эта шахта, здесь больше не попадется?
— В принципе не должно, — отозвался Костя, суетливо распаковывая аппаратуру. — Обычно выход глубинника состоит из связки ото-бугор — ларинг-тоннель. Однако бывают и исключения.
— Какие?
Костя не ответил, устанавливая и настраивая приборы. Он уже ушел в процесс и ничего не слышал.
Северцев кинул взгляд на отвесные стены шахты, отблескивающие перламутром, и ему вдруг показалось, что блики отбрасываются не стенами, а слоем воздуха над краем шахты. Он замер, вглядываясь в глубины колодца, и снова поймал призрачный блик, отразившийся от невидимого глазом слоя над устьем шахты. Поразмыслив, Северцев осторожно спустился вниз, к краю шахты, и опустил ногу в пропасть. И едва не вскрикнул от неожиданности, отдергивая ногу.
Подошва наткнулась на невидимое препятствие, твердое, как стекло или камень.
— Дьявольщина!
— Что случилось? — высунулась из-за каменного ребра голова Константина.
Северцев снова опустил ногу вниз, дотрагиваясь до абсолютно невидимого слоя, попробовал его на прочность, потрогал рукой — ни тепло, ни холодно, гладкая поверхность — и встал на него во весь рост.
— Елки-моталки! — пробормотал Костя, округлив глаза. — На чем ты стоишь?!
— На честном слове, — спокойно отозвался Северцев, опускаясь на корточки и ощупывая руками невидимую поверхность. — Это не пустота, нечто вроде стекла, только абсолютно прозрачного.
Он прошелся «по воздуху», ощущая слабый протест желудка словно от падения в бездну, подпрыгнул, не обращая внимания на вскрик спутника. «Стеклянная» плита отозвалась глухим стуком и даже не вздрогнула. По-видимому, этой прозрачной массой был заполнен весь колодец, уходящий в неведомые недра горных пород.
— Эффектно, — пробормотал Северцев, разглядывая гладкие стены шахты, сложенные из слоев разного цвета. — Интересно, что это за стекло такое сверхпрозрачное? Его же здесь десятки тысяч тонн... если не сотни. Постой, ты говорил о выходе глубинника... — Олег уже уверенней прошелся по «стеклу». — Может быть, это вещество действительно выдавлено из центра Земли?
— Не из центра, — покачал головой Костя, — скорее из слоя над ядром. И это не ларинг-тоннель, как я думал.
— А что?
— Ово-телескоп.
— Что-что?!
Голова Кости скрылась, донесся его удаляющийся голос:
— Иными словами — «глаз глубинника». Очень редкое явление.
— Что-то я ни разу не слышал о таком явлении.
— Я же сказал, оно очень редкое.
— Какое бы редкое ни было, за тысячи лет изучения гор люди наверняка натыкались бы на него и сообщили бы об этом.
— Во-первых, такая информация может быть засекречена, как была засекречена информация об НЛО. Во-вторых, глубинники начали проявляться недавно, всего лет двадцать назад, статистика явления еще не вышла из-под контроля секретных служб. Лично я вижу «глаз» впервые, а вот мой напарник уже встречал такие образования — на Таймыре, в зоне вечной мерзлоты. А шведы описали «глаз», наткнувшись на него в Антарктиде.
Северцев стукнул пяткой в «стекло», покачал головой и взобрался обратно на скалы.
— Насколько я знаю латинский, «ларинг» означает — «горло», «ово» — «глаз», «ото» — «ухо»... Если это так, то твой глубинник — какое-то гигантское живое существо. Нет?
— Почти угадал, — рассеянно отозвался Костя, продолжая возиться с приборами. — Глубинник — это результат действия неких существ, живущих в глубинах Земли.
Северцев засмеялся:
— Ну-ну, шути дальше.
— Я не шучу. Этот колодец — самый настоящий телескоп или скорее световод, а вот тот «снежный» холм — вероятнее всего, «ухо». Чего здесь не хватает, так это «горла», а оно должно быть непременно, так как мы видели последствия его работы — трупы зверей и птиц.
— Ты серьезно?
Костя с треском захлопнул футляр радиометра, отключил регистраторы частиц, нахохлился над экранчиком сканера. Речь его стала невнятной:
— Пусть теперь попробуют сказать, что я неудачник!.. Такое гнездо!.. Это же сказка, а не параметры!..
Северцев сплюнул в сердцах, потом засмеялся, махнул рукой и направился к Бабе-скале, чтобы поближе рассмотреть «снежный» холм ото-бугра, или «уха глубинника».

4

Диаметр ото-бугра достигал тех же пятидесяти метров, что и сторона квадрата шахты. Он высился перед Северцевым ощутимо холодной массой, ослепительно белый даже в тени скал. Однако вблизи он уже не казался снежным сугробом, так как был сложен из ажурного плетения легких и пушистых перепонок и ворсинок. Больше всего он напоминал шапку пещерного мха, обесцвеченного темнотой.
Северцев дотронулся до «сугроба» пальцем и отдернул руку, получив весьма ощутимый электрический укол.
— Вот зараза!
— Не трогай ничего руками, — посоветовал появившийся следом Константин. — У меня есть щуп и перчатки.
Он дотронулся до ворсинок «сугроба» тонким металлическим прутом на рукояти, вызывая поющий звук, напоминающий звон столкнувшихся хрустальных бокалов.
— Ты смотри, оно твердое...
— Как сталь, — подтвердил Северцев, осматривая саднивший палец.
— Отломить бы кусочек для анализа.
Костя еще раз дотронулся до сплетения волокон «сугроба», ковырнул их прутом, но отломать не сумел. «Мох» был прочнее.
— Ладно, возьму пробник и отгрызу.
Он вернулся к шахте, заполненной стекловидной массой, которая была видна только тогда, когда отражала свет. С опаской спустился на невидимую поверхность «стекла» и прогулялся по ней, всматриваясь в головокружительную глубину колодца, дно которого скрывалось во мраке.
Северцев понаблюдал за ним и двинулся ко входу в ущелье, над которым нависала скала с ликом бога-зверя Ширем Мината.
Дорогу преградила трещина, разорвавшая впадину перед ущельем, склон горы и Бабу-скалу. Северцев проследил ее начало и увидел треугольное отверстие в боку противоположной скалы на высоте семи-восьми метров. Очевидно, трещина образовалась при выходе глубинника, расколола скальное основание и обнажила вход в пещеру, который ранее был закрыт языком свалившихся сверху камней.
Северцев прикинул свои возможности, вернулся к рюкзаку и достал моток альпшнура с кошкой, а также фонарь.
— Я поднимусь, посмотрю, что за дырка, пока ты здесь будешь заниматься своим глубинником.
— Я с тобой, — объявил Костя, фотографируя обнаруженные объекты. — Вдруг это выход ларинг-тоннеля?
— Тогда сначала рассказывай, что здесь происходит.
Костя дощелкал и сменил пленку, хотел было продолжить занятие, но заметил сдвинутые брови Северцева и опустил аппарат.
— Никому об этом не расскажешь?
— Зуб даю! — серьезно пообещал Северцев.
— Тогда... в общем, можешь верить, можешь не верить, но на Земле существует еще одна цивилизация.
— Это ты дельфинов имеешь в виду? — хмыкнул Олег.
— При чем тут дельфины? — удивился Костя. — Эта цивилизация обитает в глубинах Земли, вероятнее всего, на ядре. Я не знаю, как на самом деле выглядят глубинники, да и никто не знает, но они должны быть очень плотными и горячими, и при их движении там, на ядре, возникают латеральные струи и течения, волны давления, плотностные перепады, которые потом отзываются на поверхности землетрясениями.
— Бред! — улыбнулся Северцев. — Там же, в центре Земли, огромные давления и температуры...
— Глубинники могут быть плазменными сгустками или нейтронными кластерами. Хотя это не важно. Главное, что они живут на ядре и пытаются изучать свой космос — мантию Земли, как и мы свой, с помощью приборов. То, что мы здесь обнаружили — «глаз» и «ухо», — и есть такие приборы, понимаешь?
— Не может быть!
— Ты не веришь своим глазам?
— Своим верю. Но твои гипотезы... как бы это помягче сказать... притянуты за уши.
— И вовсе не притянуты, — обиделся Константин. — Существует особая программа изучения феномена глубинников и даже контакта с ними. При обнаружении выхода глубинника я должен немедленно доложить в институт, и сюда сразу примчится контактная группа.
Северцев покачал головой, разглядывая «сугроб» ото-бугра, перевел взгляд на раскрасневшееся лицо спутника, взволнованного открывающимися горизонтами.
— Значит, вы уже контактировали с ними?
— Я лично встречаюсь с выходом глубинника всего второй раз, а вообще существует определенная статистика: всего наш центр изучил одиннадцать выходов, этот будет двенадцатым. Хотя о контакте пока речь не идет, глубинники не отвечают на наши сигналы и призывы. Ну ладно, я побежал менять кассеты в регистраторах, а потом радирую своим в центр, что я нашел выход.
— У тебя есть рация?
— А как же, с выходом на спутник.
Костя посмотрел на часы.
— Над Алтаем спутник пролетит через час сорок пять минут, так что мы успеем еще в пещеру слазить. Подожди, я быстро.
Северцев проводил глазами шустрого физика, почесал затылок. Ни в какую «цивилизацию на ядре Земли» он не верил, но и просто отмахнуться от гипотезы Зеленского не мог. Явление глубинника, кем бы он там ни оказался впоследствии, имелось в наличии, и даже если это было просто новое чисто физическое явление, не связанное с разумной деятельностью мифических «плазменных сгустков», все равно его ценность была велика.
Костя вернулся к Бабе-скале через пять минут, и они начали восхождение к треугольному зеву пещеры, где мог вполне храниться какой-нибудь клад.

5

Пещера оказалась огромной, состоящей, по крайней мере, из десятка залов, соединенных довольно широкими круглыми тоннелями. Вся система залов более всего напоминала кишечник, с чем не преминул сравнить ее Константин, и Северцев с ним согласился. Если бы не упавшие со сводов пещер и коридоров глыбы, загромождавшие проходы, все залы можно было бы обойти за час, однако уже в пятом зале Костя сдался и запросил пощады:
— Все, я больше не могу! Ни хрена здесь нету, даже следов не видно. Наверное, клад спрятан в другой пещере, а эта скорее всего представляет собой ларинг-тоннель, «горло» глубинника. Давай вернемся, не ровен час глубинник проснется, крикнет, и нам хана!
Северцев, привычный к нагрузкам и уставший несравненно меньше спутника, поворочал лучом фонаря, освещая удивительно гладкие стены очередного зала, напоминающего изнутри грушу. Появилось ощущение, что за ними наблюдают чьи-то внимательные недобрые глаза. Это мог быть и какой-то зверь, обитатель пещеры, либо летучая мышь, но Олегу стало неприятно, и он рявкнул в темноту:
— Эй, выходи!
Со всех сторон донеслось множественное дребезжащее эхо.
— Ты что?! — вздрогнул Константин, хватаясь за локоть Северцева. — Кого ты там увидел?
— Никого, — спокойно ответил тот, — это для профилактики. Ты посиди здесь, отдохни, а я все-таки пройдусь дальше, пока не найду мои сокровища.
— Их здесь нет.
— Вот я и проверю.
— Я один не останусь!
— Тогда пошли вместе. Пещера не может быть бесконечной.
— Если это «горло» глубинника — оно уходит в недра Земли на тысячи километров. Заметил, какие здесь гладкие стены?
— Ну?
— Породы проплавлены недавно, причем с помощью плазменной струи. Уверяю, на сей раз это точно ларинг-тоннель, и никаких «кладов» здесь и в помине нет.
— Не расстраивай меня.
Северцев направился к тоннелю, соединявшему грушевидный зал со следующим. Костя вынужден был присоединиться к нему, так как фонаря у него не было, а остаться в темноте он боялся.
Очередной зал имел форму лепешки и был пуст, если не считать свалившихся со свода каменных глыб. Затем шел зал в форме морковки, за ним — дынеобразный, еще один эллипсоидальный и последним был сферический. В нем путешественники обнаружили огромную воронку, уходящую вниз, в неведомые глубины Земли. Ее диаметр равнялся все тем же пятидесяти метрам, и предположение Константина, что это настоящее «горло» глубинника, обрело силу доказательства. Размеры остальных выходов глубинника — «глаза» и «уха» — также были близки к пятидесяти метрам.
Возвращались молча, с трудом проползая по каменным россыпям под сводами залов и тоннелей. А в самом первом зале, с которого начиналась цепь пещер, Северцева внезапно потянуло осмотреть его дальнюю стену, и он обнаружил дыру в стене, которую они с Костей не заметили, когда пробирались к проходу в соседний зал.
Усмирив поднявшееся в душе волнение, Северцев осветил кучу камней, почти закрывавших дыру, и понял, что камни некогда были уложены рядами и рассыпались скорее всего от подземного толчка. Если бы не это обстоятельство, дыру со стороны заметить было бы невозможно.
— Кладка! — с удивлением сказал Костя, вздрогнув от собственного же эха. — Неужели легенда о сокровищах отражает реальные события?
Северцев взобрался на груду каменных обломков, пролез в дыру и почти сразу же наткнулся на тускло просиявшую в луче фонаря монету. Поднял ее, покрутил в пальцах, прочитал надпись на русском языке, хмыкнул и спрятал монету в карман.
— Ну что там? — послышался приглушенный голос физика. — Пора возвращаться, а то я пропущу спутник.
Северцев прошагал несколько метров по довольно узкому лазу, заметил сероватый отсвет на полу прохода, выключил фонарь. Впереди явно что-то светилось, словно лаз выходил на поверхность земли. Олег сделал еще несколько шагов и очутился в огромном бесформенном зале, освещенном через круглый пролом в потолке. Такой же пролом правильной круглой формы располагался и посреди зала, уходя в гибельный мрак подземных пустот.
А по краям этой дыры, диаметр которой достигал никак не менее сотни метров, у стен зала были видны какие-то тюки, мешки, полуистлевшие ящики зеленоватого цвета и груды черепков, из-под которых просверкивали какие-то блестящие предметы.
— Лопни мои глаза! — раздался позади хриплый голос Константина.
Северцев оглянулся.
Но физик смотрел не на тюки и разбитые ящики, из которых высыпались целые водопады монет, а на отверстие в полу пещеры.
— Еще один выход! — продолжал Константин в волнении. — За всю историю открытия глубинников это второй случай, когда они образуют четыре волновода. Обычно отверстий три: «ухо», «горло» и «глаз».
— А четвертое тогда что — «нос»? — пошутил Северцев.
— Не знаю, — пожал плечами Костя, не отрывая взгляда от дыры в полу. — Может быть, и «нос».
Он спохватился.
— Жди здесь, я сообщу в центр о находке и вернусь с аппаратурой. Спутник вот-вот пролетит над хребтом. Дай фонарь.
Северцев засмеялся.
Костя, протянувший руку за фонарем, с недоумением посмотрел на него:
— Ты чего?
— А кроме своего «носа», ты ничего не замечаешь?
Костя завертел головой, разглядывая зал с проломленным сводом, и только тут до него дошло, что у стен зала сложены целые ряды тюков и горы ящиков.
— Что это? Неужели... сокровища Александра?!
Северцев протянул ему найденную монету:
— Это серебряный полтинник шестнадцатого года. Если здесь и спрятали клад, то далеко не воины Александра Македонского. Таких ящиков в его времена не делали.
— А кто, если не он?
— Может быть, белые, может быть, красные, бандиты или чекисты. Какая разница? Но захоронка приличная.
— Здесь же груза на несколько вагонов!
— Возможно, было еще больше. Дыра-то свежая, видишь, как блестит?
Северцев осветил края отверстия.
— Да, ты прав, этот выход образовался недавно, а ящикам уже много десятков лет.
Северцев протянул физику фонарь:
— Дуй к рации, сообщай своим в центр и возвращайся. Я пока осмотрю находку.
Костя направился к выходу, подсвечивая дорогу фонарем.
Северцев подошел к ящикам, многие из которых были разбиты упавшими сверху глыбами, дотронулся до верхнего, и тот рассыпался в труху, обнажая тускло блеснувшие слитки золота. Северцев присвистнул, беря в руки один тяжеленький слиток с вычеканенной на нем славянской вязью надписью: «Банкъ России. 1882».
— Да здесь же не меньше тонны золота!
Что-то вдруг заставило его насторожиться. Он оглянулся.
В зал пятился Константин с поднятыми вверх руками. За ним на свет вышли трое парней в пятнистых куртках и шляпах. Это были «ковбои» из талгойского салуна «Белый бык». У одного из них, приземистого бородача, в руках был карабин Северцева, двое других держали пистолеты.
— Привет, кладоискатели, — сказал рыжий «ковбой», ухмыляясь. — Долго же вы нас за собой водили, терпение лопнуло. Но все же спасибо, вывели-таки на бункер Колчака. Мы его давно разыскиваем, а повезло вам.
— Нам, — поправил рыжего черноусый.
Рыжий хохотнул:
— Прошу пардону, действительно нам.
Северцев приготовился было прыгнуть за ящики, чтобы попытаться скрыться потом в дальнем конце зала, и замер, увидев движение ствола карабина в руках заросшего главаря «ковбоев».
— Стой смирно, — мрачно посоветовал ему вожак. — От пули не убежишь, хоть ты и каратист. Вовик, обыщи-ка кладоискателей и свяжи покрепче.
Черноусый с готовностью вышел вперед, снял с плеча моток альпшнура.
— Чего с ними возиться? — скривил губы рыжий. — Сбросим в эту шахту, — он подошел к дыре в полу зала, заглянул в нее, — и дело с концом. Никто никогда не найдет.
— Не стоит брать грех на душу, — буркнул вожак. — Сами подохнут.
Черноусый «ковбой» обыскал Костю и Северцева, нашел у него нож.
— Ух ты, какое жало! Фирма! Я его себе оставлю, уважаю такие вещи.
Он отрезал ножом два куска шнура, ловко связал Северцеву руки за спиной, затем ноги и толчком в спину свалил на пол.
— Лежи, отдыхай.
Та же участь постигла Константина.
Появился четвертый участник компании, худой и высокий. Вдвоем с черноусым они оттащили связанных пленников к стене зала, бросили за груду камней, загораживающих обзор. Пленники остались в одиночестве, прислушиваясь к доносившимся голосам, смеху, скрежету разбиваемых ящиков, звукам шагов, стуку скатывающихся в пропасть камней.
— Сволочи! — скрипнул зубами Костя. — Они следили за нами! Если бы я успел передать нашим о находке, спецгруппа была бы здесь уже часа через четыре.
Северцев промолчал. Он ругал себя за то, что оставил карабин у входа в пещеру и позволил себе расслабиться. Интуиция подсказывала ему об опасности, но он пренебрег ее советами, теперь предстояло выкручиваться из неприятного положения.
— Что будем делать? — не унимался Костя. — Они ведь не остановятся на достигнутом. Тут же тонны золота и серебра царской чеканки! Вряд ли они рискнут оставить нас в живых.
Северцев снова промолчал, напрягая мышцы на руках и ногах особым образом, чтобы затем ослабить шнур и освободиться.
Шум в пещере не ослабевал. «Старатели», следовавшие за Олегом и его спутником по пятам, радовались найденным сокровищам и высчитывали прибыль по нынешним ценам. Затем начали таскать золотые слитки и монеты из пещеры наружу. О пленниках они не вспоминали, что было на руку Северцеву, разработавшему план спасения. За полчаса он так ослабил шнур на запястьях рук, что смог его снять. Освободил ноги, развязал Костю, обалдевшего от такого неожиданного подарка. Однако развить успех не успел.
Внезапно под ногами вздрогнул пол пещеры. Из глубин гигантского колодца, являвшегося, по предположению физика, четвертым выходом глубинника, донесся глухой низкий гул. Со стен и сводов зала посыпались камни, с шумом рухнула одна из стен, погребая под собой ряд холщовых тюков. Послышались испуганные возгласы «ковбоев».
Северцев и Костя переглянулись.
— Что это? — одними губами спросил Олег.
— Не знаю, — почти беззвучно выдохнул Константин. — Возможно, глубинник активизируется, перед тем как исчезнуть.
— В чем заключается его активизация?
— Обычно это сопровождается подземными толчками, электромагнитным и тепловым излучением в инфракрасном диапазоне и инфразвуковым ударом.
— Тогда нам срочно надо убираться отсюда.
— Как? Они нас сразу заметят... и у них твое ружье...
Северцев высунул голову из-за груды камней.
Паника среди «ковбоев» улеглась. Они занимались теперь выносом золотых слитков, используя вместо тары собственные куртки. Пробраться мимо них к выходу представлялось делом безнадежным.
Северцев осмотрел зал пещеры, задержал взгляд на проломе, сквозь который виднелось вечереющее небо. Можно было попытаться выбраться наверх, используя неровности стен, однако и этот вариант был чреват риском сорваться в пропасть, к тому же беглецов могли заметить мечущиеся туда-сюда «ковбои» и снять их из карабина.
— Ну что? — дернул Олега за ногу Константин.
Северцев сполз вниз.
— Плохо дело. Мимо них нам не просочиться без боя, но другого выхода просто нет. Оружие у тебя отобрали?
— У меня его и не было, даже перочинный ножик никогда не носил.
— Придется использовать подручный материал.
— Что ты задумал?
— Я пойду первым, ты за мной.
Северцев нашел в осыпи несколько удобных для метания камней.
— Держи парочку, в случае необходимости кидай что есть мочи.
— Я не попаду.
— Захочешь выжить — попадешь. За мной!
Северцев обогнул груду камней, держась ближе к стене зала, вышел на узкий карниз между стеной и шахтой глубинника. «Ковбои» продолжали лихорадочно выносить золото, и существовал шанс, что в суматохе беглецам повезет проскользнуть мимо них незамеченными, особенно если Северцеву удастся тихо нейтрализовать главаря с карабином. Но судьбе угодно было распорядиться иначе.
Еще один подземный толчок едва не сбросил беглецов в пропасть. Константин вскрикнул, неловко взмахнул руками, роняя камни, и, если бы не Северцев, успевший удержать его за рукав куртки, свалился бы в колодец.
Их заметили.
Бородатый вожак «кладоискателей» выронил из рук куртку с золотыми слитками, сдернул с плеча карабин и выстрелил в беглецов с расстояния в полсотни метров. Пуля с жужжанием отскочила от валуна, за которым успел спрятаться Северцев, толкнув туда же замешкавшегося Константина.
Еще выстрел, за ним противный визг рикошета.
И в этот момент произошло неожиданное.
Из огромной дыры посреди зала выметнулась вверх гибкая, чешуйчатая, дымящаяся труба, напоминающая шланг и змею одновременно, прошлась вдоль кромки шахты, сметая все на своем пути; так человеческий палец скользит по краю бокала, стирая пыль.
В пропасть полетели тюки, ящики, посыпались камни. С криком один из «ковбоев» сорвался вниз и исчез в глубине шахты. Бородач направил на «змею» карабин, его подчиненные выхватили пистолеты и открыли стрельбу.
«Змея» дернулась, запульсировала, как резиновая кишка, и снова прошлась вдоль края шахты, захватывая все, что находилось на ее пути, и сбрасывая в пропасть. «Ковбои» с воплями попадали вниз вместе с сокровищами клада. Северцева же и Костю спасло то, что они оказались в естественной нише, и «голова змеи» их не задела, зато сгребла груды каменных обломков и очистила карниз.
Поворочавшись еще немного в теснине зала, «змея» вылезла через пролом в потолке пещеры — туловище ее при этом стало тоньше, — поискала что-то наверху и начала со свистом и гулом втягиваться в шахту. Исчезла. В последний раз дрогнули стены и пол пещеры, все стихло. Лишь из глубин пропасти еще некоторое время доносилось стихающее громыхание, будто удалялся поезд.
Зашевелился Костя, потерявший очки. Глаза у него стали круглыми и беспомощными.
— Что это было?!
— Это я тебя должен спросить, — буркнул Северцев, прислушиваясь не столько к доносившемуся гулу, сколько к своим ощущениям. Интуиция советовала бежать из пещеры как можно быстрей. — Может быть, это «язык»?
— Какой язык?! — опешил Костя.
— Твой глубинник имеет не только «ухо», «глаз» и «горло», но и «рот» — вот эту дырку. В таком случае «змея», выскочившая оттуда, представляет собой не что иное, как своеобразный «язык».
— Но ведь это лишь аналогии...
— Естественно, это не настоящий язык, а нечто вроде щупальца или щупа, с помощью которого глубинники пытаются изучать наш поверхностный мир.
— Логично.
Костя отыскал свои очки, водрузил на нос.
— Ты гений, Олег! Как же я сразу не...
— Идем отсюда, — перебил Северцев физика. — У меня дурные предчувствия.
Не слушая Костю, он быстро направился вдоль обрыва к выходу из зала. Споткнулся об один из золотых слитков, рассыпанных по полу, но не остановился. Щупальце глубинника сбросило в шахту практически все, что находилось в зале, но все же слитков и монет оставалось еще достаточно, чтобы ими можно было набить пару ящиков.
— Давай подберем, — заикнулся Костя, нагибаясь за слитками.
Пол вздрогнул. Откуда-то издалека донесся низкий, раскатистый, сотрясающий все внутренности рык.
— Не останавливайся! — рявкнул Северцев, бросаясь к выходу.
Они промчались по кромке шахты, нырнули в проход, соединяющий зал с первым залом пещеры, пронеслись через него стремглав и ценой многих ушибов выбрались на свободу.
Пейзаж перед пещерой несколько изменился, что было видно и в сгущающихся сумерках.
Во-первых, исчез белоснежный «сугроб» — «ухо» глубинника, а «глаз» его, как бельмом, покрылся сетью трещин. Во-вторых, у приборов, оставленных Константином, стояли пять оседланных лошадей, на которых прибыли «ковбои». Тут же высилась груда золотых слитков.
Северцев сразу оценил этот подарок судьбы и направился к лошадям.
— Садись!
— Я не умею ездить, — пискнул Костя.
— Садись, если хочешь жить!
— Надо забрать аппаратуру...
— Потом вернемся, если уцелеем.
Северцев помог физику взобраться на лошадь, вскочил в седло сам, взял в руку узду Костиной лошади и стукнул пятками в бока своего коня:
— Н-но, родимый, аллюр три креста!
Такой скачки в жизни Северцева еще не было.
Он гнал лошадей так, что камни, скалы и деревья слились по сторонам в одну полосу. Лошади, умницы, понимали, что спасают не только всадников, но и себя, и мчались изо всех сил, инстинктивно выбирая единственно правильный путь.
Баба-скала и лик бога-зверя Ширем Мината остались за спиной, скрылось из глаз ущелье, ушла назад долина, а Северцев все гнал и гнал лошадей, пока не почувствовал границу опасной зоны.
На перевале они остановились.
Костя, скакавший с закрытыми глазами, вцепившись обеими руками в шею лошади, зашевелился и выпрямился:
— Что... уже приехали?
Северцев оглянулся.
Над горной грядой, в той стороне, откуда они бежали, встали дуги и струи бледного сияния, складываясь в морду зверя, чем-то напоминающего бога Ширем Мината. А затем прилетел гулкий, очень низкий, почти неслышимый ухом, звуковой удар.
Больно рванулось сердце в груди, заложило уши, глаза застлала красная пелена.
Вскрикнул Костя, испуганно заржали лошади. Однако беглецы были уже далеко от «горла» глубинника, и инфразвуковая волна потеряла свою смертельную силу.
Свет над горами погас.
Но Северцев и его спутник продолжали смотреть на конус горы Иикту и ждать появления новых чудес. Ждали долго, пока совсем не стемнело. Потом поняли: глубинник втянул все свои измерительные инструменты под землю и больше не появится. Последний инфразвуковой удар был его криком прощания.
Но Северцев чувствовал, что прощался с ними глубинник ненадолго.
Пришла пора контакта.

