Дмитрий СОРОКИН. Возвращенец

Ян БРУШТЕЙН. «Среди бурьяна зреет хлеб»

Виталий БУРИК. Белая дверь

Многоголосие. Кирилл АЛЕЙНИКОВ, Юлия ГАРДНЕР, Галина ГОРБАТЕНКО, Марина ЗАРУБИНА, Екатерина КАРГОПОЛЬЦЕВА, Евгений КОХАН,

Алексей КРЕСТИНИН, Светлана КУРАЧ, Кселена ЛИТВИНОВА, Станислав МИХАЙЛЕНКО, Константин РАСПУТИН

Дмитрий СОРОКИН

Возвращенец

Я все ближе к отцу

Я все ближе к отцу... Пусть писал его имя со строчной.
Скоро скорый придет, на который нельзя опоздать.
Снег верней и верней в этой осени спальной и блочной.
И до станции миг. И бессменно грядут поезда.
Я все ближе к отцу. Словно в небе ему одиноко.
Он однажды вот так, уезжая в Москву, помахал
восковою ладонью и сгинул, похожий на Блока,
где-то за год до смерти, как Блок, равнодушный к стихам.
Я все ближе. От близости холодом веет.
Видно там, где сейчас он, к зиме еще те сквозняки.
А ноябрь над Москвой свои странные праздники сеет...
Я все ближе к отцу, в жизни так не бывали близки.


Cнег Рождественских каникул

Я не любил поэта Цоя... И Башлачева не любил.
И про обкуренную совесть давным-давно уже забыл.
Шприцы, отброшенные в угол, топтал кирзовым сапогом.
Но откликался и аукал богемно пахнущий глагол.
Под Новый год горели сутки и отражали зеркала
Марию с детского рисунка... И жизнь, которая прошла.
На карнавале в Вифлееме мы познакомились с тобой.
И плыл по Иордану лебедь, но голубем казался Бог.
Я не любил поэта Цоя. Мне Друнина была милей:
гараж с осеннею листвою — в последнем танце на земле
парил на грани рукопашной... И Башлачев почти воскрес.
И снег грядущий и вчерашний дарил предчувствие чудес.


Великий Инквизитор

Великий Инквизитор под дождем
по Киеву бредет, а Киев умер...
И сам Богдан прикинулся вождем,
покуда Буревестник просит бури.
Покуда ищет счастия пиит —
быть агнцем Непорочного зачатья...
Не на осине листиком качаться,
а с запорожцами горилку пить.
А в Киеве нестрашная зима,
но бьет озноб, как там в далеком Риме,
где он в склерозе Бога прозевал,
и это Бог как должное воспринял.


Возвращенец

Январь в пейзаже возвращенца,
луна рождественских молитв...
И от обидчивой любви
все холодней и дальше лик
тебя хранящего младенца.
Там отчеств нет, а здесь не вспомнить,
где вскормлен или как зачат,
какою тенью при свечах
тебе предписано молчать,
с которым из незримых спорить.


Директор

До второго пришествия, как до звонка
на урок математики в школе снесенной...
Выйдет сторож из прошлого, грустный и сонный,
сообщить, что директор не любит зеркал.
На деревне у дедушки нет сквозняка,
не уйти на больничный и не простудиться,
словно ворону в черной звезде угнездиться
и не знать, что директор не любит зеркал.
Здравствуй, матушка Смерть, на помине легка,
мы тебя поминаем ничьим самогоном...
Мы тебя познакомим с сиреневым гномом,
он — директор, который не любит зеркал.
Ах, анафора вышла, прости дурака,
не сочти за ошибку, словесник-зануда.
Три баяна порвет молодецкая удаль.
И плевать, что директор не любит зеркал.


Весна

Тает. Тоской на весеннюю жесть
падает снег прошлогодний...
Дети взлетают с восьмых этажей.
Горькую пьют педагоги.
Тает. И девочка двойку свою
шлет физруку-идиоту.
А на ютьюбе снова поют
поодиночке и оптом.
Эх, хорошо нам в грядущем ЕГЭ,
славно играть в лотерею...
Скоро оттает замерзшее г...
Граждане, с первым апреля!
Тает. И ангел откроет гамак,
чтобы никто не разбился...
Крылья подарит сошедшим с ума,
Господа — самоубийцам.