Глава 3. СМОТРИТЕЛЬ ПИРАМИД

1

Известие о гибели Рощина застало Олега Северцева во время подготовки к новой экспедиции: вернувшись из похода на Алтай, где ему с Костей удалось увидеть «приборы нижней — ядерной цивилизации Земли», или, как они окрестили, «ухо, горло и глаз», он собирался отправиться на атомной исследовательской подводной лодке «Пионер» в Северный Ледовитый океан.
Николай Рощин был геофизиком, в связи с чем довольно часто участвовал в экспедициях и выезжал в командировки во все уголки необъятной России. Познакомились Рощин и Северцев несколько лет назад, еще в Санкт-Петербурге, когда вместе начали заниматься практикой целостного движения у мастера Николая. С тех пор они, оба москвичи, сдружились и нередко отдыхали вместе, выбираясь на лодках в Мещеру с ее великолепными лесами, реками и болотами, придающими краю особый колорит.
Николай, как и сам Северцев, еще не женился и был увлекающейся натурой, цельной и сильной. Вывести его из себя было трудно, а справиться с ним не смог бы, наверное, и профессионал-каратек. Рощин с детства занимался воинскими искусствами и мог за себя постоять в любой компании и в любой ситуации. К тому же он был специалистом по выживанию в экстремальных условиях. И вот Николай Рощин погиб. Погиб в двадцать девять лет и при странных обстоятельствах, как сообщалось в письме его матери, во время очередной экспедиции в Убсу-Нурской котловине, расположенной в центре Азии, на границе Республики Тува и Монголии, где он искал воду вместе с группой ученых из Института физики Земли. Кроме того, мать Николая, Людмила Павловна, в письме сообщала, что сын обнаружил нечто совершенно необычное и, как он выразился во время телефонного разговора, «тянувшее на сенсацию». Однако что именно нашли геофизики в Убсу-Нурской котловине, зажатой со всех сторон горами, мать не сообщала.
Северцев дважды перечитал письмо, переживая тоскливое чувство растерянности и утраты, затем достал справочники и карты Азии и долго изучал рельеф и географические особенности Убсу-Нура, пытаясь догадаться, что же необычного, «тянувшего на сенсацию», могли открыть геофизики вместе с Николаем в этом месте.
По географическим справочникам выходило, что в Убсу-Нурской котловине на относительно небольшой по площади территории встречаются пустыни, полупустыни и сухие степи, а на окружающих ее хребтах лесостепи, смешанные и лиственничные леса, горные тундры, альпийские луга, снежники и ледники. Однако эти особенности котловины еще не говорили о характере изысканий геофизиков, а найти они могли все, что угодно, от естественных природных аномалий до древних курганных захоронений.
Северцев и сам подумывал об экспедиции в эти края, богатые на историко-архитектурные и археологические памятники, тем более что после находки в горах Алтая выхода глубинника ему на правительственном уровне практически дали карт-бланш на любые частные исследования на территории России, а также обещали спонсировать все исследовательские инициативы.
Еще раз перечитав письмо матери Николая, жившей в Рязани, он позвонил ей, принес свои соболезнования и попросил рассказать о случившемся поподробней.
Оказалось, Николай погиб две недели назад, в июне, когда сам Олег еще находился на Чукотке. Похоронили Николая в Рязани, где жили мать и родственники, не сумев отыскать Северцева, а письмо написать заставили Людмилу Павловну обстоятельства его гибели.
— Я не могу тебе сказать, что это за обстоятельства, — тусклым голосом сообщила Людмила Павловна, — но я уверена, что Колю убили.
— За что?! — поразился Северцев. — И кто?!
— Не знаю, Олег. Никто не захотел мне объяснить, как это случилось. Тело Коли нашли в пустыне... с открытой раной на затылке. Говорят — он упал со скалы.
— Колька не тот человек, чтобы падать со скалы.
— А его коллеги молчат, словно боятся чего-то. Привезли тело и сразу уехали.
— Что же они обнаружили? Какую воду искали? Может быть, золото или алмазы? Старинный клад?
— Не знаю, Олег, — повторила Людмила Павловна. — Но из его друзей и сотрудников института никто не приехал на похороны. Никто! Понимаешь?
— Меня не было в Москве, я был в это время на Чукотке...
— Я тебя не виню, а написала, чтобы ты разобрался в смерти Коли. Неправильно это. Просто так он погибнуть не мог.
— Я тоже так считаю. Хорошо, Людмила Павловна, сделаю, что смогу, и позвоню.
После разговора Северцев еще с час обдумывал свое решение, потом позвонил в штаб подводной экспедиции, находившийся в Североморске, и сообщил, что не сможет принять участие в походе под льды Арктики по личным обстоятельствам. Объяснять ничего не стал, сказал только, что обстоятельства действительно возникли особые.
Конечно, приятели и друзья, спонсирующие участие Олега в арктической экспедиции, могли и не понять мотивов его отказа, но это было не главным. Душа вдруг ясно и четко потянула Северцева в Азию, предчувствуя некие удивительные события и открытия.
К вечеру этого же дня он был почти готов к вылету на место гибели Рощина. Оставалось найти требуемую сумму денег, кое-какое дополнительное снаряжение и поговорить с коллегами Николая, участниками последней экспедиции в Убсу-Нур.
Деньги он надеялся занять у отца, главного менеджера нефтяной компании «ЭКСМОЙЛ», а снаряжение — новейший горно-спасательный костюм «Сапсан» — одолжить у приятеля Димы Курловича, инструктора службы спасения в горах, недавно прилетевшего в Москву в отпуск.
Вечер Северцев посвятил изучению добытых через Интернет материалов об Убсу-Нурской котловине.
Она была невелика по российским масштабам: сто двадцать километров с севера на юг, более трехсот — с востока на запад. Окружена горами: с севера — хребтами Восточный и Западный Танну-Ола и нагорьем Сангилен, с юга — хребтом Хан-Хухей, с запада — хребтом Цаган-Шибэту и массивом Тургэн-Ула и, наконец, с востока — небольшим поднятием Барун-Ула. Роль внутреннего «моря», куда стекают все воды с гор, выполняло соленое озеро Убсу-Нур, давшее название всей котловине.
Кроме того, Северцев выяснил, что растет в котловине и какие животные ее населяют. Хищников было немного: бурый медведь, снежный барс, росомаха, волк — однако встреча с ними не сулила ничего хорошего, и Северцев решил не отказываться от карабина. Охотничья лицензия и документы на владение оружием — карабином «Тайга-2» тридцать восьмого калибра — у него имелись.

Позвонив отцу и договорившись с ним о встрече наутро, Олег собрался лечь спать, и в это время телефон зазвонил сам. Недоумевая, кто бы это мог звонить так поздно, он снял трубку.
— Олег Николаевич Северцев? — раздался в трубке сухой мужской голос.
— Он, — подтвердил Северцев, невольно подбираясь; голос ему не понравился. — Слушаю вас. Кто говорит?
— Не важно, — ответили ему. — Вы сегодня звонили в Рязань. Так вот хотим предупредить: не суйте нос не в свои дела — и будете жить долго и счастливо. В противном случае вас ждет судьба вашего друга. Договорились?
Северцев помолчал, пытаясь представить облик говорившего; иногда ему это удавалось.
— Это вы убили Николая?!
— Браво, путешественник! — хмыкнул собеседник. — Вы быстро ориентируетесь. И хотя вашего друга ликвидировал не я, вам от этого легче не станет. Мы найдем вас везде. Надеюсь, вы понимаете, что мы не шутим?
Северцев снова помолчал. Перед глазами возникло полупрозрачное бледное лицо с квадратной челюстью и хищным носом.
— За что?
На том конце линии снова хмыкнули.
Северцев пожалел, что не поставил определитель номера.
— Уважаю профессиональные вопросы. Скажем так: ваш друг пострадал за то, что оказался не в том месте и не в то время. Этого достаточно? Надеюсь, мне вам звонить больше не придется. Летите в Североморск, как собрались, поезжайте в свою арктическую экспедицию, она даст вам много пищи для размышлений, а Убсу-Нур забудьте. Договорились?
Северцев положил трубку.
Незнакомец, имевший прямое отношение к гибели Николая, просчитался. Его предупреждение только добавило Олегу решимости раскрыть тайну. Испугать человека, прошедшего, как Северцев, огни и воды, прыгавшего с парашютом с отвесных скал и спускавшегося с гор внутри огромного пластикового шара, было невозможно.
Утром он, все еще размышляя над вечерним звонком, поехал к отцу, поговорил с ним пять минут о том о сём и направился в Институт геофизики, расположенный на Ростокинской улице, чтобы встретиться с коллегами Николая и выяснить подробности случившейся трагедии. Он уже бывал здесь с Рощиным, да и сам не раз консультировался с учеными, изучавшими такие электромагнитные явления, как сеть Хартмана, подкорковые токи и другие, поэтому пропуск ему выдали без предварительной заявки отдела, в который он направлялся.
Николай Рощин работал в секторе геомагнетизма, где занимался проблемами поиска и изучения «блуждающих эльфов», как сами физики называли источники СВЧ-излучения. Чем были необычны и интересны такие источники, Северцев у друга не спрашивал, хотя из бесед с ним уяснил, что исследования «эльфов» имеют прикладное значение: зачастую в местах их появления находили подземные резервуары пресной воды, а то и целые озера.
В лаборатории, где обычно сидел Николай, работали четверо молодых людей и женщина в возрасте, Полина Андреевна, много лет занимавшаяся проблемами волновых колебаний магнетизма земной коры, но так и оставшаяся младшим научным сотрудником. Почему она не стала защищать диссертаций, Северцев не понимал и с Николаем на эту тему не разговаривал, однако знал, что с ней считаются даже академики. Полина Андреевна являла собой тип женщины, страстно влюбленной в свое дело и потому не заводившей семьи.
Северцев поздоровался со всеми, подошел к Полине Андреевне, худой, высокой, с костистым, по-мужски твердым лицом, с волосами, уложенными в жидкий пучок на затылке.
— Доброе утро, Полина Андреевна. Владислава Семеновича еще нет?
— Привет, — буркнула женщина прокуренным голосом, держа в пальцах сигарету: курила она нещадно. — Скоро придет.
Северцев посмотрел на экран компьютера, в растворе которого плавала объемная топологическая структура волнового фронта интрузии, понизил голос:
— Вы случайно не знаете, как погиб Николай?
— Не знаю, — так же отрывисто ответила сотрудница лаборатории, не глядя на него, потом подняла глаза, проговорила недовольным тоном: — Я там не была. Поговори с Лившицем.
Северцев кивнул.
Владислав Семенович Лившиц заведовал сектором и был вместе с Рощиным в той злополучной экспедиции в Убсу-Нуре.
— Но, может быть, слышали что-либо не совсем обычное? Ведь Коля был сильным и подготовленным специалистом, не мог он погибнуть случайно.
Полина Андреевна хотела ответить, но посмотрела за спину Северцева и отвернулась к компьютеру. Северцев оглянулся.
В лаборатории появился маленький лысый человечек с бородкой в сопровождении крупногабаритного парня со специфически равнодушным лицом. Это был начальник сектора геомагнитных исследований кандидат физико-математических наук Лившиц.
— Почему в лаборатории посторонние? — сухо сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности и не отвечая на приветствие Северцева. — Кто впустил?
— Вы меня не помните, Владислав Семенович? — постарался быть вежливым Олег. — Я друг Николая Рощина. Узнал о его гибели и решил уточнить кое-какие детали. Как он погиб?
— Выведите его, — тем же тоном сказал Лившиц, поворачиваясь к Северцеву спиной.
Молодой человек в черном костюме двинулся к Олегу, взял его за локоть, но рука соскользнула. Парень снова попытался взять гостя за руку и снова промахнулся. На лице его шевельнулось что-то вроде озадаченности. Северцев обошел парня, как пустое место, догнал начальника сектора.
— Прошу прощения, Владислав Семенович. Я знаю, что вы были с Николаем в Убсу-Нуре и привезли его тело. Он мой друг, я хочу знать, как он погиб.
Лившиц вышел в коридор, оглянулся на своего сопровождающего:
— Я же сказал — вывести этого гражданина с территории института.
Парень в черном схватил Северцева за плечо и через пару мгновений оказался притиснутым лицом к стене с вывернутой за спину рукой.
— Я бы очень хотел обойтись без скандала, — проникновенно сказал Олег. — Если вы не ответите на мои вопросы, я этот скандал вам обещаю. У меня найдется пара хороших журналистов, способных раздуть эту историю, а вас я обвиню в гибели Николая.
В глазах Владислава Семеновича мелькнула озабоченность. И неуверенность. И страх.
— Отпустите его, я позову охрану!
— Отпущу, только пусть не хватает меня за интимные части тела, — Северцев отпустил руку парня. — Итак?
— Я ничего не знаю, — с неожиданной тоской проговорил Лившиц. — Николай отправился к шурфу... а потом...
Молодой человек, сопровождавший его, помассировал кисть руки, поправил пиджак, бросил на Олега взгляд исподлобья, и тот понял, что нажил себе врага.
— Минутку, к какому шурфу отправился Николай?
— Мы обнаружили цепочку «эльфов», разделились и начали бить шурфы.
— Зачем?
Владислав Семенович посмотрел на Северцева с недоумением.
— Наша задача была — поиск пресных колодцев. Но воды мы так и не нашли. Зато нашли...
— Владислав Семенович, — со скрытой угрозой произнес парень в черном.
— Да, конечно, — опомнился Лившиц, лицо его стало деревянным, в глазах всплыла обреченность. — Николай свалился в шурф и... и сломал шею. Больше я ничего не знаю. Мы свернули экспедицию и вернулись.
Он повернулся и зашагал по коридору прочь от лаборатории, в которой работал Рощин. Северцев остался стоять, не обратив внимания на многообещающий взгляд телохранителя Лившица. Или, может быть, надзирателя. Очень было похоже, что парень не столько охранял его, сколько контролировал контакты начальника сектора с посторонними людьми.
— А как насчет «эльфов»? — негромко спросил Олег спину удалявшегося Владислава Семеновича. — Может быть, это они убили Николая?
Тот споткнулся, но не оглянулся и не ответил.
Северцев вернулся в лабораторию, подошел к Полине Андреевне, провожаемый любопытными взглядами молодых сотрудников: двух парней и двух девушек. Одна из них, симпатичная, с косой, голубоглазая, с ямочками на щеках, смотрела на Северцева с каким-то странным значением, и он отметил это про себя.
— Полина Андреевна, последний вопрос: кто еще был с Николаем в экспедиции?
— Звягинцев и Белянин, — буркнула женщина, не поднимая головы. — Но они сейчас в экспедиции за Уралом.
— И все? Они вчетвером были в Убсу-Нуре?
— Машавин еще был, но он в больнице.
— Что с ним? — удивился Северцев, вспоминая сорокалетнего здоровяка, бывшего борца, а нынче — младшего научного сотрудника института.
— Отравление, — сказала та самая девушка с русой косой и голубыми глазами. — Володя грибами отравился, еле спасли.
— Понятно, — пробормотал Северцев, подумав, что надо бы съездить в больницу и поговорить с Машавиным. — Что ж, извините за беспокойство. Все это печально. До свидания.
Он вышел в коридор, спохватился было, что забыл выяснить адрес больницы, где лежал Машавин, и в это время в коридор выскользнула голубоглазая с косой.
— Вы расследуете обстоятельства гибели Коли? — быстро сказала она.
— Не то чтобы расследую, — ответил Северцев, — но хотел бы знать, как он погиб. И что нашел.
— Они нашли пирамиды.
— Какие пирамиды?!
— Такие же, что и в Крыму нашли два года назад, подземные. Не слышали? Они заплыли почвой и все находятся в земле, некоторые совсем неглубоко. В Убсу-Нуре мальчики тоже обнаружили три пирамиды. Все три — в кластере Цугер-Элс. Коля погиб у одной из них, его нашли в шурфе.
— Я знаю, он упал в шурф и сломал шею.
— Игорь и Вася говорили, что Коля не мог свалиться в шурф вниз головой, для этого ему надо было связать руки. Вы поедете в Убсу-Нур?
— Почему вас это волнует? Вы с Николаем... э-э... дружили?
Девушка смутилась.
— Я работаю в лаборатории недавно, просто мы были знакомы. Коля был очень хорошим парнем, всегда выручал и... в общем, это не важно. Если поедете в Убсу-Нур, возьмите с собой оружие и будьте осторожны.
— Обещаю, — улыбнулся Северцев. — Как вас зовут?
— Катя. Я не верю, что Коля погиб случайно, его убили. Кстати, экспедиции в Убсу-Нур отменили все до одной и даже не докладывали о результатах на ученом совете. Это подозрительно.
— Согласен. У вас есть мобильник?
— Есть.
— Дайте номер и возьмите мой на всякий случай, будем держать связь, если не возражаете. Почему я вас не видел здесь раньше?
— Я недавно закончила инженерно-физический, устроилась сюда.
— Ждите. Приеду, мы встретимся. Надеюсь, я узнаю, почему Колю... и что это за пирамиды открыли ваши коллеги. В какой больнице лежит Володя?
— В сорок пятой, на Бакановской.
— До встречи.
Он пожал Кате руку и поспешил к выходу, жалея, что не может встретиться с ней сегодня же вечером. После обеда он собирался ехать в аэропорт Домодедово и вылететь в Туву.

2

К Машавину Олега не пустили.
Точнее, в больницу он прошел свободно, а у двери палаты дежурил молодой человек в черном костюме, с длинными волосами и цепким взглядом, чем-то напоминавший телохранителя Владислава Семеновича Лившица. Объяснять, почему посетителям нельзя встретиться с больным, он не стал. Просто преградил путь Северцеву и сказал два слова:
— Сюда нельзя.
На все вопросы Олега он не ответил, стоял перед дверью, заложив руки за спину, и смотрел на него, прищурясь, будто ничего не слышал и не видел.
Оглядевшись, Северцев достал пятисот­рублевую купюру, однако на стража она не произвела никакого впечатления. Вел себя он как робот, запрограммированный на одно действие: никого в палату не впущать и, возможно, не выпущать. Тогда обозлившийся Северцев решился на экстраординарный шаг и стремительным уколом пальца в горло парня привел его в бессознательное состояние. Поддержав, буквально внес его в палату и усадил на пол у рукомойника.
Володя Машавин, бледный, спавший с лица, лежал на кровати с забинтованной головой и безучастно смотрел в потолок. На приветствие Северцева он не ответил, но, когда Олег подошел к кровати, перевел на него взгляд, и лицо его изменилось, оживилось, в глазах зажегся огонек узнавания.
— Олег... — проговорил он с радостным недоверием.
— Привет, спортсмен, — быстро сказал Северцев. — Как здоровье?
— Поправляюсь.
— Ты действительно грибами отравился?
— Кто тебе сказал?
— Твои коллеги по работе.
— Мне по затылку чем-то врезали. Хорошо, что там кость одна, — пошутил Машавин. — Башку, конечно, пробили, но жить буду.
— За что?
Владимир потемнел лицом, круги под глазами обозначились четче.
— Точно не знаю, но подозреваю... — глаза его вдруг расширились: он увидел прислоненного к стене охранника. — Кто это?!
— Парню стало плохо, — отмахнулся Северцев. — Наверное, съел что-то. Не бери в голову, оклемается. Так что ты подозреваешь?
— К нам в экспедицию приезжали люди...
— Какие?
— Я их никогда раньше не встречал. Двое. Один похож на монгола или скорее индейца, второй вроде наш, с бородой и с лысиной на полчерепа. Глаза у него... — Машавин пожевал губами, поежился, — какие-то пустые, равнодушные... и в то же время жестокие...
— Что они от вас хотели?
— Предложили свернуть экспедицию и уехать. Мы посмеялись. А потом...
— Погиб Николай, так?
— Да. И Ваську Звягинцева кто-то избил ночью. Потом Владиславу Семеновичу позвонили... Короче, уехали мы оттуда.
— А на тебя за что напали?
Машавин поморщился:
— Выпил я лишку... в компании друзей... что-то сболтнул, наверно...
— Понятно. Язык мой — враг мой.
Северцев прислушался к своим ощущениям — спину охватил озноб — и понял, что пора уходить.
— Спасибо за информацию. Вы действительно нашли пирамиды?
— Целых три. — Машавин оживился. — Начали бить шурфы в точках с «эльфами»... знаешь, что это такое?
— Зоны СВЧ-излучения.
— Ну, и наткнулись на пирамиды. Громадины! Но все заплыли песком и глиной. Вершина ближайшей к поверхности лежит на глубине двух метров. Колька начал ее исследовать, нашел какой-то нарост на грани, похожий на кап или гриб-чагу на стволе дерева...
— В отчетах есть информация об этом?
— В каких отчетах? — усмехнулся Машавин. — Владислав Семенович сдал только один отчет: подземных источников пресной воды в Убсу-Нуре не обнаружено. И все. О пирамидах — ни слова. И нам запретил говорить о них.
— Странное дело. Однако мне пора. Говорят, такие же пирамиды найдены в Крыму, не знаешь, где об этом можно почитать?
— Разве что в Интернете. Там обо всем материал можно найти.
— Отлично, поищу. Не говори никому, что я у тебя был и о чем расспрашивал. Скажешь, если придется, что я заглянул, поинтересовался здоровьем и ушел. Выздоравливай.
Олег пожал вялую руку больному, вышел из палаты, не глянув на зашевелившегося охранника.
На выходе из больницы он едва не столкнулся с двумя спешащими мужчинами в темных костюмах, один из которых был похож на монгола, но дверь тут же закрылась за ними, а выяснять, что это за люди и к кому спешат, Северцев не стал. Сел в свою видавшую виды «Хонду» и уехал.