Семь тысяч лет в Четвертом Риме

Непреходящие застолья.
Угодник Николай у ели.
День до рождения Емели.
Пять дней до Рождества Христова.
Мы на немного станем старше.
И будем, может быть, мудрее
Емели — сына тети Маши,
но не Иисуса Назорея.
Мы всем простим, кому сумеем,
и не сумеем, коль не сможем...
А Год Змеи не станет змеем,
поскольку не допустит Боже...
Опять родится, вновь воскреснет
и вновь грехи чужие примет...
И мы с тобою будем вместе
семь тысяч лет в Четвертом Риме.


И сериал закончится

И сериал закончится, и снег
начнется, а затем продлятся святки...
И в воздухе рождественском и вязком
лететь нам будет легче, чем во сне.
И всех полуигрушечных огней
достанет вместо лампочки погасшей...
И в жизни мимолетной и пропащей
стать птицей не сложнее, чем во сне.
И в сонном парке карнавал теней,
в недавнем прошлом неодушевленных...
И среди всех возлюбленных влюбленных
узнать, увы, реальнее во сне.
Запах снега и гул петард

Запах снега и гул петард
мне напомнит, что праздник нынче...
Дальней мамы своей бастард.
Неразгаданный код да Винчи.
С католическим Рождеством
и с размолвкой ортодоксальной...
Дед Мороз, как бухой дневальный,
а Снегурка простая сво...
И глядит, как кружит луна
в двадцать первом чужом столетье,
тот, кто всех нас творит и лепит,
кто останется после нас.


Октябрь закончен

Октябрь закончен. Редкую листву
запомнит «Никон», купленный в кредит...
Маэстро на холсте рисует звук.
Легко уйти, но сложно уходить.
Кудрявый, возомнивший, что пророк,
затоптан одичавшею толпой...
Но это там, а здесь печет пирог
старушка-веселушка в выходной.
А я, придурок, нарисую щит
на пустоте осколком кирпича...
Старушка утром в церковь поспешит.
Но это здесь и явно — не сейчас.


Покуда мы еще не родились

С почтовой марки смотрит папуас,
но марка станет маркою бумажкой...
И ходит пес, задумчивый и важный,
по комнате, где в полночь свет погас.
Под утро, полстолетья продремав,
ты ощущаешь расставанье с тенью,
и что не так ужасен понедельник,
пока на Чистопрудном есть трамвай.
Покуда мы еще не родились
и жив Христос, поскольку под запретом...
И наша эфемерная планета
так далека от неба и земли.

Ян БРУШТЕЙН

«Среди бурьяна зреет хлеб»

Этюды

***

А жизни вкус, как прежде, сладкий,
Налил вина — до дна допей.
И ты проходишь без оглядки
По миру зрелости своей.

***

Зелень утреннего света,
Невесомая планета
Убегает от меня.
И никто не отменял
Этот воздух беспричинный
И бессонницы картины
На излете дня...

***

Все будет без конца: мое дыханье
В дрожащем воздухе продлится на века.
А то, чего касается рука,
Исчезнет, как последнее свиданье.

***

Держусь за жизнь, за пыль ее и стыд,
За дождь, который утром моросит,
За бесконечность медленного дня,
За друга, позабывшего меня.

***

В реанимации окно,
Земли не видно, неба — тоже,
И только дерево одно
На старое пальто похоже.
В стекло колотит рукавом,
Ко мне старается пробиться...
И крики удивленной птицы
Небыстро гаснут за окном.

***

Я был крылат и в затяжном прыжке
Гадал по солнцу, словно по руке.
И был я счастлив несколько минут.
Потом, увы, раскрылся парашют.

***

мне возвратиться в Ленинград как видно не дано
я был бы рад и нет преград но кончилось кино
давно родные за бугром и милых нет квартир
и бродит время с топором доламывая мир

***

Как я вырвусь в этот день,
Чтобы вздыбилась дорога,
Чтобы снег, такой дородный,
Тень навел бы на плетень.
Не привычной простотой,
Не простудой, не проказой
День обрушился и сразу
Оборвался суетой.