2

Дома он сел за компьютер и через час поисков необходимой информации нашел целый пакет сведений о Крымском феномене, как авторы статей окрестили находку тридцати с лишним подземных пирамид на Крымском полуострове.
Пирамиды были найдены группой геофизиков Украины под руководством кандидата технических наук Виталия Гоха, искавших пресную воду (!) на полуострове. Во время поиска они наткнулись на узконаправленные пучки сверхвысокочастотного излучения — «эльфы», по терминологии русских ученых, пробурили несколько пробных скважин и обнаружили пирамиды. После тестирования и анализа полученных данных выяснилось, что почти все найденные пирамиды (группа обнаружила всего семь пирамид, остальные были найдены другими исследователями) имеют одинаковую высоту — сорок пять метров и длину стороны основания — семьдесят два метра. Таким образом, оказалось, что соотношение высоты и стороны основания — 1 к 1,6 — является неким стандартом для всех древних пирамид на Земле, хотя найденные в Крыму были «допотопными», то есть созданными до Великого потопа, случившегося около 10 850 года до нашей эры, как считали ученые. Самая древняя из египетских — пирамида Джосера, «мать египетских пирамид», была на пять тысяч лет моложе.
Однако основное открытие ждало геофизиков впереди.
Заинтересовавшись первыми пирамидами, они начали копать колодцы и наткнулись на странные наросты полусферической формы на гранях пирамид из серого стекловидного материала. Первую полусферу разбили и едва не поплатились за это: она была заполнена углекислым газом под давлением. Первооткрыватели еле успели выбраться из шурфа. Исследовав осколки полусферы со слоеными стенками: снаружи — гипсосиликатная обмазка и белок, затем кварц, — они поняли, что перед ними самая настоящая капсула-антенна, имеющая свойства полупроводника. Мало того, таких капсул оказалось много! Они были расположены в строгом порядке по граням пирамиды, образуя нечто вроде кристаллической решетки. Вся же пирамида, таким образом, представляла собой огромную сложную «микросхему», элемент антенной системы, настроенной на передачу энергии в космос. Хотя сначала исследователи этого не знали. Это стало ясно после открытия и анализа расположения других пирамид.
Как предположил начальник экспедиции Виталий Анатольевич Гох, система крымских пирамид обеспечивала когда-то энергообмен земного ядра с одной из звезд созвездия Киля, а именно — с Канопусом. И он же разработал гипотезу, по которой выходило, что другие земные пирамиды также связаны со звездами: гималайские и пирамиды Бермуд — с Капеллой, мексиканские и английские — с Вегой, египетские и полинезийские — с Сириусом. Что это был за обмен: передавалась энергия или принималась, — в сообщении не говорилось.
Не было там сказано и о каком-либо давлении на ученых, принявших участие в изучении пирамид. Хотя сами пирамиды реагировали на это. Сначала они были настроены дружелюбно, и все участники экспедиции даже почувствовали улучшение самочувствия, а у одного прошла стенокардия. Но когда ученые начали долбить стену пирамиды, ее излучение усилилось, начала засвечиваться фотопленка, батарейки в фонарях разряжались, а часы перестали показывать точное время, то отставая, то спеша вперед.
Несладко пришлось и людям: у них появились головные боли, головокружение, расстройство желудка, рвота. По-видимому, сработала какая-то система защиты пирамиды, предупреждающая о негативных последствиях нарушения целостности сооружения.
Северцев дважды перечитал найденный в Интернете материал, задумался. Обычно сенсации подобного рода быстро становились достоянием гласности, о них начинали говорить газеты и телевидение, а заинтересованные в заработке комментаторы устраивали яркие шоу. О крымских пирамидах знали только специалисты, судя по отсутствию сведений в прессе. А о находке подземных пирамид молчали даже научные издания.
Возможно, и тут сработала система защиты пирамид, пришла на ум неожиданная мысль. Тем, кто эти пирамиды использовал, шум вокруг них был не нужен. Но почему же защитная система сработала так жестко в Убсу-Нуре? Чем убсунурские пирамиды отличаются от крымских?
Северцев отпечатал на принтере найденный пакет информации о Крымском феномене и начал собираться. Его интерес к Убсу-Нуру достиг апогея. Тайну гибели Николая Рощина можно было раскрыть только там.
Когда Олег уже выходил из квартиры, зазвонил телефон. Обострившимся чутьем он определил, что звонят те же люди, которые предупреждали его «не совать нос не в свои дела». Поколебавшись немного, он трубку не снял. Закрыл дверь и вышел.

3

Путь из Москвы в Убсу-Нурскую котловину оказался неблизким, хотя это и не было неожиданностью для Северцева, привыкшего пересекать Россию из конца в конец. Шесть часов он летел до Кызыла, столицы Тувы, а также географического центра Азии, а потом еще шесть часов добирался на машине до поселка Эрзин, располагавшегося в предгорьях хребта Восточный Танну-Ола. Здесь находился административный центр заповедника, где ему предстояло выяснить маршрут группы геофизиков под руководством Лившица и попытаться найти проводника.
Однако и в этом богом забытом краю деньги имели вполне конкретное материальное значение и сделали свое дело: через двадцать часов после прибытия в Эрзин Северцев сидел на лошади и трусил вслед за проводником из местных старожилов, тувинцем Мергеном Касыгбаем, согласившимся за небольшую для москвича сумму денег — всего за полторы тысячи рублей — сопроводить путешественника до пустыни Цугер-Элс.
С погодой Северцеву повезло. По словам Мергена, конец июля в Убсу-Нуре обычно ветреный, а что такое ветер в пустыне, Северцев знал не понаслышке: дважды ему приходилось пересекать Гоби и выдерживать удар песчаной бури под Карагандой. Начало дня двадцать седьмого июля было солнечным и тихим, температура воздуха к полудню достигла тридцати градусов, и от жары спасало только движение.
Свой универсальный эргономический рюкзак «пилигрим», рассчитанный на все случаи походной жизни, Северцев приторочил к седлу сзади себя, карабин в чехле прикрепил к седлу справа, у ноги, чтобы его можно было достать одним движением, и всадники, выехав за пределы поселка, направились на запад, где начиналась самая северная в мире песчаная пустыня кластера Цугер-Элс.
Некоторое время Северцев любовался дюнами — от полностью лишенных растительности и развеваемых ветрами барханов до закрепленных кустарником караганой и другими пустынными растениями в подобие курганов и островков, потом заметил мелькнувший в дюнах силуэт тушканчика и догнал проводника.
— Как вы относитесь к охоте, уважаемый Мерген?
— Э, — ответил Касыгбай, не вынимая трубки изо рта.
Мергену Касыгбаю пошел восемьдесят второй год, но это был еще крепкий старик с морщинистым темным лицом и вечно прищуренными глазами, выражавшими стоически философское отношение к жизни. По-русски он разговаривал с акцентом, но больше молчал или пел какие-то свои национальные заунывные песни. Курил трубку, молчал, изредка посматривал по сторонам и снова курил, молчал и пел. Разговорить его Северцеву не удавалось, несмотря на все старания. Старик на все вопросы отвечал односложно, а о пирамидах вообще ничего не знал. Хотя и не удивился, услышав из уст московского гостя историю геофизиков, искавших в Убсу-Нуре воду, а нашедших пирамиды. Зато он отлично знал местность и мог ориентироваться на своей земле с завязанными глазами. Взять его проводником посоветовал Иван Хаев, заместитель начальника администрации Убсу-Нурского заповедника, располагавшейся в Эрзине, куда сразу заявился Северцев. Хаев, среднего пенсионного возраста мужчина, еще бодрый и подвижный, не удивился появлению Северцева, представившегося путешественником, исследователем местных легенд и фольклора, и после обязательного чаепития и расспросов гостя о столичном житье-бытье проникся к нему уважением. А когда Северцев намекнул о вознаграждении за предоставление нужной информации, заместитель и вовсе сделался словоохотливым, рассказав Олегу все, что знал сам. Получив от него пятьсот рублей одной купюрой, он самолично начертил на карте края путь экспедиции Лившица, что намного упрощало поиски пирамид. Правда, о пирамидах Хаев тоже ничего не слышал, и в душе Северцева даже шевельнулось сомнение, уж не оказался ли он жертвой изощренного розыгрыша. Однако смерть Николая Рощина в схему розыгрыша не вписывалась, а выяснить все обстоятельства его гибели, связанные с находкой подземных пирамид, можно было только на месте.
К двум часам пополудни всадники достигли буферной зоны Цугер-Элса, соединявшей собственно песчаную пустыню с предгорьями Танну-Ола. Здесь располагалось уникальное по всем параметрам, как говорили Северцеву, пресное озеро Торе-Холь — настоящее птичье царство. На его берегах устроили гнездовья множество видов водоплавающих птиц: лебеди, гуси-гуменники и серые бакланы, озерные и сизые чайки, черноголовые хохотуны, кулики и даже цапли. Такого разнообразия птиц Северцев еще не встречал в столь пустынных местах, а заметив низко летящего красного ястреба, понял, почему озеро считается уникальным: оно поило птиц, наверное, чуть ли не всей Убсу-Нурской котловины.
Проехали курган с каменной глыбой на вершине, затем несколько возвышенностей с цепочкой стел. Северцев не выдержал, свернул к этим стелам и некоторое время изучал выбитые на их плоских боках изображения диковинных животных. По рассказу Хаева он знал, что территорию котловины заселяли еще с каменного века и что здесь обнаружено более трех тысяч памятников культуры различных эпох: курганов, могил, поминальных сооружений, стел, поселений, временных стоянок, петроглифов, — но встречался с ними впервые. Не верилось, что эти памятники никем не охраняются и до сих пор не разграблены, хотя многие из них имели весьма почтенный возраст — до сорока тысяч лет.
Проехали еще один курган с округлой каменной насыпью и цепочкой стел. Это был херексур — поминальный памятник, свидетельствующий о заслугах похороненного здесь человека.
— Могила? — кивнул на курган Северцев.
— Э, — ответил проводник равнодушно. — Хунны. Везде много.
Северцев его понял. Кочевников, пусть и древних, аборигены-тувинцы, обосновавшиеся в этих местах в пятом веке до нашей эры, не шибко уважали.
К вечеру небольшой отряд достиг подножия горы Улуг-Хайыракан и остановился на ночлег у священного для всех тувинцев источника Ак-Хайыракан, где была оборудована специальная стоянка. По преданию, его вода излечивала все болезни, но, чтобы духи источника не прогневались, возле него нельзя было шуметь, мусорить и пачкать воду.
Стоянка оказалась пустой, хотя, если судить по следам, недавно здесь располагался целый цыганский табор: тут и там виднелись брошенные пустые банки из-под пива, обрывки газет, кости и прочие «следы цивилизации». Отдыхавшие здесь явно не соблюдали законов чистоты и порядка, оставив после себя мусор. Северцев пожалел, что не застал туристов во время ухода. Он нашел бы способ заставить их убрать территорию стоянки.
Чтобы не чувствовать себя грязным, он решил поставить палатку подальше от источника, в сотне метров, гостеприимно предложил проводнику поселиться в ней, но старик отказался.
— Буду костер, — сказал он. — Ночь теплый. Спи, однако.
Олег настаивать не стал. Палатка была односпальная, и двоим в ней спать было бы тесно. Он сходил к источнику, напился, отмечая своеобразный вкус воды, набрал полную флягу и котелок Мергена — для чая. Поужинали овсяной кашей, которую ловко сварил Касыгбай, и вяленым заячьим мясом домашнего приготовления. Северцев с удовольствием осушил кружку чаю, разглядывая звезды, прогулялся с карабином под мышкой по террасе, за которой начиналась гора Улуг-Хайыракан — темная глыба на фоне закатного неба, напоминающая голову слона, поднялся повыше. Пришло неуютное ощущение, что за ним наблюдают. Северцев повертел головой, ища направление взгляда, и в это время в кармане куртки зазвонил мобильный телефон. Не веря ушам, он вытащил трубку, озадаченно глянул на засветившийся экранчик. Номер абонента не идентифицировался. И вообще было невозможно представить, чтобы в Убсу-Нуре стояли ретрансляторы московской сотовой связи да еще чтобы кто-то здесь знал номер сотовика Северцева.
Он включил телефон.
— Олег Николаевич? — раздался тихий женский голос.
— Катя?! — удивился Северцев. — Вы где?!
— В Москве, конечно, — прилетел серебристый смешок девушки. — Хорошо, что я до вас дозвонилась.
— Каким образом? Разве в Убсу-Нуре есть пункты связи МСС?
— Московская сотовая имеет свой спутник, и он сейчас как раз пролетает над Кызылом и теми местами.
— Ах вон в чем дело! А я голову ломаю — кто мне звонит?.. Откуда вы знаете о спутнике? — спохватился он.
— У меня подруга в МСС работает, я узнавала.
— Слушаю вас. Что-нибудь случилось?
— Володя Машавин умер. И вас ищут.
— Умер?! Володя?! Когда?!
— Сегодня после обеда.
Сраженный известием, Северцев не сразу нашелся что сказать.
— Черт побери! Как же это?! Я же с ним разговаривал... он был почти в норме...
— Я не знаю подробностей. Но будьте осторожны. К нам в лабораторию приходили какие-то незнакомые люди и спрашивали о вас.
— Что за люди? Из милиции?
— Непохоже. Один бронзоволицый, узкоглазый, похож на...
Голос девушки стал слабеть, потом и вовсе исчез. По-видимому, мобильник Северцева вышел из зоны устойчивого приема спутника. В трубке остался лишь пульсирующий шелест фона. Затем канал связи отключился.
— Похож на монгола, — закончил Северцев за Катю, вспоминая встречу в больнице с двумя спешащими мужчинами, один из которых тоже был похож на монгола. Если к этому прибавить еще и слова Машавина о незнакомцах (один — похож на монгола или индейца, второй — лысый, с бородой), приходивших в лагерь геофизиков, то вывод напрашивается сам собой: за геофизиками, открывшими в Убсу-Нуре пирамиды, установлено наблюдение. Кто-то очень не хочет, чтобы информация об этом выходила за пределы узкого круга людей, и убирает источники утечки этой информации. А поскольку Олег Николаевич Северцев, «вольный старатель» и путешественник, в этот круг не входит, следовательно, он также является потенциальным источником утечки информации... со всеми вытекающими.
— Ну, суки! — проговорил Олег сквозь зубы, пряча мобильник. — Я до вас доберусь!..
На душе стало муторно и неспокойно. Пришло ощущение, будто он упустил из виду нечто важное. Однако мысли были заняты другим, было жаль Машавина, в душе зрел гнев на неизвестных убийц, и к палатке Северцев пришел в состоянии раздрая и злости, твердо решив довести дело до конца.
Мерген сидел у костра в позе лотоса и курил трубку, глядя на огонь непроницаемыми глазами. Олег присел рядом, хотел рассказать старику о смерти приятеля, но передумал. Тувинцу его переживания были ни к чему. Посидев немного, Северцев забрал карабин и полез в палатку, мечтая побыстрей выйти в путь. Включив фонарик, он долго разглядывал карту Убсу-Нура и пунктир экспедиции Лившица. Судя по карте, до первой найденной геофизиками пирамиды оставалось всего с полсотни километров.
Уснул он сразу, как только затянул «молнию» спальника.
А проснулся через два часа от острого чувства тревоги. Прислушался к тишине ночи.
Костер горел все так же, постреливая искрами, бросая на полотно палатки движущиеся отблески и тени. Но проводника не было видно, хотя до того, как уснуть, Олег ясно видел на стенке палатки его тень.
Где-то в отдалении скрипнул под чьей-то ногой камешек.
Олег выбрался из спальника, взял карабин, отстегнул клапан в торце палатки, выполняющий в случае необходимости функцию запасного выхода, и выглянул наружу. Палатка стояла входом к костру, и ее задник находился в тени. Никто к ней с этой стороны не подкрадывался. Северцев заставил сопротивляющийся со сна организм перейти в боевое состояние и, как был — в одних плавках и босиком, тенью метнулся в темноту, за несколько секунд преодолев около полусотни метров. Припал к земле, ощупывая окрестности всей сферой чувств.
Вокруг по-прежнему царила тишина, если не считать тихого фырканья лошадей, однако в ней явственно ощущалось движение. К лагерю путешественников подбирались с двух сторон какие-то люди. Трое. Если не считать еще одного человека, находящегося в отдалении, у источника Ак-Хайыракан, в сотне метров от палатки. Возможно, это был проводник Северцева Мерген Касыгбай.
— Спасибо, Катя, — проговорил Северцев беззвучно, вдруг осознавая, что предупреждение девушки заставило его мобилизовать интуитив-резерв и почувствовать опасность еще до момента ее физического проявления.
«Везет тебе, парень», — мелькнула мысль. До чего удачно все сложилось: и она позвонила вовремя, и спутник пролетал над Убсу-Нуром в нужный момент...
Мысль ушла. Пришла пора действовать. Люди, подкрадывающиеся к палатке, вряд ли имели добрые намерения.
Северцев снова ускорился, сделал изрядный крюк, заходя в тыл неизвестным охотникам, и бесшумно скользнул за ними, пока не подобрался почти вплотную. Они были хорошо видны на фоне догорающего костра, в то время как он был практически невидим в ночной темноте, на фоне гор.
Двое незнакомцев двигались очень тихо, профессионально, и были одеты в пятнистые маскировочные комбинезоны. Оружия их видно не было, но вряд ли они шли невооруженными. С другой стороны палатки показался третий участник «десанта». В руке его блеснул металл.
Все трое остановились в десяти шагах от костра, вслушиваясь в тишину, затем тот, что шел один, бросился к палатке, дернул за «молнию» и одним движением распахнул полог, в то время как двое его сподвижников прыгнули вперед, вытягивая руки с пистолетами, целя вглубь палатки.
Немая сцена длилась ровно одну секунду.
Северцев клацнул затвором карабина и негромко скомандовал:
— Стоять! Оружие на землю!
Дальнейшее произошло в течение трех-четырех секунд.
Ночные гости в камуфляже были профессионалами и отреагировали на окрик с похвальной оперативностью и слаженностью. Все трое мгновенно отпрянули от палатки, умело растягивая фронт обороны, и начали стрелять, еще не видя противника. Северцев был вынужден ответить и нырнул на землю, обдирая грудь о мелкие камешки.
Один из визитеров вскрикнул: заряд картечи нашел его в темноте. Северцев выстрелил еще раз. Попал. С криком второй визитер выронил оружие, согнулся и, прихрамывая, рванул в спасительную темноту. За ним метнулись остальные, почувствовав серьезность намерений противника, растаяли за барханами пустыни. Наступила тишина. Полежав еще пару минут на холодной земле, Северцев встал и подошел к палатке, поднял пистолет.
Это был двенадцатизарядный «Форт-12» калибра девять миллиметров, созданный оружейниками Украины. С виду он напоминал российский «макаров», да и по некоторым параметрам не уступал ему, но был далеко не лучшим типом оружия индивидуальной защиты, а уж для штурмовых операций и вовсе не годился. Почему ночные визитеры пользовались именно таким оружием, было непонятно. Разве что они представляли собой некое «самостийное» спецподразделение.
Послышались чьи-то шаркающие шаги.
Северцев поднял ствол карабина, готовый открыть огонь.
Но это оказался проводник, ничуть не изменивший своего меланхолического отношения к происходящим в мире событиям.
— Зачем стрелял? — спросил он равнодушно.
— Дикие гуси пролетали, — хмыкнул Северцев, имея в виду ночных охотников.
— Ночь гусь не летит, — не понял юмора Касыгбай. — Не надо шум. Спокойно, однако.
— А разбойников у вас не водится? — поинтересовался Олег.
— Был мулдыз, кочевник, давно. Сейчас нет. Спи, однако.
— Ошибаешься, отец. Есть тут разбойники, и вооружены прилично. — Северцев взвесил в руке пистолет, бросил в палатку. — Хотелось бы знать, что им было нужно.
Не глядя на застывшего старика, он достал из рюкзака клок ваты, намочил водой из фляги и осторожно протер исцарапанную грудь. Затем залез в палатку и лег спать, справедливо полагая, что второй раз раненные картечью «спецназовцы» не сунутся. Олег наглядно показал им, что обладает немалым боевым опытом и способен защищаться.

4

Лошади во время ночного инцидента, к счастью, не пострадали.
Северцев обошел территорию лагеря вплоть до источника, никаких следов, кроме нескольких гильз, не обнаружил и влез на своего низкорослого, но крепкого конька, которого уже оседлал Мерген. Проводник ни словом не обмолвился о ночной перестрелке, будто ему это происшествие было глубоко безразлично. А Северцев пришел к выводу, что за ним идут те же люди, что убили Николая Рощина и Володю Машавина. Они знали, куда и зачем направился известный своими открытиями путешественник, и явно хотели его остановить. Любыми способами. Не учли они только одного: их объект был не просто путешественником, но и специалистом по выживанию в экстремальных условиях.
Снова перед всадниками распростерся пустынный пейзаж до горизонта с редкими скальными останцами, барханами и мелкими ложбинами. Проехали два херексура с кольцевыми каменными оградами в окружении стел, но останавливаться Северцев не стал. Для изучения херексуров и стел нужна была специальная экспедиция, а у него была другая цель. К тому же ощущение взгляда в спину не проходило, и это обстоятельство подстегивало желание Олега быстрее добраться до конечного пункта пути.
Датчики магнитного поля и СВЧ-излучения он включил сразу же, как только сел в седло. Однако не ожидал, что они сработают задолго до того, как отряд приблизится к первому месту стоянки экспедиции Лившица. Впрочем, самым удивительным фактом оказался не момент срабатывания датчиков, а ощущения самого Северцева. Когда проводник свернул к возникшей справа террасе, за которой начинались отроги Танну-Ола, Олег вдруг почувствовал странный беззвучный удар, встряхнувший голову изнутри, и лишь потом включились датчики, отметив резкое возрастание интенсивности электромагнитного фона. А потом Северцев сообразил, что они с Мергеном стоят уже на террасе с крутыми глинисто-скальными склонами, хотя еще минуту назад находились от нее на расстоянии никак не менее пяти-шести километров.
— Здеся, однако, — сказал Касыгбай, ничуть не удивившись «подпространственному» скачку, перенесшему всадников на террасу.
Правда, Северцев подозревал, что он просто отвлекся, занятый созерцанием пейзажа и оценкой обстановки, поэтому и не заметил, как они взобрались на террасу, где почти месяц назад располагался первый лагерь геофизиков.
Терраса представляла собой плоское пространство до ближайших горных откосов, поросшее травой и редким низкорослым кустарником. Сложена она была из глинисто-песчаного материала осадочного происхождения с тонким слоем почвы, на котором хорошо были видны следы раскопок. Подъехав поближе, Северцев увидел кучи песка с вкраплениями камней и дыру шурфа, спешился.
Шурф был глубокий — около шести метров, в нем еще торчала сухая лесина, игравшая, очевидно, роль лестницы. СВЧ-датчик в этом месте показывал интенсивность излучения, в двадцать раз превышающую природный фон.
— Злой дух, однако, — сказал Касыгбай, не торопясь слезать с коня. — Дышит. Светисса. Плохой место. Нельзя.
— Тут ты прав, — кивнул Северцев. — Долго здесь находиться нельзя, импотентом можно стать.
— Палатка тут ставить? Дальше ты сам?
— Нет еще, — Северцев достал карту, расстелил на куче песка. — Мне надо попасть примерно вот сюда.
Он ткнул пальцем в точку на маршруте экспедиции Лившица, где, по его расчетам, находилась вторая пирамида. Ее-то и исследовал Николай Рощин.
— Совсем плохой место, однако, — бесстрастно сказал Мерген. — Там Бурхан живет, шибко сердисса.
— Я доплачу, — быстро сказал Северцев. — Еще пятьсот рублей.
— Зачем, однако, — покачал головой старик. — Бурхан шибко злой, плохо всем. Жертвы приноси, однако.
— Что ему надо? — поинтересовался Северцев, зная, что Бурханом тувинцы зовут местное божество, родственника русскому Перуну.
— Пить, еда, молисса надо.
— С едой и питьем проблем не будет, а молиться я не умею. Может, ты попробуешь?
— Зачем пробоват? — с достоинством проговорил проводник. — Мерген молитва много знай, петь хоомей* всегда.
— Ну и отлично. Вот тебе пятьсот наших, еще столько же получишь, когда доберемся до места. А о пирамидах ты так-таки ничего и не слышал? Неужели никто из жителей края не знает о подземных пирамидах?
Касыгбай спрятал купюру в карман халата, снял шапку с меховой оторочкой (он носил ее даже в жару), погладил макушку и снова надел.
— Ничего не знай, однако. Земля есть много все, зачем копать? Пусть лежит. Предки ушел, нужный все с собой забрал. Нам совсем другой нада.
Северцев с любопытством посмотрел на разговорившегося Мергена. Показалось, что старик нарочно коверкает слова для придания речи местного колорита. Касыгбай ответил ему непроницаемым взглядом и направил коня в обход брошенного шурфа. Северцев пожал плечами, взобрался на своего скакуна, двинулся вслед за проводником. Ощущение скрытого наблюдения не проходило, хотя вокруг до самого горизонта не было видно ни одной живой души. Если за всадниками и следили, то издалека, в бинокли, а может быть, и со спутника.
Улыбнувшись предположению, Северцев поднял голову, но увидел лишь медленно кружащего над горами черного коршуна.
Через два часа пустынный пейзаж Цугер-Элса сменился степью. Поднявшись на высокую террасу реки Тес-Хем, Северцев увидел несколько разномастных курганов, соединенных цепочками стел и скальных выступов. Проводник поехал медленнее, разглядывая почву под ногами лошади, затем свернул к небольшой возвышенности с группой скал на вершине.
Копыта лошадей зацокали по камням. Трава почти исчезла. Возвышенность была сложена из обломков камней и песка, напоминая моренный язык. На самой ее вершине красовался угловатый камень с выбитыми на боках изображениями странных многоногих животных. Недалеко от камня виднелись свежие кучи песка и щебня, вынутые из неглубокого — в два метра — колодца.
— Сдеся пришел, однако, — сказал Мерген. — Ищи свой пирамит. Деньги давай. Бурхана жди. Я уходить, однако.
— Мы так не договаривались, — возразил Олег. — Ты должен ждать меня, пока я закончу свои поиски. Мне в любой момент может понадобиться лошадь. К тому же, возможно, придется идти дальше, искать другие «эльфы».
— Искать твой проблем. Эльф тут нет, однако. Место плохой, гудит, Бурхан сердисса.
— Ничего, переживет твой Бурхан. А сунется — у меня найдется для него подарок, — Северцев красноречиво похлопал по прикладу карабина. — Не разочаровывай меня, дедушка. Ты согласился помогать мне. Кстати, здесь убили моего товарища, и мне очень хочется узнать — за что.
Глаза Касыгбая сверкнули. Но тон его речи не изменился.
— Смерть причина знать, — сказал он с философским безразличием. — Ничего нет без причина. Однако я остаться. Подождать день.
— И на том спасибо, — с облегчением спрыгнул с лошади Северцев.
Он поставил в двадцати шагах от шурфа — рядом с камнем — палатку, переоделся в спортивное трико, взял датчики, лопату, воду и поспешил к полутораметровой ширины яме, вырытой месяц назад геофизиками.
Датчики по-прежнему фиксировали высокую ионизацию воздуха в радиусе двадцати метров от шурфа, да и сам Олег чувствовал себя неуютно. Во рту появился железистый привкус, в ушах поселился надоедливый комар, мышцы желудка то и дело сжимались в предчувствии спазмов, сердце порывалось работать с частотой пулемета, и успокоить его было непросто. Все эти признаки прямо и косвенно указывали на некую физическую аномалию, в эпицентр которой попал Северцев, и он, не раз испытавший на себе давление геопатогенных зон, перестал сомневаться в успехе своего предприятия. Даже если в этом месте располагалась не пирамида, все равно это явно был экзотический объект, информация о котором тщательно скрывалась. Кем и для чего — предстояло выяснить. А поскольку Северцев был упрям, остановить его мог, наверное, только взвод спецназа или сам Бурхан, злой дух этих мест.
Такой аппаратуры, какую имели геофизики Лившица, у Олега не было. Но и с помощью той, какая была — датчики магнитного поля, радиации и СВЧ-излучения, электромагнитный сканер, УКВ-локатор, ультразвуковой локатор, щупы, компьютер для анализа и обработки данных полевой обстановки — все современное, миниатюрное, легкое, — он уже к вечеру определил контуры находки. Это действительно была пирамида, заплывшая песком, глиной, осадочно-обломочным материалом и почвой. Вершина ее скорее всего находилась именно в точке, где Николай Рощин начал долбить шурф, но до нее он так и не добрался. Помешала смерть.
— Хрен вам! — показал кулак неизвестно кому Северцев, выбираясь из ямы. — Не дождетесь! Я все равно докопаюсь до истины!
Вечерело, и углублять шурф он решил утром, хотя руки зудели от нетерпения, а душа жаждала деятельности. Тем не менее Олег заставил себя успокоиться, собрал приборы, оставив в земле щупы для определения узлов сети Хартмана, и вернулся к палатке, где проводник, с любопытством наблюдавший издали за его деятельностью, уже развел костер.
Ночь прошла спокойно.
Мерген никуда не уходил, сидел у костра, поджав под себя ноги, подбрасывал в огонь ветки, курил и пел. На горловое пение его заунывные мелодии походили мало, но злых духов оно, очевидно, отгоняло. Никто к костру за ночь не подошел. Северцев же провел ночь в полудреме, с карабином под рукой, готовый в случае опасности дать отпор любым ночным визитерам.
Наутро после завтрака он начал углублять и расширять шурф Николая и почти сразу же наткнулся на камень, оказавшийся вершиной пирамиды. К полудню Северцеву удалось очистить эту четырехгранную вершину почти на метр. Однако о полном освобождении пирамиды можно было только мечтать. Для такой операции требовались люди, время и техника — экскаваторы и бульдозеры, а этого как раз у Северцева и не было. Может быть, какие-то хозяйства или строительные организации на окраинах Убсу-Нурской котловины и имели экскаваторы, но их еще надо было отыскать, а главное — каким-то образом уговорить или заинтересовать владельцев начать раскопки. Но таких полномочий и связей Олег не имел. Прикинув свои возможности, он все же решил добраться до капсулы антенного излучателя, какие обнаружили геофизики Гоха в Крыму, и рассчитал точку, где надо было бить шурф.
В этом месте в террасе наблюдалась неглубокая низинка, что немного сокращало глубину шурфа, хотя Северцев понимал, сколько сил и времени придется потратить на это мероприятие. Но отступать он не любил. Цель была поставлена, и ее надо было осуществить, пусть и ценой тяжелой работы.
После обеда он начал рыть новый колодец, ощущая необычный подъем энергии. Вспомнились высказывания украинских геофизиков об улучшении самочувствия в местах расположения пирамид. Эффект был тот же, а это уже указывало на взаимосвязь пирамид, сетью опутавших всю Землю. Для чего древним строителям понадобилось создавать такую сеть, трудно было представить, но глобальные масштабы явления говорили сами за себя. Тот, кто проектировал пирамиды, знал их предназначение и смотрел в будущее. Даже после катастроф и природных катаклизмов, заплыв песком, осадочными породами и почвой, пирамиды продолжали работать! Неясным оставалась главная цель их создателей: созидать или разрушать? Отсасывать энергию ядра Земли для своих нужд и тем самым снижать сейсмическую и вулканическую активность, стабилизировать положение или насыщать ядро энергией, заставлять планету вибрировать, создавать энергетические резонансы и, как следствие, доводить ситуацию до катастрофических последствий. Таких, к примеру, как Всемирный потоп. Или «ядерная зима»!
Задумавшись, Северцев не сразу уловил изменения в окружающей среде, а когда спохватился, почуяв спиной дуновение холодного ветра угрозы, было уже поздно.
Он выкопал яму глубиной по грудь: грунт в низинке оказался мягким, песчано-гумусным, и работа шла споро. Карабин Олег оставил неподалеку от шурфа, прислонив к глыбе камня, на которую положил мобильник и повесил футболку — день выдался жарким. Но, когда Северцев захотел вылезти из ямы и взять карабин, его остановил металлический лязг затвора. Он поднял голову и увидел в десяти шагах Мергена, направившего на него ствол карабина. Замер, еще не понимая смысла происходящего.
— Эй, дедушка, не балуйся! Он заряжен.
— Сиди там, не вылезай, — сказал Касыгбай равнодушно. — Ты быстрый, я знаю, но пуля быстрей.
— Понятно, — усмехнулся Северцев. — Оказывается, ты вполне сносно говоришь по-русски, практически без акцента. Пришла пора снимать прикуп? Показывай свои два туза.
— Ты умный, но недалекий, — усмехнулся в ответ старик. — Зачем не послушался совета? Сидел бы у себя дома в Москве, живой и здоровый, или ехал бы сейчас в Североморск. Там тоже интересно. А теперь вот придется мучиться, искать компромисс.
— Неужели компромисс возможен?
— Не знаю пока. Я только смотритель пирамид Убсу-Нурской системы, защищаю ее от любопытных, а решают судьбы другие люди.
— Люди?
В глазах Касыгбая зажегся и погас огонек.
— Может, и не люди.
— Не те ли молодцы, что вчера ночью хотели меня ликвидировать?
— Хотели бы — ликвидировали бы. Ты был нужен им живой.
— Зачем?
— Они все сами скажут, потерпи немного. Скоро они будут здесь.
Северцев прикинул свои шансы выбраться из шурфа и отнять у проводника карабин, но с грустью констатировал, что не успеет. Судя по хватке Мергена, рука у него была твердая, и он наверняка выстрелил бы раньше. Влип, что называется! Но кто же знал, что этот древний абориген окажется стражем пирамид?!
Северцев снова огляделся. Чем бы его отвлечь?..
— Что ж, давай поговорим... смотритель. Или ты не уполномочен вести переговоры?
— Ты слишком любопытен.
— Такая натура, — сокрушенно развел руками Северцев. — Но ведь я в твоей власти, разве нет? Куда сбегу? Почему бы тебе не удовлетворить мое законное любопытство?
Мерген сел на камень, продолжая держать Олега под дулом карабина, сунул в рот трубку, закурил.
— Меньше знаешь — дольше живешь.
— Я предпочитаю жить иначе. Итак, по всему миру найдены сотни пирамид, половина которых, если не больше, сидит в земле. Теперь я понимаю, что это система. Зачем вы ее создавали?
— Не мы, — качнул головой Касыгбай. — До нас.
— Хорошо, ваши предки десять тысяч лет назад.
— Еще раньше. Многие пирамиды созданы миллионы лет назад.
— Даже так? Любопытно. Однако я о другом. Зачем она вам? Для чего служит? Для раскачки глубинных процессов в ядре Земли или для успокоения?
— Ты догадливый, догадайся сам, — раздвинул губы в ироничной усмешке проводник.
Северцев прищурился. Его вдруг осенило:
— Десять тысяч лет назад случился Всемирный потоп. Как говорят ученые — из-за резкой смены полюсов. Цивилизация погибла, началась новая эра. Вероятно, старая цивилизация чем-то вас не устраивала, вот вы ее и угробили. Может быть, и новая тоже не устраивает? И вы готовите еще один потоп? Или что-то пострашней? Апокалипсис? Всеобщее тектоническое светопреставление?
— Браво, Олег Николаевич! — раздался за спиной Северцева чей-то хрипловатый бас. — Вы просто гений!
Он обернулся.
К нему подходили трое мужчин в камуфляже: один молодой, с квадратным лицом, на котором выделялись тонкие усики, и с пустыми глазами лакея, второй — лысый, широкий, мощный и третий — похожий на монгола, с косыми глазками-щелочками и бронзовым лицом. Все трое держали в руках знакомые пистолеты «Форт-12», а у «монгола» в руках была еще черная сумка.
— Спасибо, Мерген, — продолжал лысый с цепкими и умными, но злыми глазами. — Можешь возвращаться.
— А он? — Касыгбай отложил карабин, не торопясь встал.
— Он останется, — Лысый нехорошо улыбнулся. — Возможно, навсегда.
Проводник молча повернулся и двинулся к палатке Северцева, возле которой стояли лошади. Сел на коня и, все так же не оглядываясь, направился по склону возвышенности к горам. Пропал за курганами.
— Что же нам с тобой делать, орел? — присел на корточки у шурфа лысый. — Ты же нам всю обедню испортил, заставил пересмотреть планы, гоняться за тобой. Потерпел бы месяц...
— Свон! — произнес «монгол» гортанным голосом.
Лысый отмахнулся:
— Помолчи, Улар! Не надо было убивать геофизика! Ничего особо секретного он бы не нашел. А так мы всполошили спецслужбы и усугубили ситуацию. На активацию системы уйдет не меньше трех недель, а за нами уже началась охота.
— Мы успеем.
— Боюсь, ты ошибаешься.
Лысый сплюнул в шурф, изучающе разглядывая невозмутимого Северцева.
— С кем еще ты поделился своими гениальными умозаключениями, мистер одиночка?
— С кем надо, — ответил Олег, глянул снизу вверх на «монгола»; впрочем, парень и в самом деле больше был похож на индейца — разрезом глаз и крупным хищным носом. — Это ты убил Колю Рощина? И Володю Машавина?
«Индеец» ответил безразличным взглядом, промолчал.
— Рощин оказался здесь в момент настройки антенны, — сказал лысый. — Мы не могли оставить его в живых. Так получилось.
— Значит, я прав? Вы действительно готовите потоп?
— Всего лишь очередной переворот земной оси, который повлечет за собой очищение планеты от агрессивной и жестокой цивилизации.
— Так это вы уничтожили Атлантиду?
— Не мы — наши предшественники. И не только Атлантиду, но и Гиперборею — там теперь роскошный Ледовитый океан, и Лемурию, и Мерио, и Славь, и Ланну, и около двух десятков других культур. Что поделаешь, человечество не желает учиться на своих ошибках, вот и приходится корректировать эволюцию. Для вашего же блага.
— Откуда вы такие добрые, ребята? — усмехнулся Северцев. — С Канопуса? С Веги? С Сириуса?
— Нет, мы местные, — покачал головой лысый, не поняв юмора. — Но, как вы верно заметили, не люди. Однако пора прощаться, Олег Николаевич. Может, все же скажете, с кем вы поделились информацией? Мы вас и не мучили бы, просто пристрелили бы, и все.
— Спасибо за гуманизм, господин нелюдь. Что-то мне не хочется облегчать ваш нелегкий труд.
— Жаль, придется идти по пути допроса третьей степени. Могилу вы себе выкопали не очень глубокую, но тем не менее уютную. Да и недолго лежать в ней будете. Через месяц все здесь над генератором геоконтроля превратится в излучение. Надеюсь, вам будет приятно осознавать, что вы станете частицей этой энергии.
— Дайте его мне, — сделал шаг вперед молодой человек с усиками. — Он мне ногу прострелил, все расскажет.
Лысый разогнулся:
— Займись им, Кут. Прощайте, Олег Николаевич. Вы сами выбрали свою дорогу.
— Мерген возвращается, — сказал вдруг «индеец». — Что-то случилось.
Все трое посмотрели на горы.
В то же мгновение Северцев выпрыгнул из ямы и ударил парня с усиками по колену, добил на лету ребром ладони по горлу. «Индеец» обернулся, выстрелил в него, не попал. И вдруг захлопали выстрелы, «индеец» схватился за плечо, выронил пистолет, бросился бежать. Лысый оглянулся, направил свое оружие на Северцева, но выстрелить не успел. Олег прыгнул, перехватил руку противника, вывернул — и пули прошли мимо. Лысый ударил его кулаком в затылок, выхватил нож, однако Северцев уклонился — лезвие ножа процарапало живот — и ударил противника в лицо растопыренной ладонью. Тот отлетел назад, снова бросился на Олега и вздрогнул, широко раскрывая глаза. Выронил нож, повернулся вокруг своей оси, повалился на землю лицом вниз.
Северцев увидел на его спине след пули, поднял голову. Из-за курганов вывернулся еще один всадник со снайперской винтовкой в руке. Выстрелил в «индейца». Тот упал. Мерген в это время приблизился, и Северцев не поверил глазам: это был не проводник.
— Катя?! — поразился Олег. — Какими судьбами?!
Девушка спрыгнула с коня, одетая в халат и шапку с меховой оторочкой. Издали ее действительно можно было спутать с Мергеном.
— Простите, Олег Николаевич, что пришлось задействовать вас в операции без вашего ведома. Но обстановка требовала нестандартных решений, и мы воспользовались нечаянно дарованной ситуацией.
Она подошла к лысому, наклонилась:
— Помогите.
Вдвоем они перевернули тело на спину, Олег дотронулся пальцами до шеи лысого:
— Жив.
— Котов стрелял издалека, оберегая вас, мог и промахнуться.
Она достала брусок рации, вытащила антенну.
— Седьмой, отбой прикрытию. Срочно подавайте вертолет, у нас раненые.
— Кто вы? — спросил Северцев оторопело.
Катя сняла шапку, устало провела по лицу ладонью.
— Не догадались?
— Федералы?
— Особое управление по исследованию и использованию эзотерических ресурсов. Я действительно работаю в секторе Лившица недавно, хотя переведена туда вовсе не из геофизического института. Но это детали.
— Вы знали о существовании... этих людей?
— Положение серьезное, Олег Николаевич. На Земле существует некая организация, контролирующая развитие человечества, и она давно готовит... м-м, скажем так, переворот. То есть готовится резкая смена угла наклона вращения планеты для сброса накопившейся энергии через пирамиды.
— Вы и это знаете?!
Катя улыбнулась, подошла к нему:
— У вас кровь на груди. Вы ранены?
— Пустяки, оцарапался о камни. Но у меня вопрос...
— Нам предстоит долгий разговор, Олег Николаевич. Система пирамид существует в реалиях. Только на территории нашей страны обнаружено около сотни пирамид, а по всей Земле их насчитывается около тысячи. Люди, а точнее — нелюди, которые убили Николая и хотели ликвидировать вас, уже почти настроили систему, синхронизировали и готовят к запуску. Их надо остановить. В связи с чем у нас к вам есть деловое предложение. Я знаю, что вы являетесь «свободным художником», искателем приключений и не работаете на какую-либо государственную или частную контору. Не хотите поработать у нас? Приключения я вам гарантирую.
Северцев, ошеломленный не столько быстрой сменой событий, сколько открывшейся ему перспективой, услышал далекий рокот винтов, оглянулся.
Над пустыней Цугер-Элс летел вертолет.
— А если я не соглашусь, вы меня... уберете?
Катя улыбнулась, становясь юной и красивой, как фея.
— Вы согласитесь, Олег Николаевич.
Северцев улыбнулся в ответ, зная, что она права. Одиночество уже начинало ему надоедать. Да и кто на его месте отказался бы спасать мир?..

Глава 4. ПОДЗЕМНАЯ ПТИЦА

1

Олег Северцев возвращался из экспедиции на Камчатку буквально окрыленным: сбылись все его самые смелые предположения. Он убедился в истинности гипотезы академика Воробьева, что вся Земля пронизана искусственными тоннелями, прорытыми в толще земных пород на разных глубинах в эоцене, то есть десятки миллионов лет назад!
О тоннелях Северцев узнал еще в юности, прочитав в газете сообщение о загадочном событии в Подмосковье, в окрестностях Солнечногорска.
Водитель Верешенской сельской администрации Владимир Сайченко обнаружил в озере Бездонном спасательный жилет Военно-морских сил США с идентификационной надписью, согласно которой он принадлежал матросу Сэму Беловски с эсминца «Колуэлл», взорванного террористами двенадцатого октября двухтысячного года в Аденском порту. Тогда погибли четыре матроса, а десять пропали без вести, в том числе и Сэм Беловски.
Каким образом спасательный жилет матроса из Индийского океана попал на территорию России, в Подмосковье, преодолев за три года четыре тысячи километров, объяснить так никто и не смог. Зато ученые, и среди них академик Воробьев, выдвинули свою версию, но она была настолько необычная, что показалась широкой общественности невероятной. Однако ученые не отказались от идеи, собрали факты и организовали несколько экспедиций. Постепенно идея из гипотезы начала превращаться в научную парадигму.
Северцев, известный путешественник и экстремал, присоединился к группе спелестологов — исследователей искусственных подземных пещер и ходов, в отличие от спелеологов, изучающих естественные пещеры, — уже после того, как были открыты тоннели в Крыму — Мраморная пещера в горах Чатырдага оказалась частью такого тоннеля, на Кавказе и под легендарной Медведицкой грядой в Поволжье, детально обследованной экспедицией «Космопоиска» под управлением Вадима Черноброва.
После этого Северцев побывал на Новой Земле, на Алтае, на Урале, в Северной Сибири, на Дальнем Востоке и везде находил подтверждения тому, что существует гигантская система тоннелей, соединяющих материки. После экспедиции на Алтай он было все тоннели присоединил к гипотезе о «разумной ядерной цивилизации», считая их результатом деятельности «нижних существ». Но вскоре понял, что большинство из них действительно создано цивилизациями «надземными», после которых осталось больше следов, чем следов деятельности «ядерных сапиенсов».
В настоящий момент Олег возвращался из двухмесячной экспедиции, изучавшей горный массив Татры Бескиды на границе Словении и Польши, где был обнаружен вход в тоннель. Сомнений в том, что этот тоннель — искусственного происхождения, ни у кого не возникло. Часть хода сохранила первозданную трапециевидную форму, а стены его были такими гладкими и блестящими, будто их покрыли слоем стекла. Размеры же обнаруженной части тоннеля были таковы, что в нем свободно мог разместиться железнодорожный состав.
Такие же тоннели, соединенные колодцами и шахтами, были обнаружены и в Эквадоре, в провинции Морона-Сантьяго. Северцев там не был, но читал отчет аргентинского исследователя Хуана Морица, в котором описывалась система подземных коридоров и вентиляционных шахт общей протяженностью в сотни километров. На глубине более двухсот метров шахты входили в такие же гладкие, словно покрытые глазурью, тоннели, возраст которых зашкаливал за десятки миллионов лет.
Были открыты подобные выработки и в Чили — в сорока километрах от города Чичуана. Здесь побывал приятель Северцева Дима Храбров, который привез из экспедиции впечатляющий фильм о спуске под землю в районе старых шахт по добыче медной руды. Храбров смог достичь глубины около ста пятидесяти метров и снять вход в тоннель, опускавшийся под углом в тридцать градусов в необозримые глубины земли.
Сам же Северцев исколесил практически всю территорию России и стран СНГ в поисках тоннелей и мог теперь с ответственностью заявить, что система эта существует с незапамятных времен. Не было лишь практического обоснования ее создания. Северцев не раз беседовал с разработчиками гипотезы, но и доныне ученые только разводили руками, не зная, для чего кому-то понадобилось пробивать в толще горных пород такие ровные и длинные штреки.
Конечно, кое-какие идеи у спелестологов были. Но Северцев считал их некорректными. К примеру, спелестолог Павел Мирошниченко утверждал, что тоннели созданы древней цивилизацией Земли, существовавшей в начале плейстоцена, в качестве транспортных артерий. Другие уче­ные говорили о пришельцах, спустившихся с небес и живших под землей вследствие необходимости защиты от солнечного излучения, а также о «цивилизации минералов», которая и оставила после себя следы — тоннели, являвшиеся результатом ее деятельности.
Сам Северцев склонялся к мысли, что тоннели создала предшествовавшая гиперборейской цивилизация, исчезнувшая как раз около тридцати миллионов лет назад. Тоннели были нужны создателям в качестве бомбоубежищ во время войн с другими цивилизациями Земли. Но уверенным в истинности этих идей Северцев не был и озвучивать их не торопился. Несмотря на множество свидетельств существования тоннелей, материала для выводов не хватало. Зато хватало стимулов, чтобы и дальше заниматься поисками подземных «червоточин». Северцев начал всерьез подумывать о новой экспедиции на Урал, в район Нижнего Тагила, где по расчетам должны были сходиться четыре линии тоннелей, ведущих на Дальний Восток, на Запад, на Юг и на Крайний Север России, к Северному Ледовитому океану.
Из Татр он доехал до Санкт-Петербурга на машине экспедиции, а оттуда сел на «Красную стрелу». И надо же было такому случиться, что в вагоне он нос к носу столкнулся с Вадиком Сурковым, давним школьным приятелем, с которым он когда-то сидел за одной партой и которого не видел уже лет двенадцать.
Вадим его не узнал. И лишь когда Северцев напомнил ему кличку — Сурок, приятель наконец созрел:
— Олег?! Оглобля?!
— Он, — кивнул, улыбаясь, Северцев.
Сурков облапил его, притиснул к широкой груди.
— Осторожней, мужчина, — выдохнул Северцев. — Неправильную мы тебе кликуху дали — Сурок, Медведем надо было звать.
— Так я раньше худенький был, — виновато отозвался Сурков, бородатый, широкий, выпуклый со всех сторон.
— Зато ел больше всех, вот и результат.
Их потеснили входящие пассажиры, и приятели вынуждены были разойтись по своим купе. Потом поменялись местами так, чтобы ехать вместе, и принялись вспоминать былые годы, выставив на столик бутылку водки — Сурков — и закуску — Северцев. Олег алкоголь не употреблял, но сделал глоток за встречу, а вот Вадим пил с удовольствием, почти не хмелея, лишь глаза заблестели да щеки покраснели.
Разговорились о нынешнем житье-бытье.
Северцев рассказал о своих похождениях, признался, что археолог из него получился «нестандартный», так как он не любил месяцами сидеть на одном месте и раскапывать древние городища и могилы, зато повидал немало интересного.
— Ну а сейчас ты чем занимаешься? — поинтересовался Вадим, успевший поведать свою историю: закончил геологический, женился, родил двух детей — мальчика и девочку, помотался с экспедициями по России-матушке.
Северцев оживился:
— Ты слышал что-нибудь о системе тоннелей, обнаруженных под землей?
— Доносились слухи, — кивнул Сурков, стягивая рубашку; в купе было не жарко, но после выпитого Вадим вспотел. — Но я этим особенно не увлекался.
— Так вот, система существует! Видел бы ты Мраморную пещеру в Крыму! Я там был трижды, нашел продолжение тамошнего тоннеля. А сейчас возвращаюсь из экспедиции в Татры, где также исследовал систему искусственных ходов.
Вадим с любопытством посмотрел на лицо Северцева.
— Серьезно? Ты видел эти ходы?
— Не то слово — видел, я их заснял на видео. Жаль, что многие тоннели затоплены. Не хочется распаковывать сумки, но кое-что я тебе все же покажу.
Олег достал цифровой фотоаппарат, включил, нашел один из последних снимков Бескидского тоннеля, вывел на экранчик.
Вадим посмотрел, хмыкнул.
— Действительно, похоже на метро... А рельсов вы там случайно не нашли?
— Шути, шути, — не обиделся Северцев. — А между прочим, эти тоннели тянутся под всеми материками, образуя единую сеть! И строили их десятки миллионов лет назад!
— Кто?
— Не знаю. Может быть, перволюди, великаны, если вспомнить легенды, уж очень большие это коридоры. А может, другие разумные существа, что жили на Земле до людей. Или пришельцы.
Вадим махнул рюмку водки, захрустел маринованным огурчиком.
— Ну и зачем это им понадобилось?
Северцев сконфузился, развел руками.
— Загадка! Гипотез много, толку мало. Наш руководитель экспедиции профессор Васильев предложил гипотезу, что тоннели строили для жилья. Но мне кажется, что причина другая. Приеду домой, отдохну, пороюсь в архивах и снова махну в экспедицию.
— Куда?
— По всем нашим расчетам, под Уралом на глубине в полкилометра должен находиться перекресток тоннелей, там сходятся три, а то четыре и пять подземных дорог. Попробуем добраться до него. Вдруг обнаружим там город?
— Шамбалу, блин! — фыркнул Вадим, как-то странно глянув на собеседника.
— Почему бы и нет? — пожал тот плечами. — Не Шамбала, конечно, но один из центров древних цивилизаций. Может быть, там и гиперборейцы жили после гибели Арктиды.
— А где точно располагается этот ваш «перекресток»? Есть расчеты?
— Могу нарисовать. Карта сети имеется, но она тоже в сумке.
— Нарисуй.
— Это западнее Черноисточинска, есть такой городишко недалеко от Нижнего Тагила.
Сурков, встопорщив редкие брови, перестал хрустеть огурцом.
Олег понял его по-своему:
— Там был Вадим Чернобров со своим «Космопоиском», а он очень точен в своих построениях.
— Нет, я верю, просто странно...
— Что?
— Ничего. Рисуй.
Северцев достал листок бумаги и принялся рисовать, сопровождая свои рисунки пояснениями. Сурков внимательно слушал, вдруг из скептически настроенного обывателя превратившись в журналиста, берущего интервью. Во всяком случае, так мимолетно подумал Северцев, отвечая на вопросы Вадима.
— Ну, если это правда... — сказал Сурков, заканчивая «интервью».
— Конечно, правда, — рассмеялся Северцев. — Впрочем, я тебя понимаю. Поверить в такое трудно, а тем более — объяснить, зачем нашим допредкам понадобилось протягивать тоннели под всеми материками.
— Сам-то что думаешь?
— Понимаешь... — Северцев взъерошил волосы на затылке. — Фантазии не хватает! Все попытки объяснения причин стандартны, ни одна меня не устраивает. Чтобы создать такую разветвленную масштабную систему ходов, нужна великая цель. Какая? Транспортные артерии? Не верю! Способ выживания? Может быть, но тоже не верю. Предки прятались в тоннелях во время войн с пришельцами? Бред! Тоннели строили сами пришельцы? Допустим. Но для чего? Чтобы там жить? Не понимаю.
— Ясно, — кивнул Сурков, продолжая разглядывать рисунок. — Интересная штука. А что, если я предложу тебе одну идею?
— Валяй.
— Я не просто геолог...
— Поздравляю. Начальник партии, что ли?
Вадим отмахнулся.
— Я не о том. Слышал что-нибудь о Нижнетагильском НПО?
— Я к нему никаким боком...
— На заводе обкатан первый в мире подземоход.
Северцев присвистнул:
— Ты серьезно?!
— Я был на испытаниях. Мало того, я включен в состав экипажа второго испытательного похода.
— В качестве кого?
— Специалиста по геоморфологии. Я же по образованию геоморфолог. Так вот, к чему это я все говорю? Не хочешь вместе с нами прогуляться по глубинам земли?
— Чего? — удивился Северцев. — Ты-то сам понял, что сказал? Я ведь по образованию археолог, а не геолог. Да и кто меня возьмет? С какого бодуна? В качестве кого?
— Нам нужен СШП — специалист широкого профиля, — не обиделся на «с какого бодуна» Вадим. — Экипаж подземохода состоит из пяти человек, четверо есть, в том числе и я, пятый заболел. Я могу поговорить с начальником экспедиции Скорюпиным, и тебя возьмут.
— С ума сойти! — покачал головой Северцев, сраженный предложением. — Естественно, я «за»! Но что я буду делать?
— Поработаешь фотокорреспондентом, поваром и медбратом. А главное, побудешь проводником, покажешь путь к тому месту, где сходятся твои тоннели. Думаю, начальство заинтересуется твоим рассказом.
— И вы готовы направить туда подземоход? — недоверчиво спросил Северцев.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Сурков. — Нам все равно, в каком направлении буравить землю. Конечно, в первую очередь мы выполним научную задачу по изучению мантийных плюмов под Уралом, однако один из них как раз и лежит под Черноисточинском. Я как услышал о нем — аж в груди екнуло! Бывают же совпадения!
— Да уж! — согласился Северцев. — Не зря-таки я тебя встретил. — Он подозрительно посмотрел на приятеля. — А ты не заливаешь — про подземоходы-то? Что-то я не слышал об их разработке.
— Я сам отреагировал примерно так же, когда узнал, — расплылся в улыбке Вадим. — Оказалось — правда! Но... ш-ш-ш! — прижал он палец к губам. — Это секретная техника! Тебе придется подписать кучу бумаг о неразглашении гостайны. Да и вообще, скорее всего тебя проверят в спецотделе, не шпион ли.
— Не шпион, — отмахнулся Северцев. — И родственников за границей нету. Все бумаги в порядке. А что такое «мантийный плюм»?
— Плюм — это от английского «plume» — перо. Физически же плюм выглядит как колонна разогретого газожидкостного флюида, похожая на пучок перьев, которая поднимается из глубин Земли и выносит на поверхность через вулканические жерла и трещины массы расплавленных пород. Корни плюмов находятся в нижней мантии, глубже, чем слой конвекции, и туда нам пока не добраться, а вот на глубину двух-трех километров наш подземоход опуститься сможет.
— Но ведь на Урале нет действующих вулканов.
— А верхушка плюма — фазовая аномалия — есть, причем близко к сублатеральной границе коры. Урал — это вообще выдавленные десятки миллионов лет назад через разлом коры лавовые массы с запрятанными в глубине горячими очагами. Ученые до сих пор гадают, что произошло, по какой причине разломилась мощнейшая тектоническая плита.
— Война, — сказал Северцев.
— Что?
— Возможно, земля потрескалась в результате войны древних цивилизаций. Вот и возраст тоннелей тоже насчитывает тридцать с лишним миллионов лет. Вдруг правы спелестологи, и тоннели — самые настоящие бомбоубежища?
— Этот вопрос не ко мне, — фыркнул Вадим. — Я человек практический, фантазировать не умею. Ну, как, согласен?
— Абсолютно! — Северцев протянул ладонь, и Сурков ударил по ней своей ладонью.
Как оказалось, слова школьного приятеля не расходились с делом. Он в тот же день переговорил со своим начальством, предложил кандидатуру Северцева, и уже на следующее утро, второго августа, Олег имел беседу в Управлении геологоразведки, располагавшемся на улице Михеева, отдельно от Министерства природных ресурсов, с одним из руководителей проекта «Крот». Звали руководителя Борис Захарович Фрадкин, был он молод и энергичен и долго Северцева расспросами не мучил. Они сошлись в главном — в стремлении к постижению тайн и остались довольными друг другом.
В обед Северцев поговорил еще с одним специалистом, теперь уже из другой прикладной области, оберегающей государственные секреты, был проверен на наличие родственников за границей (таковых не нашлось), подписал соответствующую бумагу о неразглашении государственной тайны и к вечеру освободился, слегка обалдевший от стремительного развития событий.
Вечером он встретился с Вадимом в ресторане, а на следующий день улетел в Нижний Тагил.
В то, что он и в самом деле взят в экипаж подземохода, Северцев поверил, лишь добравшись на вертолете до полигона Нижнетагильского научно-производственного объединения и увидев этот самый подземоход.