***

У веселого поэта и у желтого листа
Есть причина для полета, если завтра пустота.
Если пьяная погода, если трезвая судьба...
У поэта есть порода, и он сам себе судья.

***

Через мосты или подмостки,
Через беду и баловство...
Рисую жизнь свою на воске
И отдаю огню его.
Картины ада или рая
В печи оплавятся, сгорая,
А я не нужен сам себе.

Четвертый ангел мне сыграет
На золотой своей трубе.

***

Я закопал свою судьбу
В российской вязкой глубине,
И даже вспомнить не могу,
Что в юности мечталось мне.

Язык здесь груб, и разум слеп,
Душа во сне, и в глотках пиво...
Но на полях неторопливо
Среди бурьяна зреет хлеб.

***

«Если б молодость знала, если б старость могла…»
Говорим мы устало, выгорая дотла.
Никуда же не деться: уходя по кривой,
Мы спасаемся в детстве, мы впадаем в него.

***

Маменькин сынок и «городской»,
Был станицей взят я на постой.
И в ночном, от сырости дрожа,
Видел, как рассвет течет с ножа.
Будут до последнего мне сниться
Лошадей восторженные лица.

***

В этой невообразимой дАли,
Неподвластной вашему ДалИ,
Мы с тобой такое повидали
Мы в такое ляпались, влетали —
Выживали и перемогли.

И давно, дружище, мы не дети,
Но легли под старо-новый гимн
Мостиком меж двух тысячелетий,
По которому идти другим.

***

А музыка была вначале!
Она звучала в том саду.
Ее порой не замечали,
Как ветер, сон или звезду.
Она была и змей, и древо,
Катился яблоком мотив...
Его протягивала Ева,
Неосторожно надкусив.

***

Жизнь мучительна и прекрасна...
Потому ль на закате лет
Восхищенно и разнообразно
Я люблю этот белый свет?
Здесь пометки, помарки, знаки
И потешной судьбы места.
Здесь и женщины, и собаки...
Значит — все это неспроста.


Сказка

Запечных дел мастер,
Заботливый мой сверчок,
Откроет ли дверь настежь
Туда, где стоит свечой
Горячий дым банный,
И где на изломе лет
Ты вынырнешь из тумана
Ко мне на своей метле...

***

Дожди шальные, обложные
Над Волгой пляшут, ворожа.
Привычны, как неврастения
У суетливых горожан.

***

И те же речи, и те же лица,
Вода лежит тяжело и сонно.
И церковь белая, как больница,
В глаза глядит операционно.

***

Мне хотелось так отчаянно
Плыть в каюте на корме.
Корабли давно отчалили,
Предназначенные мне.
Мы привыкли и поверили,
Что стоим на берегу...
Если пустят, то по берегу
Вслед за ними убегу.

Виталий БУРИК

Белая дверь

Антропология

…долго ли будут молчать эти кости?
Т. С. Элиот «Пепельная среда»

Ау, тайна бытия человека!
Где последний шаг
Сделала лапа зверя?
А следующий шаг — чей?

Ау, кости грядущего ископаемого!
Неужели вы ничего не запомните?
Неужели будете
Лежать смирно вечно?

Ау, любовь матери!
Где будешь завтра,
Самая сильная,
Но волю Неба не осилившая?

Ау, счастье влюбленных!
Где твои дворцы, дороги и крылья?
Летит путем ветра песок…
Обнажает пустыня кости грядущего.

Ау, жизнь! Жизнь! Жизнь!
Кто вспомнит о тебе,
Прочтет тебя, скажет тебе?
Пергамент готовила долго — слова на нем…

Белая дверь

Кто тут первый придумал, что есть эта дверь?
Словно сладил ловушку надолго для нас…
Там, у стен в темноте, где мы ходим теперь
Каждый встречный о ней начинает рассказ…

Дверца белого цвета… а может, пролом
Что рыжеет щебенкой в кирпичной стене…
Но нашедший ее не расскажет потом
О стране за стеною тебе или мне…

Говорят, что никто не вернулся назад,
Только верят, что счастье за дверью живет…
Заступив за порог, бросишь в прошлое взгляд,
И ребенок за ручку тебя уведет

В ослепительный край, где весна до краев
Мир наполнит цветами и радостью — грудь,
Где средь самых чудесных узоров и снов
Возрожденному сердцу откроется путь.