2

Больше всего этот аппарат высотой с десятиэтажный дом походил на ракету со срезанным носом и без стабилизаторов. По его корпусу вился спиралью желобок, а материал корпуса, цвета кофе, отливающий вишневым накалом, напоминал керамику, а вовсе не металл, и выглядел маслянисто-гладким. Северцев даже погладил его пальцем, обходя подземную машину кругом, и убедился, что он и в самом деле гладкий, как стекло.
— Корпус покрыт особым веществом, помогающим создавать слой плазмы, — пояснил главный инженер полигона, наблюдавший за Северцевым. — Этот слой играет роль своеобразной смазки. Кроме того, корпус будет защищен магнитным полем, возбуждающим в слое плазмы такие отталкивающие силы, что подземоходу не страшны даже внутриядерные давления. Я имею в виду ядро Земли. Вообще при создании этой машины были использованы все новейшие технологии, так что перед вами самая настоящая техника завтрашнего дня.
— Ни одно государство в мире не имеет такого аппарата, — добавил Вадим, с гордостью поглядывая на приятеля, будто это он сам был создателем подземохода.
— А почему вершина тупая?
— Это не вершина, — улыбнулся инженер. — Это корма. Там стоит реактивный двигатель с тягой в две с половиной тысячи тонн, как на космических кораблях. Он будет толкать машину под землей.
— Я не вижу буровых резцов...
— Их нет. Точнее, есть нечто вроде шнека для отвода породы при низких давлениях, а сам бур — энерговакуумный, он распыляет породу струей направленного ядерного распада по методу Леонова.
— Кто это?
— Изобретатель теории упругой квантованной среды. Сам он уже совсем старик и в экспедиции не ходит, а вместо него в экипаж зачислен его ученик Белый. Ну, все, я побежал готовиться к запуску, а ты проведи товарища внутрь, пусть осмотрится.
Инженер исчез за дверью ангара, в котором стоял подземоход, имеющий номер: ПВ-314.
Сурков хлопнул Олега по плечу:
— Пойдем, покажу интерьеры.
— Как вы его называете? Или у него нет имени, только номер?
— Почему, командир предложил называть его «Грызуном», мы согласились.
— Не слишком красивое имя.
— Какое есть.
У подножия подземной «ракеты» открылся щелевидный люк. На бетонный пол ангара упала полоса света.
Сурков первым полез в люк, призывно махнув рукой. С чувством странного стыдливого стеснения — будто его обманывали — Северцев последовал за товарищем.
Диаметр подземохода в самой толстой части сигары достигал пяти с половиной метров. Там же располагались одна под другой — по оси машины — кают-компания и жилой отсек, оборудованный специальными койками, которые крепились к стенкам, потолку и полу множеством пружинных растяжек.
Весь подземоход пронизывала шахта подъемника, имеющая выходы в отсеки управления, агрегатный, жилой, исследовательский — с аппаратурой, позволявшей дистанционно изучать горные породы, и десантный, через который можно было во время остановок выйти наружу для изучения попадавшихся по пути пещер и полостей.
Северцев потрогал рукой скафандры в боксе, предназначенные для выхода, похожие на космические, полюбовался дверью вакуум-ядерного бура в носу «Грызуна» — доступ в отсек бура был категорически запрещен, — и сомнения его потихоньку уступили место чувству восхищения. Подземоход существовал реально, он жил, дышал, следил за гостями и ждал команды начать движение. Мечта фантастов прошлого была воплощена в металле.
Вернулись в довольно тесную рубку управления, где располагался футуристического вида пульт, двухметровое вогнутое зеркало локатора овальной формы, напоминающее стеклянный колодец, уходящий в бесконечность, и три кресла со сложной системой амортизации.
— Здесь будут сидеть командир, пилот и оператор систем безопасности, — сказал Сурков.
— А мы где? — поинтересовался Северцев.
— Мы будем жить в исследовательском отсеке, рядом с камерой десанта.
— Там же тесно, как... в душевой!
Вадим хмыкнул.
— А ты привык к роскошным апартаментам?
— Да нет, это я к слову... Кстати, полигон и ангар не охраняются? Я что-то не заметил.
— Еще как охраняются! — ухмыльнулся Вадим. — Везде камеры слежения понатыканы, датчики, системы опознавания. А что к нам никто не подходит и документы не проверяет, так это потому, что наши физиономии введены в компьютер опознавания, и охрана нас не трогает. Мы допущены к объекту. Вопросы по существу есть?
Северцев почесал затылок.
— Нет... хотя до сих пор не верится, что это все не сон.
— Стартуем — поверится, — рассмеялся геолог.

3

Старт «Грызуна» снимали телекамеры в ангаре и передавали экипажу, так что Северцеву удалось не только почувствовать его внутри подземохода, но и посмотреть со стороны. Правда, ничего особо впечатляющего он не увидел. Все же подземоход стартовал не вверх, а вниз, и его ракетный двигатель включился лишь в тот момент, когда он погрузился в пол ангара и опустился под землю на глубину в полсотни метров.
Вакуумный бур работал практически бесшумно, поэтому внутри подземохода тоже было тихо. Те же, кто наблюдал за стартом издали, могли слышать лишь свистящий шорох и редкие скрипы, постепенно стихающие по мере удаления огромной машины. Вскоре передача с поверхности земли прекратилась, экраны в отсеках переключились на передачу изображения от локатора и боковых телекамер — через компьютер, синтезирующий видеокартинку таким образом, чтобы экипажу были видны все трещинки и пустоты в породах, а также сами породы, да еще в объеме, и Северцев, затаив дыхание, сосредоточился на экране локатора и на своей аппаратуре, в которую входили фото- и кинокамеры, датчики подземных звуков, излучений и температур. Вопреки ожиданию, температура по мере погружения «Грызуна» в недра Земли росла медленно, и на глубине ста метров она составляла всего двадцать шесть градусов по Цельсию.
— Интересно, мы туда же вернемся, откуда стартовали? — вспомнил он вопрос, который хотел задать еще во время знакомства с подземоходом.
— Нет, развалим к черту ангар, — ответил Вадим, занятый работой со своим научным хозяйством; в отсеке их было всего двое. — «Грызун» возвращается на полигон, поближе к ангару, а потом его доставляют на базу на специальной платформе.
— Здорово! — сказал Северцев, не вдумываясь в ответ геолога. Эмоции перехлес­ты­вали через край, нервная система «дымилась», о таком путешествии он и не мечтал, и в голове мысли не задерживались.
На протяжении часа картина в зеркале локатора и на боковых экранчиках не менялась.
Подземоход опускался строго по вертикали сквозь верхние слои почвы, наносные породы, слои песка и глины, и экраны показывали проплывающие мимо темно-коричневые трещиноватые стены с рисунком пересекающихся прослоек, более темных или более светлых. Потом пошли твердые породы, граниты и гнейсы, и рисунок изменился, запестрел вкраплениями разного цвета, складывающимися в удивительные «мозаичные панно» и «пейзажи».
Изредка подземная «ракета» вздрагивала, как бы проваливалась и тут же замирала на месте, преодолевая более рыхлые породы, и вестибулярный аппарат Северцева начинал бастовать. Но вертикальная вибрация длилась недолго, и он тут же забывал о своих ощущениях, продолжая вглядываться в экраны отсека.
На глубине около двухсот метров подземоход отклонился от вертикали на тридцать градусов и остановился. Кресла в отсеке автоматически подстроились под это отклонение, и следить за экранами стало неудобно.
— Надень шлем, — посоветовал Сурков, натягивая на голову специальное устройство для прямого наблюдения: сигналы с телекамер подавались прямо на окуляры шлема, и операторы могли работать с аппаратурой, не приспосабливаясь к положению кресел.
Северцев взялся за шлем. Лицевая пластина шлема была непрозрачной, потом налилась светом и протаяла в глубину. Впечатление было такое, будто он вылез из отсека и находится впереди подземохода без защиты. Потом на внутренней стороне лицевой пластины показались стенки отсека, видимые как сквозь толстое стекло, визирные метки, и Северцев начал видеть одновременно внутренности отсека и изображение с видеокамер и локатора. Пришлось потратить какое-то время, чтобы привыкнуть к новому положению.
Подземоход продолжал стоять на месте, и Олег спросил:
— Почему стоим?
— Рекогносцировка, — ответил Сурков. — Надо определить дальнейший маршрут и доложить наверх о нашем положении.
Картинка на экране локатора изменилась еще раз. Локатор в данный момент смотрел вперед, точно по ходу движения, заглядывая на глубину до пяти километров, компьютер обработал полученный отражен­ный сигнал, и теперь экран казался иллюминатором подводной лодки, опускающейся в глубины океана.
— Успеем попить чайку, — добавил Вадим, — а то в горле пересохло.
Северцев с удивлением обнаружил, что с момента старта прошло два с лишним часа.
— Мы за это время прошли всего полкилометра? — с разочарованием спросил он. — С какой же скоростью ползет наш драндулет? Двести метров в час? Так мы далеко не уедем.
— Не забывай, что это всего лишь третий испытательный поход. Команда наверху пробует все режимы и следит за работой всех систем. Мы с тобой — только научный балласт.
— А не сбросят нас, как настоящий балласт, — фыркнул Северцев, — с борта подводной лодки?
— Не сбросят, — улыбнулся Сурков. — Тут захочешь — ничего за борт не выбросишь. Кстати, все отходы жизнедеятельности проходят напрямик в камеру распада, так что мы никоим образом не засоряем экологическую среду. Что касается скорости, то «Грызун» способен мчаться как рысак — со скоростью до сорока километров в час! Проверено.
— Круто! В таком случае мы дойдем и до ядра.
— До ядра не дойдем, у нас другие задачи. Но в маршрут заложены и координаты Черноисточинска. Посмотрим, существуют ли в действительности твои тоннели.
— Не мои.
— Какая разница? Доставай термос.
Они разлили чай по пластмассовым стаканчикам, съели по бутерброду, запили горячим напитком.
— Как настроение, пассажиры? — заговорил интерком отсека.
— Бодрое! — ответил Вадим командиру.
— Поехали.
Подземоход пришел в движение.

4

Двенадцать часов бодрствования у экрана пролетели незаметно.
Северцев сделал около двух сотен фотоснимков спецаппаратурой отсека и почти заполнил флэшку фотоаппарата, выбирая довольно часто выплывающие на экране изумительно красивые «каменные пейзажи».
За это время подземоход останавливался еще несколько раз, а однажды экипажу даже удалось выйти в подземный грот, через который проходил маршрут. Грот располагался на глубине километра и представлял собой газовый пузырь в магматической породе, венчавшей тот самый мантийный плюм, о котором говорил геолог.
Ничего интересного, кроме кристаллов пирита, в пещере отыскать не удалось, на тоннель она не походила, и Северцев остался слегка разочарованным, ожидая появления «объектов с явно выраженными признаками искусственного происхождения». Но тоннелями пока «не пахло», локатор не видел ничего похожего на прямые выработки или шахты.
Легли спать.
Вадим уснул мгновенно.
Северцев долго ворочался, привыкая к новому положению, прислушивался к тихим шелестам, доносившимся в отсек из-за обшивки, пытался представить толщу горных пород над головой, но не смог. Не хватило воображения. В конце концов уснул и он, а проснулся от толчка.
Подземоход резко остановился, койка-гамак закачалась на растяжках, ослабивших рывок.
Северцев подхватился на койке, прислушиваясь к тишине отсека, глянул на соседние койки. В одной спал бортинженер подземохода Андрей Чураков, остальные были пусты. Вадим тоже отсутствовал.
Северцев торопливо натянул рабочий комбинезон, спустился вниз, в свой отсек. Сурков встретил его возгласом:
— Садись за пульт. Похоже, мы наткнулись на тоннель. Честно говоря, я не верил в твои домыслы.
— Это не домыслы, — пробормотал Северцев, ныряя в кресло, и развернулся к экрану.
На экране на фоне малинового «ковра» виднелась черная полоска, пересекавшая экран наискось.
— Тоннель! — прошептал Северцев.
— До него около трех километров, мы сейчас идем чуть выше, но командир готовится повернуть.
— На какой мы сейчас глубине?
— Почти два километра. До базы — шестнадцать, до Черноисточинска — двадцать три.
Северцев покачал головой.
— По нашим расчетам, глубина залегания сети тоннелей не превышает полутора километров.
— Ты уверен?
Северцев помолчал.
— Нет.
— Вот и проверим ваши расчеты.
Подземоход, продолжавший двигаться прежним курсом, начал поворот. Кресла снова изменили положение, удерживая ориентацию седоков по вертикали.
— Пойдем в кают-компанию, — предложил Вадим, — чаю попьем.
— А мы успеем?
— «Грызун» идет в режиме «крота», минут сорок в запасе у нас имеется.
— Пошли, — согласился Северцев, ощутив голод.

5

Прямая линия в растворе локатора, похожая на искусственный штрек, оказалась вполне естественным разломом коры длиной около двадцати километров. Подземоход достиг его за час после обнаружения, какое-то время шел параллельно, изучая геометрически правильное явление природы, и лег на прежний курс.
Разочарованный Северцев нахохлился в кресле, переживая нечто вроде угрызений совести. Получалось, что его гипотеза об искусственном происхождении сети тоннелей неверна и он напрасно уговорил руководителя экспедиции двинуться к Черноисточинску, предполагая под этим городком наличие подземного «города», узла стыковки тоннелей. Добавил переживаний и Сурков, заметив, что для науки отрицательный результат — тоже результат. И Олег, не зная, куда себя деть, угрюмо занялся исполнением своих обязанностей, положенных ему как члену экипажа.
Однако переживания его длились недолго.
Уже через два часа подземоход достиг вершины древнего мантийного плюма под Уралом, расположенной чуть восточнее Черноисточинска, и обнаружил еще две прямые линии в недрах земли, похожие на коридоры. Или на более плотные рудные тела. Линии сходились в одном месте, а это, по мысли Северцева, подтверждало гипотезу о нахождении здесь узла соединения тоннелей, и он заявил об этом Вадиму.
— Подползем ближе — увидим, — ответил тот сочувственно.
Подземоход ненадолго остановился над горбом плюма, — температура горных пород вокруг сразу подскочила на полсотни градусов, — а потом устремился к удивительно ровным линиям, которые могли быть как тоннелями, так и естественными границами разноплотностных сред или разломами коры.
Однако на этот раз Северцев мог праздновать победу: линии и в самом деле оказались искусственными выработками, ровными, неповрежденными, а самое главное — снабженными системами вентиляции! Несмотря на то что штреки эти располагались под землей на глубине трех километров, заполняющим их воздухом можно было дышать.
Сначала подземоход остановился рядом с одним из тоннелей, выйдя в параллель с ювелирной точностью (пилот «Грызуна» был мастером своего дела), и экипаж, ошеломленный открытием — в подземные тоннели мало кто верил, — с час гулял по громадному коридору, уходящему в глубины земли.
Затем подземоход достиг стыка тоннелей, аккуратно «пришвартовался» боком к подземной полости, так что люк выхода оказался прямо в пещере, и Северцев наконец увидел узел соединения четырех тоннелей, о чем мечтал еще до похода. Однако городом эту гигантскую подземную выработку назвать было нельзя.
Идеальный шар диаметром около двухсот метров!
Пористые стены, усыпанные кристалликами горного хрусталя, довольно крупными, с палец мужчины, трудно поддающимися напору. Геонавтам едва удалось выломать несколько штук, так крепко они сидели в породе стен.
Утомленные слепящим глаза сверканием от включенных прожекторов, члены экипажа вернулись на борт «Грызуна», и Вадим сказал, прищурясь, когда они сняли скафандры:
— Ну, и где же твой город?
— Я надеялся... — ответил разочарованный и смущенный Северцев, вертя в пальцах кристалл.
Вадим засмеялся:
— Не переживай, все равно это колоссальной важности открытие. Тоннели существуют реально, они образуют целую сеть, разве этого мало? Осталось только объяснить, ради чего предки ее создавали, понеся огромные затраты. Ведь если тоннели пронизывают все материки — масштаб строительства настолько огромен, что невозможно представить цель!
Включился интерком отсека:
— Всех прошу подняться в рубку.
Сурков и Северцев переглянулись.
— Сейчас нам скажут, что мы возвращаемся, — предположил геолог.
— Я останусь, — буркнул Олег.
Вадим снова засмеялся, похлопал его по спине и двинулся к осевому лифту.
Он оказался провидцем.
Командир подземохода Скорюпин объявил им свое решение.
На все исследования «научной группе» давалось двое суток. После этого «Грызун» делал петлю вокруг узла стыковки тоннелей и поворачивал обратно к полигону.
— Но ведь мы не успеем даже... — заикнулся Вадим.
— Дискуссий не будет! — отрезал Скорюпин. — Тестирование систем «Грызуна» закончено, лимит времени исчерпан, собран большой объем данных, обнаружен целый ряд существенных недостатков машины, их надо устранять на базе. Только после этого можно будет думать о новой экспедиции к этому «воздушному шарику».
Скорюпин кивнул на мерцающий в экране сфероид пещеры.
Исследователи вернулись в свой отсек в невеселом настроении, но времени оставалось так мало, что предаваться унынию не стоило. И они включились в работу, начав с составления плана выходов наружу для изучения тоннелей и «стыковочного города».

6

Двое суток пролетели практически незаметно.
Командир дал экипажу еще два часа на итоговые разборки исследований, и подземоход двинулся в обратный путь, осторожно обходя искусственную полость и тоннели, созданные неведомыми строителями миллионы лет назад. На расстоянии в полкилометра от шаровидной пещеры «Грызун» повернулся к ней «спиной», устремился прочь, увеличивая скорость до максимальной... и тут же резко остановился!
Собравшиеся было отдохнуть Вадим и Олег — за двое суток они спали не больше четырех часов каждый — замерли, прислушиваясь к шелестящей тишине отсека, посмотрели друг на друга.
— Неисправность? — высказал общее опасение Северцев.
Но он ошибся.
— Пассажиры, быстро в рубку! — раздался голос командира.
Северцев и Сурков, одинаково озадаченные и встревоженные, метнулись из отсека к лифту.
В рубке управления собрались все члены экипажа, с трудом разместившись между креслами командира, пилота и безопасника, как они называли между собой Валентина Биронта, бортинженера, отвечающего за работу систем защиты подземохода.
— Что случилось? — выдохнул Сурков.
Биронт молча ткнул пальцем в экран локатора.
В жемчужном «колодце» экрана виднелась «червоточина» с искрой на остром конце, и эта «червоточина»... росла! Искра двигалась!
— Что это?!
— Это мы у тебя хотели спросить, — скривил губы штурман «Грызуна» Андрей Чураков.
— Оно... движется?!
— Как видишь.
Командир пробежался пальцами по сенсорной клавиатуре управления, и на экране высветился алым столбец символов и цифр.
— Глубина три и две десятых... Размеры: двенадцать в диаметре, двадцать семь по длине... Судя по отражению — тело не металлическое... и движется почти нам навстречу!
— Обалдеть! — сказал Сурков.
— Может быть, мы спим? — эхом отозвался штурман.
— Неужели это еще один подземоход?!
— Второй «Грызун» еще только готовится к пуску...
— А если это не наш?
— А чей?!
— Американский, — буркнул Биронт, нервно теребя бородку.
— Чушь! — взорвался Скорюпин. — У американцев нет таких машин!
— Может, это японцы? — предположил Сурков.
— Ты еще китайцев вспомни.
— Зачем гадать? — не выдержал Северцев. — Давайте подойдем к этому «кроту» поближе и выясним.
Геонавты переглянулись.
— По местам! — решительно скомандовал Скорюпин. — Всем надеть скафандры! Быть готовыми к выходу!
Вадим и Олег скатились вниз, в свой отсек, натянули спецкостюмы, не надевая шлемов, приникли к экрану. Видеосистема «Грызуна» теперь показывала одну и ту же картинку: рябой буро-красно-коричневый «ковер» гранитогнейсовых пород и «червоточину» в нем — след чужой машины, продолжавшей двигаться прежним курсом — на двадцать градусов левее подземохода и чуть ниже.

7

С час ничего особенного не происходило.
Командир развернул подземоход и направил его к «червоточине», уходившей влево. Машина, проделывающая эту «червоточину», продолжала неутомимо грызть горные породы в прежнем направлении, словно не замечая собрата. Однако слепым этот «крот» или «червяк» не был. Когда расстояние между подземными машинами сократилось до полутора километров, чужак замер, а потом вдруг двинулся к «Грызуну», развернувшись почти на месте! «Грызун» так разворачиваться не умел. Минимальный радиус его разворота равнялся тремстам метрам.
— Интересно, что он задумал? — пробормотал Вадим, давно перестав следить за своими приборами. — Неужели пошел на таран?
— Подземный Талалихин! — фыркнул Северцев. — Японский камикадзе!
Но и Олегу стало не до смеха, когда чужак со сказочной быстротой преодолел полтора километра и вышел точно в лоб «Грызуну».
Командир подземохода остановил бур.
Чужая машина продолжала двигаться навстречу.
— Пассажиры, готовы к десанту? — раздался голос Скорюпина.
Вадим и Олег торопливо надели шлемы.
— Готовы! — доложил геолог. — Что надо делать?
— Если он не остановится — пойдем на таран!
Северцев глянул на спутника, но сквозь конусовидный шлем лица Суркова не увидел.
— Другого выхода нет?
— Предлагайте.
Чужой «крот» приблизился вплотную.
— Мы согласны!
— Внимание! Включаю бур! Приго... — Скорюпин не закончил.
Чужой подземоход остановился, носовым выхлопом уничтожив оставшуюся перегородку между собой и «Грызуном». На экране в облаке редеющего дыма обозначился его острый нос.
Командир прокашлялся.
— Экипаж... (Пауза.) Ваши предложения?
— Включай бур, — мрачно сказал Биронт. — Если он включит первым...
— Посигналь, — предложил штурман.
— Я выйду! — сказал Северцев.
— Не сходи с ума... — начал Сурков.
— Я выйду и помахаю фонарем, чтобы там поняли, что у нас на борту есть люди.
— Рискованно, — пробормотал Скорюпин, размышляя над решением.
— Кто не рискует, тот не празднует победу, — усмехнулся Олег.
Скорюпин несколько раз включил и выключил боковые осветители; носового прожектора подземоход не имел.
Чужой «крот» не ответил. Боковые телекамеры «Грызуна» не видели его напрямую, но все же геонавты могли оценить, что находившийся впереди механизм ничего в ответ не включает.
— Я тоже выйду, — мрачно сказал Вадим.
— Зачем? — возразил Северцев. — Уж если рисковать, то одному. Тем более что без меня вы обойдетесь.
— Ты у нас прямо пионер-герой, — усмехнулся Скорюпин. — Александр, так сказать, Матросов. Однако мы не на войне и впереди не амбразура дота с пулеметом.
Северцев покраснел, мысленно поблагодарив непрозрачную пластину шлема, сквозь которую Вадим не мог видеть его лица.
— Я имел в виду...
— Отставить базар! Выходим вдвоем! Андрей, возьмешь управление на себя!
Штурман промолчал.
— В случае чего — уходите на базу на рысях, — продолжал Скорюпин. — Олег, три минуты на сборы.
Северцев молча метнулся к лифту.

8

Они стояли посреди грота, проделанного в толще горных пород бурами обоих подземоходов, и рассматривали чужую машину, освещенную лучами нашлемных фонарей.
Нос этой машины был острым, в отличие от тупо срезанного носа «Грызуна», и чешуйчатым. Да и вся она, точнее видимая ее часть, напоминала морду земного зверька — броненосца, а также червя, каждое колечко которого вдобавок еще было покрыто рыбьей чешуей, отсверкивающей в лучах фонарей маслянистой малахитовой зеленью. Однако в сечении «броненосец» был трапециевидным, что сразу напомнило Северцеву форму уже виденных им тоннелей. Не было сомнений: те тоннели тоже делала машина, подобная этой! Хотя тут же в голове возник вопрос: не могла же она прокладывать тоннели миллионы лет?..
— Или могла? — вслух подумал Олег.
— Что? — раздался в шлемофоне голос командира, стоявшего рядом.
— Подойдем ближе?
Скорюпин помигал фонарем, направляя луч на чешуйчатый нос подземной машины.
Ничего не произошло.
Тогда Северцев нагнулся, поднял камень и бросил.
Раздался глухой стук, будто камень попал в деревянную стенку.
— Он не металлический? — послышался в шлемофонах разведчиков голос Суркова; весь экипаж, затаив дыхание, сейчас приник к экранам и видел то же — через телекамеры скафандров, что и Северцев с командиром.
Олег поднял еще один камень, бросил: прозвучал тот же глухой деревянный стук.
— Странно... — Скорюпин не договорил.
Чешуи на носу подземохода вдруг встопорщились, по ним запрыгали синие электрические змейки.
— Назад! — рявкнул Скорюпин.
Геонавты бросились к своей машине, ожидая мощного разряда энергии в спину, однако этого не случилось.
Что-то лязгнуло, по гроту пронеслась серия тонких свистов.
Беглецы оглянулись.
Под острым носом чужого подземохода образовалось звездообразное отверстие, обрамленное встопорщенными зеленоватыми чешуями.
Скорюпин и Северцев посмотрели друг на друга.
— Нас приглашают в гости, — хмыкнул Олег.
— Не ходите! — предупредил Биронт. — Это ловушка! Вас не выпустят!
— Смысл? — пожал плечами Северцев.
— Все равно не ходите! Они же не вышли к вам?
— Может, аппарат работает в автоматическом режиме? — робко предположил штурман.
— Проверим! — решительно обронил командир, направляясь к люку в чужой подземоход.
Они преодолели горы камней, обрушившихся на пол со свода пещеры, и, лишь подойдя вплотную, оценили размеры подземной машины, принадлежавшей неизвестно кому. Выглядела она как гигантская живая гора, слепо взирающая на людей чер­ным зрачком люка.
— Что если это и в самом деле живое существо? — со смешком произнес Северцев. — А это его рот?
— Мал больно, — хмыкнул Скорюпин, задрав голову к дыре люка. — Помоги-ка.
Они начали стаскивать камни в одну кучу, сооружая нечто вроде пандуса. Управились с этим нелегким делом за двадцать минут. Северцев первым поднялся на импровизированный пандус и заглянул в темное отверстие люка, испытывая странное ощущение: страх пополам с любопытством.
Внутри коридора, уходящего в недра подземохода, вспыхнул неяркий лиловый свет, но по-прежнему никто не спешил встречать гостей.
— Я бы на вашем месте не рисковал, — снова напомнил о себе осторожный по натуре Биронт. — У вас же нет никакого оружия.
— Мы не воевать пришли, — буркнул Скорюпин. — Олег, давай я пойду первым.
— Я уже внутри, — сказал Северцев и ловко перелез через чешуйчатый «ошейник» люка на покатый пол коридорчика.
Дальнейшее произошло в течение секунды.
Коридорчик под ногами Олега, бугристо-гладкий, влажный, коричнево-бордовый, похожий на глотку кита, вдруг конвульсивно сжался, так, что разведчик не мог двинуться с места, и его понесла вперед непреодолимая сила!
Что-то крикнул вслед Скорюпин.
Олег хотел ответить, но не сумел: перехватило дыхание...

9

«Глотка кита» вынесла его в какое-то темное помещение и оставила в неглубокой выемке в полу.
Северцев выдохнул, расслабил судорожно сжатые челюсти, выпрямился, вертя головой в полной темноте. Фонарь погас и не желал включаться. Лишь в глазах прыгали и вращались огненные колеса.
— Командир! — позвал Олег.
— Здесь я! — сдавленно ответил Скорюпин, и Северцева сбила с ног какая-то масса.
— Черт! Кто здесь?!
— Говорю же — я! — отозвался Скорюпин, оказавшись той самой массой. — Темно, а фонарь не работает.
Тотчас же стены помещения засветились изнутри нежным опалом, и геонавты наконец смогли оглядеться.
Они находились внутри помещения странной формы — посреди дольки апельсина, пересекающейся с еще двумя такими же дольками. Мало того, в стенах этого помещения из матового стекла — с виду — виднелись перепоночки и зернышки, довершающие «апельсиновое» впечатление. Посреди срединной «дольки» из пола вырастало сооружение из того же материала, напоминающее оплывшую тушу слона и кресло одновременно. А в этом кресле сидел...
— Здрасьте! — пробормотал Северцев, сглатывая.
Существо в кресле не пошевелилось.
Больше всего оно напоминало слизня с головой крокодила из старых фантастических фильмов о «Чужом».
— Извините, что мы без спроса... — продолжил Скорюпин.
— Он... оно нас не слышит. Помнишь фильмы «Чужой» и «Чужие»?
— Не помню.
— Я видел в детстве, этот зверь — копия «Чужого»... Это пришельцы!
— Не знаю, пришельцы это или нет, но он, по-моему, мертв!
Однако и Северцев, и Скорюпин ошибались.
Во-первых, то, что они приняли за кресло и за существо в нем, таковыми не были. Это стало понятно уже через минуту, когда «слизень-Чужой» заговорил с ними.
Во-вторых, к пришельцам с небес эта техника не имела отношения. Как будто...
«Слизень» вдруг покрылся слоем извилистых электрических змеек (Северцев и Скорюпин невольно отступили), над ним колечком всплыл световой нимб, и гости услышали хрустящий, ломкий, посвистывающий «голос»:
— Эли ггео уно о-о-о...
— Что?! — машинально отозвался Скорюпин.
Северцев усмехнулся:
— Он предложил нам по чашечке кофе.
— На каком языке он говорит?
— Ни на одном из известных, насколько я понимаю. И это вообще не язык. Я имею в виду — не звук.
— А что?
— Телепатическая связь.
Скорюпин осторожно двинулся к «слизню» с устрашающей головой, вытянув руки в стороны.
— Мы не вооружены... можете нас не опасаться... Кто вы?
«Чужой» покрылся новым слоем искр, все помещение передернуло конвульсивное сокращение стен.
— Ну его к дьяволу! — отступил Скорюпин.
Северцев вдруг обошел его, приблизился к «слизню», вглядываясь в его жуткую, вытянутую вперед морду.
— Это автомат!
— С чего ты решил?
— Живой организм непременно обратил бы на нас внимание. А этот зверь только выглядит живым. Его делали не люди, но в программу заложили возможность встречи наподобие нашей. Иначе он бы не остановился. Возможно, он способен выполнять не одну функцию — дырявить земную кору.
— Ну и фантазия у тебя!
— Это не фантазия, я так чувствую.
— Почему же я ничего не чувствую?
— Ты командир, ты настроен иначе.
Северцев сделал еще шаг, дотронулся до скользкого на вид бока «слизня».
— Покажи, что ты делаешь.
«Слизень-Чужой» буквально «поежился» как живое существо (вопреки мнению Олега), выдал шлейф электрических змеек, и эти змейки развернулись в двухметрового диаметра прозрачно-голубой шар, на котором обозначились желто-коричневые пятна материков.
— Глобус!
— Земля?
— Материки имеют другие очертания... но это все же Земля!
Прозрачный шар стал более плотным, как кусок желе, и в нем появились огненные паутинки, пронизывающие материки и ныряющие под океаны и моря.
— Тоннели?!
Это и в самом деле были тоннели, следы которых обнаружили экспедиции спелестологов. Они обнимали всю планету, соединяясь в красивую ажурную сеть.
На глобусе замигал огонек. Он замыкал одну из линий красного цвета, пересекающую, судя по всему, Уральские горы.
— Место нашей встречи, — сообразил Северцев. — Интересно, куда «крот» направится дальше?
— Для нас это не имеет значения.
— Для нас — не имеет, для создателей машины — имеет. Как бы задать ему вопрос, чтобы он понял и ответил?
— Думаешь, поймет?
— Ответил же он на мой первый вопрос?
— Если его делали не люди...
— Кто бы ни делал, подземоход имеет какие-то электронные или иные мозги и способен к вариабельному поведению. А вообще классная была техника! Недаром подземоход работает уже столько лет и не ломается!
По стенкам отсека управления пробежала новая волна «мышечных» сокращений.
Скорюпин отступил назад, к дыре выхода.
— Пошли отсюда! Кто знает, что у него на уме.
— Сейчас, только спрошу его, для чего они роют тоннели.
Однако Северцев не успел задать свой вопрос.
Выгнувшаяся бугром стенка отбросила его в дальний конец отсека, и он провалился в темноту небытия...

10

Кто-то тряс его за плечо:
— Олег, вставай! Нас вызывают в рубку!
Северцев подхватился на койке, разлепил глаза, увидел встревоженную физиономию Вадима.
— Что?! Где я? Как вы меня вытащили?!
— Откуда? — не понял Сурков.
— Из кабины «крота»... меня сильно ушибло... — Северцев осекся, внезапно осознавая, что поход к чужому подземоходу ему всего лишь приснился. — С ума сойти!
— Сон? — догадался и геолог. — Тебе приснился кошмар?
— Не то чтобы... — Северцев помял лицо ладонью. — Приснилось, что мы встретили чужой подземоход.
— Сон в руку, что называется. Локатор засек в двенадцати километрах от нас, на глубине четырех километров, движущееся тело. Помчались в рубку.
— Серьезно? — не поверил Олег.
— Будем решать, — Вадим полез из отсека, — что делать.
Изумленный известием Северцев оделся за несколько секунд и последовал за геологом.
В рубке управления собрались все члены экипажа, с трудом разместившись между креслами командирской команды.
На фоне коричнево-багрового «колодца» локатора была отчетливо видна медленно удлиняющаяся «червоточина» с искоркой на конце.
— Вот хрень! — озабоченно сказал Скорюпин, оглянувшись на экипаж. — Что скажете?
— Американцы? — неуверенно предположил Биронт.
— Скорее уж японцы, — буркнул штурман.
— Пассажиры, ваше мнение. Кто это? Что предлагаете делать?
— Не знаю, — виноватым тоном отозвался Сурков.
Все посмотрели на Северцева.
А он вспомнил свой сон и подумал, что все их прежние домыслы о «подземоходах», роющих тоннели в земной коре, вероятнее всего — чепуха! Тоннели делали не машины, а настоящие «кроты», для которых твердые горные породы — что мягкая почва для обычных кротов.
Пауза затянулась.
Северцев откашлялся.
— Надо идти навстречу... лоб в лоб... Если он остановится — есть шанс начать переговоры.
— С кем? — хмыкнул Биронт.
— Какая разница? Может быть, это действительно чей-то подземоход. А может быть, — Северцев помолчал, — подземная птица.
Экипаж смотрел на него непонимающе, и Олег добавил:
— Мой друг разработал гипотезу, по которой на ядре Земли существует иная жизнь. Для ее представителей породы верхнего слоя планеты — что воздух для наших птиц. Сами они очень плотные и живут на ядре Земли, а птицы...
— Поднимаются в «воздух», — засмеялся Вадим. — То есть «летают» под землей и оставляют следы — тоннели, так?
Северцев кивнул.
Вадим перестал смеяться.
— Ну, дружище, и фантазия у тебя!
Северцев посмотрел на командира, в свою очередь рассматривающего его физиономию.
— Проверим?
Скорюпин раздумывал недолго.
— Все по местам! Идем на таран!
«Грызун» устремился навстречу «подземной птице»...

__________________________________________________________________________________

* Журнальный вариант.

* Гиперборейская цивилизация располагалась на материке, который занимал бассейн Северного Ледовитого океана, и Крайний Север России для него был югом.

* Эмээхсин — старуха (якут.).

* Хоомей — горловое пение.

Андрей РАСТВОРЦЕВ

Лёшка

Рассказ

Каждого Господь вознесет в свое время…
Г. Данелия

1

За ним пришли утром. Еще не было и пяти. Сначала послышался звук мотора подъезжающей машины, затем голоса у калитки. Он знал, что приходят по утрам, и потому не удивился. Теплилась, правда, маленькая надежда, что это не они, и не за ним, но когда раздались бесцеремонно-сильные удары в дверь, последние капли надежды исчезли. Они. И именно за ним.
Отец Павел, облачившись в повседневный подрясник, подождал, пока приберет себя вскочившая испуганная жена, откинул хлипкий крючок и отворил дверь.
На крыльце стояли трое. В форме, при оружии. ЧК. Конечно, теперь они прозывались НКВД, но ему было проще думать старыми понятиями, да и сути дела это не меняло — что ЧК, что НКВД.
Всех троих он знал. Знал давно. Городок-то небольшой. А самого молодого, что был при винтовке, Лёшку Полунина, даже со дня его рождения. Их семьи были связаны какими-то очень дальними узами, да и крестил он его…
Высокий, худой, с вытянутым лошадиным лицом старший лейтенант госбезопасности Авдей Кудашов ткнул в лицо отца Павла какой-то серый лист с машинописным текстом и, словно не узнавая, спросил: «Гражданин Артемьев? Павел Александрович? 1886 года рождения?»
Павел Александрович слегка наклонил седую голову:
— Да. Я, Артемьев Павел Александрович. Рожден в 1886 году от Рождества Христова. Чем обязан такому раннему визиту?
Кудашов хохотнул, словно батюшка сказал что смешное:
—Арестован ты, Артемьев. Вот и ордер имеется. И до вас, поповское отродье, очередь дошла. Давно нужно было вас к ногтю прижать, да власть наша Советская добрая шибко, все думала, что образумитесь вы, перестанете людей с пути светлого сбивать. Да, видать, не в коня корм — все злобствуете да заговоры плетете. Ну, да ничё — хана вам теперь. Еще кто дома есть?
И, не дождавшись ответа и бесцеремонно оттерев отца Павла от двери, ступил в дом. Следом, ведя впереди себя Павла Александровича, остальные.
Войдя в залу и встретив ничего не понимающий взгляд матушки Агаты, Кудашов буркнул: «Жаль, что на тебя, стерва, ордера нет. Обоих вас к стенке-то нужно. Живете тут, людям свет застите рясами своими черными».
Небрежно смахнул с большого сундука у кровати выбитую накидку и поднял крышку.
«Ишь, сколько тут у них трепья-то поповского!»
И, обернувшись к товарищам, рявкнул:
— Чего застыли столбами?! Я за вас обыск делать буду?!
— Не было приказа обыск проводить, — молодой парень с винтовкой неодобрительно посмотрел на Кудашова.
— Ну, так я тебе такой приказ даю. Быстро тут все перешерстить, и ты, Иван Андреевич, подсоби молодому, быстрее будет.
Плотный, кряжистый, с тяжелым взглядом, все это время молчащий энкаведешник, которого Авдей назвал Иваном Андреевичем, посмотрел на отца Павла. Затем на Кудашова.
— Не суетись, Авдей. Дома командовать будешь. Не было приказа обыск проводить. И не хрен дергаться. Сказано сопроводить — сопроводим. Остальное не наше дело. Да ты его, обыск-то, вроде как произвел, — и кивнул на раскрытый сундук.
— Извини, отец Павел. На службе мы. Собирайся. И не торопись. К нам торопиться не нужно. Агата Васильевна, чайку батюшке и чего-нибудь перекусить сделай — там с кормежкой неважно. По всему видать, муж твой из дома надолго.
— Да я уж собран, — Павел Александрович взял в руки потрепанный баул, что стоял у двери в маленькую спаленку. — Давно собран.
Кудашов волком уставился на Ивана Андреевича:
— Савельев, ты что себе думаешь? Ты чего врагам потакаешь? Какие еще чаи-шанежки?! Да на баланду его, мразь поповскую! Смотри, Иван, доиграешься! Напишу рапорт — взвоешь!
— Напиши. Рискни, — Савельев тяжелым взглядом прошелся по лицу Кудашова.
— Да, ты… — Кудашов растерянно крутнул головой и потянулся к кобуре.
— Дернись только. Размажу, — по лицу Савельева было видно, что он шутить не собирается.
— Ну, ты, Савельев, у меня доиграешься! Давно от тебя не советским душком потягивает. Вот где все твое гнилое нутро наружу-то вылезло. Попа ему жалко! А может, поп этот до такой степени враг, что помыслить невозможно?! Может, он покушение на товарища Сталина готовит?! Ты же сам читал показания на него?!
— Читал. Что с того? — и, обернувшись к отцу Павлу, повторил: — Павел Александрович, вы все же чайку-то попейте. Попрощайтесь. Минут двадцать у вас есть. А потом Лёшка вас в Управление сопроводит. А мы с Авдеем дальше пойдем-поедем, машина ждет — по другим адресам нужно еще.
Батюшка покачал головой:
— И по другим?..
— И по другим, — Савельев подтолкнул в спину кипящего от злости Кудашова, и они вышли из дома.
А за ними и Лёшка.
— Павел Александрович, я на крыльце подожду, покурю. Курить хочется, спасу нет…