Отражение

(Отрывок)

…И так, в предстоянии перед незримым лицом —
или Богом, или другом, или матерью, или отцом,
только не пред Любовью, поскольку она не снаружи — она внутри…
Будучи в таком положении между недоступным небом и ненужной землей,
Думая о своем положении, о себе, как ненужном небу
и пока недоступном земле — часто взываю
к Богу ли, другу ли, матери или отцу,
но часто молю в своем сердце о Любви лишь, поскольку
не снаружи она, но — внутри…

1. Близко, ближе… Насколько близко
чувствовать будто в одной коже?
Безлико ли великое чувство, наполняющее,
Заполняющее пустоты в пазухах кожи
Меж нами? Безднами не захлебнется?
Проснется, проступит ликом ли, трафаретно
На мятой футболке… с ними…
С нами во снах и в яви пусть явится чудо касания,
Краткого мига касания дыханьем — дыханья.
…я вижу хрупкие плечи и знаю,
Что теплые плечи твои…

2. Зарыться в подушку, когда не хватает тепла…
И снова губами искать твои нежные руки.
Ушла… улетела… сквозь пальцы водой утекла.
Дыхание ловит холодные волны разлуки.
Амфибией в стылой воде приучаюсь дышать.
И змеем премудрым себе говорю: «Все проходит…»
Но пальцы вцепились в подушку, их трудно разжать,
И чувств провода в никуда, оборвавшись, уводят…

3. Одиночество — кит, проглотивший Иону.
В темноте среди скользких утробных теснот
Биться тенью, кричать, звать на помощь — напрасно,
Не придут, не услышат, здесь никто не живет…

Зонт

…И дождь наотмашь хлещет по зонту.
И, сгорбленный, зонт плачет от пощечин.
Зонт рад бы провалиться в пустоту
Небытия, сам черен и ничтожен…

Он не защитник. Если дно небес
Вдруг прохудилось — где там черной кляксе
Погоду делать… Но в привычке здесь
За ручку неба-зонтика держаться.

Клети бедняков

1

Мой ангел, в детстве вы читали
Про царственный восторг балов…
Вы бесприданницей попали
Не в сети — в клети бедняков.

В стране труда, Стране Советов
Никто вам не сулил дворцов.
За счастье — сыты и одеты!
Апартаменты бедняков —

Стеклобетонные квадраты…
А бал — кабак. Среди столов
В час пьяной пляски так богаты,
Не чуя меры кошельков,

Безродные аристократы,
Щеглы из клетей бедняков!

2

Кто честной бедности стыдится,
Того презрит любой пиит…
Но честной сказке с нами сбыться
Быль общежитья не велит.
Родное

Как птицы весной, возвращаюсь на круги своя.
Земле присягаю, небесное чуя сиротство.
И снова ищу тот опорный гранит бытия,
Что чувствам вернет неутраченное первородство.

И льдов и снегов обветшалые злые поля
Пусть плачут водой и смеются зеленым разливом.
Пусть щедростью зреет скупая доныне земля
И радостью вспыхнет под солнцем поток говорливый.

И к этой земле я вернусь, разорвав пелену
Зимы наваждений, холодной утробы покоя,
И с теплого камня на ближние травы взгляну
В надежде увидеть сердечному лугу родное…

Об отце

Все труднее из памяти выхватить образ отца…
Под снегами разлуки наш сад онемел сиротливо.
По весне новый листик ладошкой не тронет лица,
И не вспенится цветом трепещущим старая слива.

Десять лет как разбился последнего детства приют,
Живший тихо в радушных словах и знакомой улыбке.
Мои грустные мысли причины никак не найдут
Отчего в этом мире все временно, смертно и зыбко…

И остались не пройдены вместе узоры дорог
На бескрайней земле, по которой он хаживал мало…
И остались не читаны многие тысячи строк
Среди книжных сокровищ, что в плевелах жизни собрал он.