2

Заканчивался октябрь 1939-го. Замордованная арестами, расстрелами, доносами, страна сидела на котомках и узелках, ожидая своей участи. Никто в застывшей в пещерном ужасе стране никому не верил, каждый боялся каждого…
Иван Андреевич Савельев не был профессиональным чекистом. В НКВД, куда он был направлен по партийному набору от завода «Металлист», служил чуть меньше года. После снятия Ежова с поста наркома и последовавшей вслед за этим чисткой в стройных рядах сотрудников НКВД появились зияющие бреши. Вот эти бреши партийным набором и заполняли. Мотивируя усилением роли партии в работе внутренних органов. А затем последовал и комсомольский набор. Так, на работу в НКВД вслед за Савельевым попал и двадцатидвухлетний комсомолец Леонид Полунин. Лёшка.
Лёшка Ивана Андреевича уважал, можно сказать, даже любил. Ходил за ним как привязанный. Отца у Лёшки не было, погиб в тридцать втором при аварии на заводе, так Лёшка Савельева как за отца и почитал. А матери своей он вообще не помнил — померла от тифа, когда ему и двух лет не было.
Иван Андреевич по натуре своей человек был неразговорчивый, если что и говорил, то по делу. Авдей Кудашов, старший лейтенант госбезопасности, непосредственный его начальник, по-тихому ненавидя Савельева, в открытую на него не кидался. Потому как если Савельев сказал — размажу, точно — размажет. И рука у кузнеца с завода «Металлист» не дрогнет…
Работа в НКВД для Ивана Андреевича оказалась тяжелее работы в кузне. И если бы не партийная обязанность и вера в идеалы Советской власти, вряд ли бы он на этой работе долго задержался. Но сказано было партией — приглядеть за органами, чтобы дров, как в тридцать седьмом, не наломали, когда был упущен партийный контроль над ними — он и приглядывал. Как понимал. Как совесть велела. Да только часто совесть его не понимала, что происходит. Нет, Савельев не сомневался, что врагов у Советской власти много. И тайных, и явных. И что бороться с ними нужно. Бороться жестоко и беспощадно. И он боролся — яростно и бескомпромиссно. Участвовал в задержаниях, схватках с бандами, перестрелках. Дважды был ранен. Это все воспринимал как должное — новое без борьбы не дается. Да, да — враги есть, их много. Но не все же?! Он не понимал, как может быть врагом народа мать семерых детей, четырнадцатилетний мальчишка, старый библиотекарь, давний его друг с дореволюционным партийным стажем, сосед по дому, с которым съеден и пуд соли и выпита бочка водки? И как ему смотреть в глаза детям и жене этого соседа — арестованного, осужденного и расстрелянного? Да, он лично не арестовывал и не расстреливал соседа, но это сделали те, с кем он сейчас работает. Да, соседа не арестовывал, но в аресте других-то, также непонятно за какие грехи расстрелянных — участвовал?!
Не любил участвовать в допросах. Даже в роли наблюдателя. Не мог видеть, как под напором рьяных ражих следователей ломались люди. Пусть даже и враги. Но присутствовать был обязан, и он подчинялся приказу…
Душевное успокоение получал только при задержании вооруженных бандитов, здесь кузнец не церемонился — враг перед ним был явный, жестокий, кровавый. Если требовалось, то и кулак свой пудовый, и наган в дело пускал не колеблясь. Многие сотрудники предпочитали ездить на задержание, где предполагался огневой контакт, с Савельевым. Считали — Иван не подведет. Надежен, как скала.
Дело отца Павла вел следователь Осип Куржанский. Про него в Управлении говорили: было бы задание — у Осипа на допросе даже деревянная табуретка заговорит.
Табуретка, может, и заговорит, но вот отец Павел молчал. Нет, он говорил, конечно, но только не то, что хотел услышать от него следователь.
Первые две недели его вообще на допрос не вызывали. Батюшка уж было подумал — забыли о нем. Но сокамерники просветили: мето́да, мол, такая, пусть арестант подольше посидит без всякой информации наедине со своими мыслями, не понимая, за что его и в чем обвиняют, и что вообще происходит — разговорчивей потом будет.
Вырвать без всяких объяснений человека из привычной среды обитания и поместить в чуждый и абсолютно незнакомый ему мир, лишить любой информации извне — очень действенный способ ломки слабых духом.
У отца Павла, в миру Артемьева Павла Александровича, с духом было все в порядке.
Знал он, что бы ему ни предъявляли, но арестовали его за веру. А за веру идти на крест не страшно.
Его тихое несуетное спокойствие и на сокамерников действовало умиротворяюще. Поначалу встретив его смешками, а то и злобными комментариями, мол, явился тут, праведник, грехи отпускать, сотоварищи по узилищу мнение о нем поменяли в корне. Каждый, именно каждый, будь он политический, каковыми считали себя бывшие эсеры, либо хозяйственники, схваченные за растрату, крестьяне ли, арестованные за утаивание излишков хлеба (да какие могут быть излишки у крестьянина с семьею в восемь душ), бандиты мелкие — все они после допросов подсаживались к батюшке и делились своими бедами. Седой, в светлом пообтрепавшемся подряснике человек казался им тем тихим пристанищем, куда можно прислонить умаявшуюся от безысходности душу.
И отец Павел никому в участии не отказывал. Советов, конечно, не давал, да и что можно советовать в абсурде всего происходящего? Но боль душевную незнакомого до этого ему человека он принимал на себя — принимал ее как свою. И людям становилось легче. Большую ошибку допустили Советские органы, посадив в одну камеру тех, кого числили они врагами новой власти, и священника, несущего в народ слово Божье...
Первый раз его на допрос вывели двадцать седьмого октября. Вечером. Ничего примечательного в том допросе не было. Анкетные данные. Считает ли себя виновным (без всякой конкретики). Как относится к Советской власти? Почему не занимается общественно-полезным трудом? Чем мотивирует свое участие в религиозно-подрывной деятельности? Кто еще разделяет его взгляды? Протокол этого допроса отец Павел подписал. И — все. Более в его деле нет ни одной подписи. Есть записанные следователем ответы (на некоторые вопросы), но подписей — нет.
Только на приговоре: «С приговором ознакомлен» — подпись, число, дата.
Да его недолго и мурыжили: двенадцатого октября арестовали, двадцать седьмого октября — первый допрос, двадцать второго декабря — приговор. Чуть меньше двух месяцев допросов. Дважды откачивали в тюремной больничке и так, по мелочи — четыре выбитых зуба, порванная перепонка левого уха, раздробленные фаланги двух пальцев на правой руке и одного на левой… Осип Куржанский с врагами не церемонился. Дело-то было пустяшное — приговор был определен с момента ареста. Поп, конечно, никого не сдал — упрямы эти чернорясники, Осип уже с ними сталкивался, ну, так и тех двух доносов, что в деле на попа от его же прихожан — весомый аргумент для высшей меры. Так, что — какие с ним могут быть церемонии? Один раз только Осип не на шутку взъярился, когда на его выкрик: «Скоро мы полностью очистим землю от вашего поповского отродья, скоро мы последнего служителя культа к стенке поставим!» — отец Павел удивленно посмотрел ему в глаза и спросил: «А это ничего, что товарищ Сталин из семинаристов?» Ну, что — не враг он после этого?! Падаль поповская.

3

Исполнение приговоров проводилось просто и обыденно.
Приговоренного со связанными за спиной руками ставили на колени у края расстрельной ямы. Исполнитель производил выстрел в затылок. Двое помощников сталкивали тело в яму и присыпали известью. Следующий! Ни спешки, ни суеты — все отработано и выверено.
Приговоренные исполнителям хлопот не доставляли. Большая часть из них так до конца и не верила, что все это правда, что все это происходит с ними наяву, что все это — реальность. Им казалось, что вот-вот, вот сейчас, через минуту, через секунду им скажут, что это было просто испытание, что это была проверка, что это была ошибка — и их отпустят к семье, к детям, к любимой работе, к маме… Но чудес не случалось. Конвейер работал без сбоев. Другие же, до последней степени (если есть эта степень) устав от пыток, ужаса и абсурда происходящего, уже сами желали, чтобы весь этот кошмар как можно быстрее закончился. Как угодно, пусть даже выстрелом в затылок — но закончился. Ведь то, что с ними происходило, жизнью назвать было нельзя…
Исполнители на серийных расстрелах были штатные. Работали посменно. На одиночные расстрелы (что было редкостью) их не вызывали, назначали приказом тех сотрудников, кто был в это время свободен.
Исполнителями приговора Артемьеву П. А. приказом по Управлению были означены: старший лейтенант госбезопасности Кудашов А. П. — старший группы, сержант госбезопасности Савельев И. А., сотрудник госбезопасности Полунин Л. С.
До полигона, где приговоры приводились в исполнение, семнадцать километров. На исполнение выехали в восемь утра. Авдей Кудашов, как старший, в кабине. Савельев с Полуниным и приговоренный — в кузове. Отец Павел сидел между Иваном Андреевичем и Лешкой. Руки его, в наручниках, лежали на коленях. На ухабах ЗИС нещадно кидало из стороны в сторону, и он невольно прижимался то к одному, то к другому сопровождающему. Ехали молча, уставившись глазами в крашеный задник борта. Только Лёшка иногда искоса поглядывал на Артемьева. Что уж он хотел разглядеть на его лице — кто знает…
В конце декабря светает поздно — приехали еще затемно. Сырой ветер бил в брезентовый верх кузова да пробивал щелистый пол мерзлыми снежинками. Пока стояли у КПП, где Кудашов отмечал сопроводиловку — продрогли. Потрясывало всех, но Лёшку просто колотило. И от холода, а больше, видимо, от нервов. Как-никак первый раз на исполнении. И еще от недоумения — ну, какой же отец Павел враг?! И за что его жизни лишать?! Или он, Лёшка Полунин, чего-то такого не знает, что знают другие, другие, которые старше его, опытнее, те, что жизнь повидали во всех ее ипостасях?! Знают что-то такое об отце Павле, такое, из-за чего жить ему на этом свете, ну, никак нельзя?! Да не может этого быть! Не может! Тогда почему другие считают, что может?!
Наконец оформление документов закончилось, часовой поднял шлагбаум, и машина покатила вглубь соснового леса. Минут через десять кружений по лесной дороге встали. Приехали. Дальше пешком. Водитель остался в машине. Чекисты повели отца Павла через ближайший взгорок к месту исполнения приговора.
За взгорком был отрыт большой песчаный ров. Отрыт недавно, так как снег только слегка припорошил его края.
До края рва, по приказу Кудашова, отца Павла сопроводил Лёшка. Авдей и Савельев чуть отстали.
Исполнителем приговора был назначен Кудашов, но Авдею, видимо, хотелось покуражиться, а может, просто ему тоже было не по себе, и он обернувшись к Ивану Андреевичу, с кривой ухмылкой спросил:
— Не желаешь... — и ткнул наганом в сторону приговоренного. Но, наткнувшись на тяжелый, будто налитый свинцом взгляд бывшего кузнеца и не дождавшись ответа, буркнул: — Ну, не хочешь, как хочешь. Хозяин — барин. Нам и самим не трудно… Полунин! Готовь попа!
У Лёшки сердце колотилось так, что, казалось, еще миг, и оно выскочит из горла. Он обернулся к отцу Павлу и положил руку ему на плечо:
— Простите, батюшка…
Договорить не успел — раздался выстрел. Лёшка отпрянул от ямы. Авдей, что — чокнулся?! Так же и своих перестрелять можно?! Лёшка с матом на языке обернулся на выстрел…
Но Кудашов не чокнулся. Старший лейтенант госбезопасности Авдей Кудашов лежал у ног Ивана Андреевича, и лицо его заливала кровь…
— Иван Андреевич?! Иван Андреевич, что вы наделали?!..
Лёшка от растерянности как-то странно приседал и хлопал руками себя по бокам.
— Как же это, Иван Андреевич?! Вас же, нас же, нас же — расстреляют теперь…
Савельев оторвал взгляд от мертвого Кудашова, посмотрел сначала на свою руку с наганом, затем на Лёшку. Глаза Ивана Андреевича были наполнены такой тоской и болью, что Лёшка невольно отшатнулся и сделал шаг назад.
— Все, Леша. Все. Не могу больше… Это что же за жизнь-то такая…
Ноги Савельева подогнулись, и он грузным мешком опустился на снег.
Лёшка оглянулся на отца Павла, что отрешенно стоял ко рву лицом, и тихо выдохнул: — Да отойдите вы от ямы, батюшка… — и пошел к Савельеву.
Не доходя шагов пяти до Ивана Андреевича, Лёшка вдруг ясно понял, что сейчас произойдет, и в каком-то неимоверном кошачьем прыжке успел подлететь к Савельеву и ударить по поднесенному к виску кузнеца нагану. Выстрел. Кожаная чекистская фуражка отлетела в сторону.
— Зачем?!
Из содранной пулей кожи лысой головы Савельева сочилась кровь…
Лёшка подобрал выпавший из руки Ивана Андреевича наган и засунул его за пояс своего ремня. Затем подошел к отцу Павлу и снял с его рук наручники. Делал все это он машинально, как автомат.
— Пойдемте, батюшка, Ивана Андреевича перевязать нужно…
Пока Артемьев перевязывал разодранной в клочья исподней рубахой голову Ивана Андреевича, Лёшка снял с убитого Кудашова кожаный реглан и сапоги.
— Обуйтесь, батюшка, а то вы в своих опорках быстро простудитесь, и кожанку накиньте — вам впору будет. Зима все-таки. Раз уж живы все — думать будем, как выпутываться из всего этого. Одевайтесь, одевайтесь. Не до брезгливости сейчас. Авдею теперь все одно — в одеже он, голый ли.
За всем этим мельтешением Савельев понемногу пришел в себя. Ощупав перевязанную голову, поднялся на ноги, подобрал и надел фуражку.
— То, что слабину дал — забудьте. Расскажи кому — хрен поверят, прям институтка нервическая… Все на этом. Гада мне не жаль. Собаке и смерть собачья. И говорить на эту тему — незачем. Давай, Леонид, в яму его.
— Иван Андреевич, я, когда документы его забирал, смотрю — крестик у него на шее.
— Крестик? У Авдея? Верующий, что ли? Как это? Он же партиец?
Отец Павел поднял глаза на Савельева:
— А я вот, Иван Андреевич, не удивлен. Что-то такое и предполагал. И ненависть его к людям духовного сана тоже теперь понятна. С верой в Бога он так и не смог до конца порвать, по принципу — а вдруг?! — сам себя за это ненавидел, вот на верующих и срывал злобу свою, да и к вашей, партийной вере, видать, так до конца и не пришел. Так и жил раскоряченным — одной ногой на одном берегу, другой — на другом. А долго ли так простоишь-то? Вот и злобствовал. Ну, да все одно — прими и прости его душу, Господи.
— Ага, вы еще заупокойную по нему отслужите.
— Будет воля Божья на то, чтобы я жив сегодня остался — несомненно, отслужу.
— Ну, попы! Ну, интересные вы все-таки люди! Павел Александрович — вас стреляют, а вы за убийц молитвы возносите. Разве ж так можно? Авдеев молитвой не остановишь. К ним с молитвами, что об стенку горохом. Ну, да ладно, не до дискуссий, времени у нас мало — давай, Леонид, помоги мне в яму его спихнуть.
Отец Павел, в чекистском кожаном реглане, пока Савельев с Лешкой скидывали тело Кудашова в ров и присыпали известью, а потом песком, молился и за убиенного, и за даровавших ему жизнь.
Выбрались с полигона быстро и без всяких проблем. Водитель ничего странного в том, что в кабину сел сержант, а лейтенант в кузов, не увидел. Правда, пришлось повозиться с фуражкой, прикрывая перебинтованную голову, но тут уж никуда не деться — терпи.
Дежурный на въезде тоже не придрался — ему без разницы, кто за въезд-выезд расписывается. В кузов заглянул для проформы — три чекиста приехали — три уехали. А про приговоренного и спрашивать глупо…
Вот только в Управление машина прибыла только с водителем и сержантом Савельевым. Два чекиста вышли на въезде в город. Работа выполнена, мало ли — мужики хотят расслабиться. Водитель к просьбе высадить их отнесся с пониманием. В управлении тоже обошлось без вопросов — Савельев заполнил отчетные документы, доложил об исполнении и был отпущен отдыхать…

4

Кинулись искать трех пропавших сотрудников госбезопасности только на другой день.
И через двое суток, в лесу за городом, было обнаружено костровище. В костровище обгоревший кожаный реглан старшего лейтенанта Кудашова и простреленная, в крови, фуражка сержанта Савельева. Тел обнаружено не было. Дальнейшие поиски результатов не дали.
По всем Управлениям были направлены предписания об усилении бдительности в связи с участившимися случаями нападения на сотрудников госбезопасности. Нападения обусловлены целью завладения личным оружием сотрудников и усилением вооруженной борьбы контрреволюционного подполья. Далее следовал длинный список оргвыводов.
Три портрета героев, погибших за великое дело Ленина–Сталина, долго висели на стене в фойе краевого Управлении НКВД…
В марте 1940 года в монастыре под Вологдой появился новый священник. Седой, как лунь, старец был представлен братьям как отец Павел. В том же монастыре и в то же время объявился и новый послушник. Иван. Кряжистый, молчаливый человек, хорошо знающий кузнечное дело. Последнему обстоятельству монашеская братия была рада более всего. Хороший кузнец всегда на вес золота…
В июле 1941 года послушник Иван добровольцем ушел на фронт. Благословляя его, отец Павел в конце молитвы, когда послушник припал к руке пастыря, произнес:
— Говорить, чтобы ты, Иван Андреевич, поберег себя — не буду. Все одно — не послушаешь. О другом попрошу: Лёшку отыщи. Если жив, верю, что сейчас с супостатом бьется. Он же все мечтал красным командиром быть. Может, и случилось у него. Я молиться за вас буду. Ежели отыщется Леонид, отпиши мне. Сердце за него болит. Да и о себе весточки не забывай слать. Ждать буду. После смерти матушки Агаты только воля божья да вы на этом свете меня и держите.
Письма отцу Павлу от Ивана Андреевича приходили исправно. Иван Андреевич много не расписывал — жив-здоров, воюю. Но ни в одном письме о Лешке не было. Дороги их не пересекались…
А в сорок четвертом и сам Иван вернулся в монастырь. Без ступни на правой ноге, с обожженным и располосованным рваными шрамами лицом. Проговорив всю ночь с отцом Павлом, ранним утром танкист Савельев, сняв с себя гимнастерку с погонами старшины, орденом Красной Звезды и двумя медалями «За отвагу», надел свой старый рабочий подрясник, кожаный фартук и ушел в кузню. Этим утром война для него закончилась…
Через две недели, после полуденной молитвы, молодой монах отыскал его в кузне и отвел к отцу Павлу.
Получив соизволение войти, Иван Андреевич предстал перед батюшкой.
— Звали, отец Павел?
— Звал, Ванюша, звал. Подойди ко мне. Радость у нас. Большая радость. Лёшка отыскался. Вот, письмо от него, — старец протянул Ивану Андреевичу мятый треугольник.
— Уж я его и так читал, и эдак, каждую буковку перечитывал. Три месяца назад писано. Богомольцы его из рук в руки передавали, пока оно до нас дошло. Адрес-то он наш не знает. Вишь, как писано — отцу Павлу. Вот и гуляло письмо по отцам-то Павлам. Сколько их на Руси.
— Ты его, Ваня, потом почитаешь, Медленно, вдумчиво. А пока я тебе его так обскажу. Не пропал наш Лёшка, не ошиблись мы в нем. Душа у него светлая. Командир он. Как и мечтал. Лейтенант. Выучился. Ускоренный выпуск. Самоходкой командует. Зверобоем ее называет. Я говорит, батюшка, «тигров» да «пантер» ею расшибаю. Второй уж орден за дела свои ратные получил. Хвастун маленько, ну, да это по молодости. Не велик грех. Все мы грешны. Един Господь без греха. Да, не Полунин он нынче — Полухин. Понимаю, так легче ему по жизни-то пробиться было. Да Господу наши фамилии и без разницы, фамилии-то они все больше для людей, а Господь по душам нас отличает…
Ты не гляди, Иван, на слезы мои — от радости те слезы. От сердца….
Лёшкины письма еще трижды радовали сердца его старших товарищей. Лёшка рос в звании, и наград на его груди прибавлялось. Письма были веселые, легкие — дело шло к победе. В одно из писем было вложено маленькое фото — Лёшка в танковом шлеме, с орденами на кителе, со своим экипажем у самоходки. На башне самоходки десятка полтора звезд — боевые победы…
В канун нового, 1945 года, пришла открытка с поздравлениями и пожеланиями здоровья.
И все. Больше от Лёшки известий не было…
Герой Советского Союза гвардии капитан Полухин Леонид Сергеевич 17 января 1945 года сгорел со своим экипажем в самоходке в ночном бою у озера Балатон, в Венгрии. Брошенный в атаку взвод его самоходных орудий без поддержки пехоты стал легкой добычей для фаустпатронов. Глупость высших командиров на войне всегда кровава…
В 1965 году его прах и прах членов его экипажа был перезахоронен на мемориальном кладбище советских воинов в Будапеште. На перезахоронении — в составе советской делегации, среди приглашенных родственников погибших — присутствовали два православных священника: седой согбенный старец и кряжистый, с окладистой бородой на изрезанном шрамами лице, хромой монах. На монашеской рясе боевые награды: орден Красной Звезды и две медали «За отвагу». Кем священники приходились герою — никто не знал. По документам Полухин Л. С.числился детдомовским. Родственников у него не было…
Несколько последующих лет, в каждом мае, посетители и обслуживающий персонал мемориала обращали внимание на двух старых русских священников, подолгу молча стоящих у плиты, на которой под звездой с лавровыми ветвями было выбито — Герой Советского Союза гвардии капитан Полухин Л. С.
С годами седому согбенному старцу стояние давалось все труднее, и спутник его все чаще усаживал старца на переносной складной стульчик.
И однажды монах приехал уже один...
С 1974 года к Лёшкиной могиле не приезжает никто…

К 70-летию Победы

Валентина БЕЛЯЕВА

Две встречи

Рассказ

Это история моего отца. Война не только чудовищна, она как в зеркале отражает сущность человеческой личности…

I

Шло лето 1941 года. Немцы без особых усилий и потерь продвигались по территории Советского Союза все дальше на восток, и «План Барбаросса» фашистской Германии на молниеносную войну укладывался в намеченные сроки. Германское руководство не скрывало своего ликования: все шло в соответствии с разработанной стратегией.
Под Смоленском, сравнительно недалеко от Москвы, в густых девственных лесах бродили брошенные командирами советские полки. В войсках, которые в тех условиях никакими войсками считаться уже не могли, царил хаос, командование отсутствовало, никто из солдат и офицеров никому не подчинялся, каждый был беспомощно предоставлен самому себе. Они оказались в окружении, потому как линия фронта была уже на востоке, но об этом никто из них не знал, лишь смятение и разброд владели умами несчастных военных.
С начала войны эти солдаты и офицеры не получили ничего, чем можно было бы воевать, — ни оружия, ни боеприпасов, не ощутили необходимой воинской дисциплины, разумного командования, не получали четко поставленных задач. Перед ними были лишь растерянные лица командиров, которые сами не ориентировались в реальной обстановке, и никто из тех военных, едва волочивших ноги в высокой траве по лесам, так странно и нелепо звеневшим радостными птичьими голосами, с начала войны не видел ничего, кроме бешеных свистящих вражеских бомб, несущих смерть вокруг, и клубящихся пылью дорог родной страны под грубыми кирзовыми сапогами.
Огромные воинские формирования машинально передвигались на спасительный, как казалось, восток, не имея ни малейшего представления о том, что их ждет. Исподволь подкрадывался самый настоящий голод, воля к жизни незаметно истончалась, и сознание солдат и офицеров постепенно вползало в плен тупого безразличия. Потеряв ориентацию в пространстве, времени и окружающей действительности, все больше похожие на стада животных, люди не знали, что им делать, и вскоре брели куда попало.

II

Небольшими группками они хаотично передвигались по бескрайним лесам в поисках хоть какой-нибудь пищи, когда лейтенант Красной армии Иван Ховрич почти неосознанно отделился от товарищей и через какое-то время вышел на опушку леса. Внезапно он почувствовал невесть откуда взявшийся приятный прилив какого-то неестественного чувства, хотя и слабой, немощной, но все же бодрости духа в отдаленном глухом и волнующем предчувствии важного события. Чем оно было обусловлено, лейтенант не понимал и некоторое время стоял неподвижно, как будто опасаясь спугнуть это свое новое состояние, дававшее хлипкую надежду на какие-то перемены в его жизни.
С опушки на возвышенности хорошо виднелась деревня — крытые почерневшей соломой приземистые избы с гнездами аистов на крышах и крохотными подслеповатыми окошками, изгороди из вязаных прошлогодних стеблей подсолнечника, сады, сараи, медленно бредущие на выпас мычащие колхозные коровы и даже местные крестьяне с тяпками в огородах. Немцев в деревне еще не было.
Местность вокруг была усыпана бумажками — немецкими листовками, сброшенными с самолета. Дождь размочил бумагу и текст, но, хоть и с большим трудом, содержание все же можно было разобрать. Листовки были двух видов. На одном из них на чистейшем русском языке на хорошей пишущей машинке под копирку был отпечатан текст с обращением к окруженным войскам: вермахт предлагал им сдаться в плен и убедительно заверял, что в ближайшее время победа Германии неизбежна. В другом виде листовок содержалось объявление местным жителям о запрете принимать в своих домах советских военных и предупреждение, что, кто его нарушит, ждет немедленный расстрел всей семьи.
Наступило летнее утро. Над землей поднималось безразличное солнце, всюду бросая свои, казалось, коварные серебристые блики, вокруг сияла обманчиво-радостная животворящая зелень, заботливо обмытая теплыми струйками ночного дождя, в свежем воздухе звенел веселый беззаботный щебет птиц, а из деревни доносилось извечное кукареканье петухов и мычание коров. Умиротворенная природа будто не признавала царившей действительности, и, хотя это была уже оккупированная территория, местные жители еще не успели ощутить и осознать смертельное дыхание надвигающихся событий, которые несла за собой война. Немецкие фашисты, вооруженные до зубов, продвигались вглубь чужой бескрайней земли, извещая местных жителей о своем прибытии оглушительным грохотом новеньких блестящих мотоциклов.
Здесь еще стояла нетронутая тишина. Сердце лейтенанта отчаянно билось, рассудок был уже неподвластен, он куда-то улетел, и Иван ощущал лишь невесомое тело, стремящееся без его участия вперед. Усилием воли взяв себя в руки, потихоньку, крадучись, он решил зайти в ближайший огород, чтоб сорвать там что-нибудь и съесть. Стрекотали кузнечики, и молодому человеку показалось, что он попал в детство, наполненное вот этим удивительно щемящим звоном. В какой-то миг душа его наполнилась загадочно чистой надеждой, и голод с новой силой заявил о себе. Это и была жизнь!
Она безжалостно напоминала о своих правах и вела уже сама по себе, все дальше и ближе к человеческому жилью. Пройдя сквозь небольшой участок колосящейся ржи, Иван, как назло, попал в посадки картофеля и, осененный неясной какой-то радостной тревогой, побрел дальше в надежде наткнуться на огурцы, морковь или капусту.

III

И вдруг неподалеку от ближайшей избы Иван увидел двух крестьянских баб, пропалывавших овощные грядки. Сердце его бешено колотилось в неясном предчувствии каких-то неизбежных и, скорее всего, благоприятных перемен, оно готово было выскочить из груди навстречу спасительному счастью, которое, он знал, вот-вот произойдет. Лейтенант не задумывался над тем, как поведет себя, у него не было на это ни сил, ни желания. Отрезвев от волнения, он решил подойти к женщинам и попросить что-нибудь из еды. Иван чувствовал, что имеет на это моральное право.
Приблизившись к крестьянкам, он вздрогнул от неожиданности и поневоле задержал внимательный взгляд на одной из них, потому как лицо ее показалось ему хорошо знакомым. Откуда в чужой деревне недалеко от Москвы, вдали от родного дома в забытом богом поселке на Украине в Сумской области, знакомое лицо? Конечно, ему это показалось. Иван вдруг вспомнил, что все на свете люди похожи друг на друга, и нет ничего удивительного, что кто-то похож на другого больше, чем все остальные. Женщина тем временем отвернулась и начала старательно полоть грядку. Другая же, как-то странно оцепенев, пристально вглядывалась в лейтенанта, стараясь разгадать, что же таит в себе эта непредсказуемая и такая неожиданная встреча.
Иван чувствовал, как наполнялось и прояснялось его сознание, ощущение голода отступало, отдавая дань каким-то неясно надвигающимся событиям. Стояла тишина, и только шуршание тяпки о землю нарушало ее невыносимый звон.
Каким-то глубоким подсознанием лейтенант почувствовал, что именно сейчас произойдет что-то чрезвычайно важное. Не сознавая себя, он приблизился к загадочной незнакомке. Она машинально выпрямилась: деваться было некуда. И тут Иван оцепенел от внезапного потрясающего откровения: перед ним в темной бабьей юбке в сборку, выцветшей синей в красный горошек ситцевой кофте и в надвинутом на глаза белом платке, завязанном у подбородка, тщательно выбритый, с тяпкой в руках стоял командир его полка.
Встретившись взглядом с младшим офицером с лицом, вспыхнувшим багровыми пятнами от невыразимого стыда и неожиданного отчаяния, затем внезапно побледневший, он с минуту мучительно размышлял, также потрясенный этой встречей. Затем, словно пытаясь облегчить свое состояние, молча расстегнул ремешок довольно дорогих часов и дрожащей рукой протянул их лейтенанту. Тот стоял неподвижно и будто ничего не понимал. В глазах стояла кромешная темень, пронзенная ослепительным лучом света. Несчастный лейтенант чувствовал лишь сумасшедший круговорот мыслей, который лишал возможности осознавать происшедшее.
Через какое-то время неимоверным усилием воли ему все же удалось вернуть свое сознание в представшую реальность. Он, скорее машинально, взял сверкающие на солнце протянутые часы и мгновенно почувствовал, что отныне и навсегда в ответе за принятый откуп, который является и его ношей, и он должен разделить цену этого неординарного события. Иван понимал, что она слишком высока, но он успел переступить черту, за которой выбора уже не было, и где он становился как бы заложником собственной совести. Лейтенант хорошо сознавал, что с этого момента оказался обязанным тайне, которую должен хранить. Как ни стыдно было признать, но он принял эту плату, которая могла сослужить ему неоценимую службу в будущей жизни. Он успел почувствовать жестокость этой безумной и, уже становилось ясно, долгой войны.

IV

Пару недель назад их свел случай. После боев наступило временное затишье. Хмурое небо, сплошь заволоченное темно-серыми тучами, низко свисавшее над уже оскверненной землей, казалось, пыталось защитить ее от зловещих железных птиц, словно понимая, что лишь оно способно отвратить падающую с его необозримых просторов смерть. Лил неторопливый серый дождь, и бомбардировщики не летали. Одежда и сапоги солдат и офицеров отступавшей армии промокли насквозь, в них трудно было передвигаться, и люди в тупом молчании кое-как сооружали шалаши. Постепенно дождь стихал, небо стало покрываться нежно-голубыми пятнами и вскоре засияло звенящими лучами щедрого солнца. Люди стали разводить костры, чтоб как-то обсушиться и передохнуть.
Внезапно прилетел вражеский бомбардировщик, немного покружил и начал сбрасывать на лагерь бомбы. Несчастные военные в панике бросились бежать, самолет же, покачивая крыльями с нарисованными свастиками, словно прощаясь и обещая вскоре вернуться, быстро удалился. На дымящейся земле рядом лежали погибшие, раненые и те, кто уцелел. От предсмертных криков раненых леденела кровь живых, и они были не в силах воспринимать окружающее.
Через какое-то время несчастные люди подсознательно стали приближаться друг к другу и тесными кружками, сидя на быстро сохшей земле, опустив головы, мало-помалу приходили в себя. Умирали тяжелораненые, крики и стоны постепенно стихали, но кое-где едва слышались слабые просьбы помочь уйти из жизни. Кто-то нерешительно предложил похоронить погибших, но его никто не поддержал, никаких сил не было, да и рыть землю было нечем. Солдаты и офицеры с отупляющим чувством бессилия и обреченности сидели рядом, словно не замечая друг друга.
Через какое-то время лейтенант Ховрич встретился взглядом с человеком, который будто разглядывал его, это был подполковник. Он был босым, по ноге стекала небольшая струйка крови, которая, однако, не останавливалась. Подполковник жестом подозвал к себе лейтенанта, приказал ему снять сапоги вместе с портянками для него с кого-нибудь из убитых и вручил срезанную ножом ветку дерева по их размеру. Иван обязан был подчиниться. Он быстро выполнил приказ своего командира, аккуратно перевязал ему раненую ногу и помог обуться. Тот искренне поблагодарил лейтенанта и в благодарность протянул пачку галет. Они хорошо запомнили лица друг друга.

V

Слепой и нелепый случай свел их во второй раз. К ним подошла женщина — обыкновенная сероглазая русская крестьянка средних лет, хозяйка усадьбы, в такой же темной юбке и собственноручно сшитой светлой цветастой ситцевой кофте, из тех, на которых держится нелегкая деревенская жизнь. Своей нехитрой житейской мудростью она быстро и адекватно оценила сложившуюся ситуацию.
На днях она приютила своего соотечественника — советского подполковника отступающей Красной армии в своем жилище, пусть и небескорыстно, но и нисколько не сомневаясь в своей правоте. Женщина совершенно справедливо рассудила, что никто не имеет права упрекнуть ее в таком поступке, поскольку наступили новые законы жизни — жестокие и нечестные. А правда, она всегда меняется. После того как нелюбимый муж ушел на фронт, все нехитрое хозяйство легло на ее хрупкие плечи, и хозяйка избы еще не успела толком осознать, какая трудная жизнь ждет ее впереди, как нелегко будет растить троих детей. Но на душе стало легче, когда муж ушел на фронт: он частенько напивался и избивал жену, срывая на ней свою злобу из-за беспросветной колхозной нищеты, которую влачила семья. Но голода в настоящем его смысле все же не было. Небольшое хозяйство, в котором были даже несколько кур и коза, позволяло худо-бедно прокормиться.
Женщина надеялась, что как-то да будет. О войне она старалась не думать, понимая, что судьбу не изменишь. Уходить было поздно да и некуда. Ей стало неимоверно жаль голодного, едва стоявшего на ногах офицера. В нем она увидела только человека — несчастного и обреченного, поздно вечером постучавшего в дверь ее избы в последней хрупкой надежде на спасение. От подполковника у него не оставалось ничего, кроме грязной армейской формы, а тупой несчастный взгляд, цена которому — жизнь, выдержать было невозможно.
Через несколько дней по всей деревне лежали белые бумажки — немецкие листовки. Женщина понимала, что рискует собой и детьми, но прогнать невольного поселенца из своей избы уже не могла да и не хотела. В глубине души она надеялась, что обойдется, что немцам их деревня неинтересна и что нужна им только Москва.
Теперь, в огороде, женщина судорожно размышляла, как быть. Мысли ее застыли наконец на единственно правильном решении. Она быстро сбегала в избу (благо, дети еще спали) и собрала в узелок нехитрую снедь: ломоть хлеба, пару яиц, по нескольку огурцов, яблок, луковиц и вчерашних вареных картофелин. Немного подумав, набрала черпак воды и доложила по кусочку сала и сахара-рафинада.
Вернувшись в огород, женщина молча протянула все это лейтенанту, который в том же оцепенении стоял в огороде и с невидящим взглядом смотрел перед собой. Подполковник стоял прямо, и весь его вид был полон муки, безысходности и душераздирающей тоски. Младший офицер машинально взял сверток и жадно выпил воду. Никто из троих не произнес ни одного слова, но ум каждого лихорадочно работал, отдавая полный отчет в том, что этот момент запечатлит вечность. Медленно повернувшись, опустив голову, нежданный гость, как в забытьи, побрел к лесу. Теперь только там был его дом.
Несчастный лейтенант чувствовал свой неповиновавшийся рассудок. Но, проявив немалое мужество, на какое был только способен, он все же сумел привести свои мысли в надлежащий порядок, выстроить необходимую иерархию и обратиться к своей двадцатичетырехлетней мудрости. Он заставил себя поискать в огромном открывшемся мироздании оправдывающие обстоятельства поступка своего командира. Это было трудно, слишком трудно, но он нашел его — несчастное и бесславное, но все-таки твердое, четкое, ясное и бессудное оправдание, имевшее высший подлинный и трагический смысл. Он не смог бы жить без этого найденного решения, и его определенность помогла ему обрести какое-то облегчающее умиротворение.
В голове стремительно светлело. Лейтенант решил положиться на свой ум и судьбу, несмотря на то что она тяжкой черной дланью бесчестно распростерлась над его головой, затмив прозрачное голубое небо, солнечно сиявшее в те летние дни над смоленской землей.
У края огорода привольно развалились, словно отдыхая, сочные заросли бузины, лопухов, прочей сорной травы и огромный ивовый куст. Иван сел, развернул сверток с едой и с удовольствием, какого не помнил, начал есть. Душа его сразу же почувствовала божественный прилив сил, она всеми фибрами как бы кричала: «Я есть! Я существую! Я хочу жить!» И лейтенант, сморенный таким сладостным блаженством возрождавшейся плоти, удобно устроившись в лопуховых зарослях под роскошными ветвями кудрявой ивы, свисавшими до земли надежным прикрытием от начинающего пригревать солнца, заснул глубоким крепким сном.
Летнее солнце, глупое, ничего не понимающее вечное вселенское светило, словно играючи, вальяжно и щедро распускало свои сверкающие лучи и уже нещадно палило. Иван проснулся. В теле звенел здоровый и, на удивление, бодрый дух, молодой отдохнувший организм пронизывало забытое и сладкое ощущение бытия. Он мгновенно вспомнил раннее утро. Голова, медленно заполнявшаяся туманом, становилась все более тяжелой и уже начинала раскалываться, не от боли — ошеломляющее впечатление от нежданной картины в крестьянском огороде вновь заполонило его разум, и лейтенант уже не мог думать ни о чем ином. Он не чувствовал к подполковнику ни презрения, ни ненависти, ни брезгливости, ни жалости, он не смог бы определить свое отношение к нему. И, как ни странно, уже не осуждал.

VI

Внезапно он своим дальним подсознанием скорее почувствовал, чем услышал, раздававшиеся издалека и заполнявшие бесконечное окружающее пространство перекликающиеся эхом окрики на хорошо знакомом немецком языке: «Шнель! Шнель! Шнель!»
В школе Ваня обнаружил незаурядные способности к немецкому и с огромным увлечением изучал этот красивый чужой язык. Он мог цитировать страницы музыкальной поэзии Шиллера и Гете, иногда с наслаждением в одиночестве декламировал самому себе, и сейчас никак не мог осознать, что на этом языке говорят люди, пришедшие в его страну убивать.
Он не сразу понял, откуда несутся эти крики, но своим глубоким и ясным умом уже четко понимал, что попал в плен и что любое сопротивление будет глупым и бессмысленным. Лейтенант Иван Ховрич успел осознать, что страна находится в чрезвычайно серьезной опасности, что советские войска деморализованы и беспомощны, но мысль эту вслух произносить не решался, помня о том, что родину опутала атмосфера страха, подозрительности и непонятного, ничем не объяснимого террора. Советская власть поощряла доносительство даже на близких, люди пропадали в безвестности. Отец отбывал срок где-то на севере как «враг народа», и в органах семье объяснили, что ей будет лучше, если о нем забудут. Иван понимал, что страна в состоянии безумия, и что с этим ничего поделать нельзя. И вот теперь эта война, сущность которой была за пределами разума.
Лейтенант машинально брел в сторону леса, откуда, было хорошо видно, выходили изможденные военные Красной армии. Они шли, казалось, нескончаемым потоком, голодные, грязные, с равнодушными бледными обреченными лицами, волоча будто неподъемные ноги. Скорее, это были невесть откуда взявшиеся тени, судьба которых была им безразлична. Оружия ни у кого не было. Окружающие их немцы помахивали автоматами, показывая куда идти.
На миг Иван потерял рассудок. Повернуть назад? А куда? Туда же, где он встретил подполковника? А как он будет жить, дышать, осознавать себя? Ни времени на размышления, ни выбора не было, и лейтенант с мгновенно прояснившейся головой пошел навстречу судьбе. Он шел медленным шагом, словно пытаясь оттянуть время, которое принадлежало ему и в котором он ощущал свою личность. Несчастное сердце, готовое выпрыгнуть из груди, нещадно стучало и звенело набатом, но Иван ясно и уверенно отдавал себе отчет в том, что последовать примеру подполковника позволить себе не сможет никогда.
Внезапно он увидел издалека нацеленный на него автомат. Молниеносный страх заставил поднять руки вверх, и дуло отвернулось. Людей выводили на дорогу, ведущую к железнодорожной станции. Всех их ожидали лагеря в Германии. До Москвы было всего лишь около трехсот километров.
Нескончаемые эшелоны с истощенными, пленными советскими военными расползались по стране, взрастившей чудовище ХХ века — германский фашизм. Их размещали во временные или постоянные лагеря, огороженные каменными стенами и колючей проволокой. Дожди — эти нудные проклятые европейские дожди — отнимали способность мыслить и обостряли чувство бессильной злобы на судьбу. Пленные, много месяцев подряд видевшие над головой только небо, нежно-голубое, с вальяжно проплывавшими пушистыми облаками, обыденно-серое, мутное, хмурое и неприветливое, дождливое или весело блистающее игривыми солнечными лучами, всюду раскинувшими свои ликующе издевательские блики, мечтали только о хлебе и крыше, теряя честь, совесть и человеческий облик.
Они жили в пространстве, именуемом страной Германией, на голой земле, получив, однако, разрешение разводить костры и варить картофельные очистки вместе с другими отходами, которые немецкие охранники ведрами перебрасывали через ограду. Многие по опрометчивости побросали свои шинели еще летом, когда стояла жара, и теперь горько сожалели о том, страдая от дождей, ветров и начинающихся заморозков.
Лейтенанту Ивану Ховричу по счастливой случайности еще по дороге в лагерь удалось обменять у местных жителей часы, которые он получил от подполковника-дезертира, на сухари. Они оказались ценностью, которую нельзя было переоценить, в тех условиях это было самое настоящее счастье. Сухарей было довольно много, и Иван изловчился носить их на себе — в подшитой подкладке шинели. И хотя сухари очень скоро превратились в мелкое крошево, они здорово поддержали его жизнь. Лейтенант мысленно горячо благодарил судьбу, которая занесла его тогда в спасительный крестьянский огород.
Быт пленных в лагере заключался в ничегонеделании в изнуряющем голоде и ожидании распределения на принудительные работы на благо Третьего рейха. И все же многие из тех несчастных людей понимали, что как-то надо поддерживать друг друга, по мере возможности помогать, и подсознательно искали для себя если не товарищей, то возможных компаньонов. Каждый цеплялся за жизнь.
Вскоре Иван вместе с двумя товарищами попал на сельскохозяйственную ферму на западе Германии и был рад такому повороту в судьбе. Хозяин их, пожилой немецкий фермер, оказался многое повидавшим в жизни неглупым человеком, мудро решив для себя на всякий случай по-человечески относиться к своим подневольным работникам, и старался не вызывать их недовольство. Молодые мужчины жили в сносном теплом сарае с печкой, спали на соломенных тюфяках. Они получали хлеб, вдоволь картофеля и других овощей, по воскресеньям — по сто грамм сахара, варили кашу из продела. Так что эти три с половиной года можно было считать вполне благополучными.
Никаких вестей о том, каково положение на войне, они не имели. Иван, хорошо владевший немецким языком, выполнял роль переводчика в своей маленькой компании, авторитет его у товарищей был непререкаем, и они чуть не боготворили его. Ссор и конфликтов практически не было, пленные хорошо понимали, что только их сплоченность дает какую-то надежду на будущее.

VII

Однажды весной 1945 года Ивана подозвал хозяин и сказал, что война заканчивается, что Германия эту войну проиграла, и в ближайшее время их жизнь изменится. Как именно, никто не знал. Земля Германии, где находилась ферма, оказалась в американской зоне оккупации, и вскоре по радио были объявлены дата и время, когда все советские военнопленные должны зарегистрироваться в местных органах оккупационных властей.
Тревога и смятение, царившие в голове каждого, не давали покоя, а надежды на возвращение домой наполняли разум и тело сумасшедшей радостью. Но и подспудный ползучий страх угнетал все сильнее и сильнее. Военные знали о словах Сталина: «У меня нет пленных, у меня есть только предатели». Но все они наивно полагали, что легко смогут доказать свою невиновность перед Родиной…
После года работ по репарациям на территории Германии освобожденные, по-прежнему военнопленные Красной армии, огромной толпой стояли во дворе полуразрушенной школы в г. Геническе Херсонской области Украины. Здесь располагались фильтрационный лагерь и Управление контрразведки СМЕРШ НКВД СССР. Двор был огорожен высоким деревянным забором с фонарями и колючей проволокой, и несчастные люди с тяжкими мыслями разглядывали свое новое пристанище, где их встречала Родина. В длинном мрачном коридоре каждый из них ожидал своей очереди в бывшую классную комнату за обшарпанными дверьми, где был устроен кабинет и где определялась судьба каждого находящегося здесь.
Наконец наступила очередь бывшего лейтенанта Красной армии Ивана Ховрича. Как ни удивительно, но ему удалось сохранить свою военную форму. Истрепанную и грязную, он тщательно выстирал ее, надраил знаки отличия и с бешено колотящимся сердцем переступил порог кабинета.
Как долго шел он эти несколько шагов! Словно воздушные ноги переступали сами, они как бы отделились от тела, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но лейтенант держался прямо, зная, что ни в чем не виновен, и хорошо понимал, что должен выдержать свой взгляд: он должен быть таким, какой может быть лишь у человека, которому нечего бояться. Идя к столу, Иван думал лишь об этом.
За столом сидели трое: майор и два полковника. Лейтенант со спокойным взглядом подошел к сидящим перед ним офицерам. «Как они отнесутся ко мне? Будут ли ставить в вину пребывание в плену? Знают ли об отце, который был арестован как враг народа и сослан куда-то на север без права переписки? А если спросят — отказался ли он от родства с ним? Что тогда?» Все эти вопросы молниеносно пролетели в голове, они могли кружить еще долго, но Иван решительно взял себя в руки.
Майор держал в руках его «дело», которое было заведено еще в Германии. Иван ждал. И тут… Его обожгло словно молнией! В глазах внезапно потемнело, бедный ум тут же покинул его воспаленное сознание. Иван почувствовал, как пол уходит под ногами, он не мог ни слышать, ни говорить и изо всех сил пытался овладеть собой. Он отчетливо видел знакомого подполковника. Это был тот самый командир полка отступавшей, а затем плененной, армии, которого лейтенант встретил в крестьянском огороде на исходе лета в начале войны на смоленской земле.
На миг они встретились взглядами. Полковник СМЕРШа тоже узнал лейтенанта. На мгновенье в глазах его мелькнул ужас, и он тут же опустил голову. Лицо покрылось теми же багровыми пятнами, руки задрожали мелкой дрожью, в этот раз он уже не мог смотреть прямо, как тогда. Иван до мельчайших подробностей помнил их встречу летом сорок первого, его умоляющий, мучительно жалобный взгляд. Но все-таки это был взгляд затравленного человека, который собой не владел: им владела эта жестокая война. Тогда во взгляде подполковника Красной армии, хотя и жалко, но все же четко трепетало нечто, данное свыше, что давало ему хотя бы ничтожное моральное право на такой выбор.
Иван много размышлял об этом. Сейчас же (это был уже полковник карательных советских органов) он смотрел в стол и, по всей вероятности, переживал свои самые тяжелые минуты в жизни. Но и вряд ли не осознавал того, что лейтенант, дальнейшая жизнь которого решалась здесь, мог сделать заявление о его дезертирстве представительству СМЕРШа еще в Германии весной сорок пятого!
Лейтенант медленно приходил в себя. Майор, сидевший рядом с другим полковником, уже злобно кричал на него, потому что тот молчал. Но все же Иван нашел в себе силы ответить на все вопросы и под конвоем был отправлен во временный лагерь, а попросту — кусок обычной степи, обнесенный колючей проволокой. Пленным было велено ожидать своей участи.
Через какое-то время стали оглашать списки. Собравшихся людей размещали по грузовикам. По тому, КАК это делалось, многие понимали, куда их увезут. С диким остервенением обезумевшие люди бросались на охранников, пытаясь завладеть оружием, но эти бунты жестоко подавлялись шквальной стрельбой, и уцелевшие тупо сидели, уже не ощущая себя людьми, и ни на какие либо поступки были неспособны.
Тянулись бесконечные дни. Фамилию лейтенанта все еще не называли. Такого страшного времени в его жизни не было ни на войне в сорок первом, ни в плену в Германии.
Однажды к Ивану незаметно подошел конвоир и тихо сказал, чтоб тот следовал за ним. Его привели в маленькую комнатку, вероятно бывшую учительскую. В углу за столом сидел тот самый майор, который допрашивал его в первый раз. Ни слова не говоря, он протянул лейтенанту воинское удостоверение с его фамилией и так же молча показал пальцем, где надо расписаться. Дрожа всем телом, Иван поставил свою подпись, взял в руки бесценный кусочек бумаги в сером матерчатом переплете и, не веря случившемуся, словно в невесомости, направился к выходу. Окрик заставил его вернуться. Майор снова показал, где надо расписаться, и выдал разрешительный документ на право передвижения по железной дороге на территории Украины. Иван так же машинально расписался и, не помня себя, вышел на улицу. Он не верил, что весь этот ад позади…
Лейтенант долго шел по проселочным дорогам к железнодорожной станции, был безмерно счастлив, но все же тяжело и мучительно размышлял. О том, какая страшная была война, о том, как мерзли под открытым небом Германии пленные почти до конца 1941 года, как теряли все человеческое. Иван с теплотой вспоминал о старом немецком фермере, о том, как искренне блестели его глаза, когда говорил, что не хотел этой войны, и еще о многом другом.
Впечатления от встреч с командиром полка в крестьянском огороде на Смоленщине в сорок первом и с ним же, как представителем Главного управления советской военной контрразведки, в сорок шестом, были на разных планетах. Лейтенант хорошо понимал, что эти два поразивших его разум события — единое неразрывное целое, и что именно ему он обязан жизнью. А также и то, что до конца своих дней он будет осмысливать сущность этих двух встреч. И знал, что никогда ее не постигнет.
Он заставил себя вернуться к мыслям о ближайшем будущем и почувствовал, с какой сумасшедшей радостью зазвенело сердце. Сияло небо, вокруг весело чирикали беззаботные воробьи, тепло распахивало свои ласковые объятия, а легкий прохладный ветерок приятно обвевал лицо. Сквозь две незабываемые встречи простиралось мироздание…

После освобождения мой будущий отец Иван Игнатьевич Ховрич много лет добивался разрешения на поступление в институт, так как бывших пленных в вузы не принимали. После смерти Сталина обстановка в стране смягчилась, и он, уже имея благополучную семью, поступил в Сумской пединститут на физмат. Затем преподавал в школе на своей же родине в г. Бурыни Сумской области Украины.
В восьмидесятых годах они с мамой перебрались в г. Воронеж, где жили две дочери и четверо внуков.
Трагические события войны, плен, фильтрационные лагеря оставили в душе отца глубокие незабываемые чувства. Но впечатления от тех двух встреч на протяжении всей его жизни оставались сильнейшими.