И совсем не излито вино той сыновней любви,
Что была взаперти, как казалось, до лучшего часа…
Ветви сливы укором коснутся склоненной моей головы —
Слишком поздно прощенья просить… слишком страшно прощаться.

Смотрю в зеркало

В моем отражении просто живет
Тот юный мечтатель, кто ночь напролет
Выстраивал замки, чинил паруса,
Кто карты, ожившие в книжках отца,
Осваивал, точно Колумб всех морей,
И не было стран тех теплей и добрей.
Мое отраженье не может понять,
Как может реальность так ранить и лгать,
Как может некнижная жизнь невзначай
Мой флот опрокинуть движеньем плеча
В студеные бездны некнижных морей,
Где слезы прибоев морских солоней.

И рокот утробный звериной земли
Разбитые в щепки сглотнет корабли
Песка языками. До лучших времен
Им будут пристанищем дюны и сон…
Я сквозь отраженье смотрю на пески.
Средь дюн я надеюсь увидеть ростки.


***

Так стоит ли сызнова жизнь начинать?
До мук напрягать поседевший висок,
До дрожи в руке карандашик сжимать,
До крика выписывать новый пролог?
И призраку счастья вновь кинуть терзать
Остывшую душу, уставшую плоть,
И снова одну среди чуждых искать,
Чтоб вдруг, породнившись, невзгоды молоть.
И печь каравай, что сполна утолит
Злой голод бесчувствия, жажду тепла,
Залечит овраги потерь и обид,
Чтоб радость по мостику в сердце пришла.

Бессоннице

Бессоннице глядеть в тревожные глаза,
Шептать: приди, приди, всему возможно сбыться…
И сердце муштровать — любви просить нельзя!
Она, как метеор, нежданно загорится…

И так же не поймать, в руке не удержать,
Она совсем ничья и вовсе не ручная.
Но пустишься за ней сквозь ночь бежать, бежать —
На краешке зари, как сон звезды, растает…

Первое тепло

Пригрело. Без снега местами асфальт,
Как будто без кожи…
И тащится, хлюпая лужами, март
Навстречу прохожим.
Весна — ничего. Не последний сезон,
Дай Бог, мы встречаем.
Не верим, что завтра не будет, что сон
застынет молчанием…
Но даже совсем рядовая весна
Всегда единична.
Душе, соловелой от долгого сна
Летать неприлично…
Но бьется она, словно рыба, в стекло
холодной витрины,
И верит — вернется с неверным теплом
В свои Палестины…

Двое

Как зовут тебя? Имя свое скажи,
Буду помнить, пока мы с тобой вдвоем…
Птицей упорхнула шальная жизнь,
Не укрыв от стужи цветным крылом.
И, продрогшему, как мне тебя согреть
На ветру, где наши знобит сердца…
Где любовь спрягают со словом «смерть».
Где кровей течение до конца,
Застывая лавой, несет слова
В глубину и вязнет в корнях земных…
Где неправы мы — жизнь всегда права,
На ее ладони — пути двоих.

Разговор не получается

Я превращаюсь в зеленый кактус.
Ты превращаешься в рыжую белку.
Я в подоконник врастаю корнями.
Ты убегаешь по веткам балконов.

Стукнувшись оземь, ты обернешься
белой березой, серой осиной.
И превращаюсь я в камнеломку,
В дом прорастаю своими корнями.

Ветви березы или осины
Вырастут и до окна достанут,
Где, прорастая сквозь подоконник,
Дом пробивая своми корнями,

Я из окна смотрю на деревья
И разговор продолжать не желаю...

Стекла и солнце

Когда, к тоске приговоренный,
Я выйду медленно из сгустка
Машин и улиц, лиц и стекол
Гулкосверкающей Москвы,

Я зацепить прощальным взглядом
Побольше постараюсь света
Витрин, зеркальных отражений,
И… зеркальце себе куплю…

И, может быть, в тисках отчаянья
В срок дней неярких, но насущных,
В заботах, снах без сновидений
Я вспомню вдруг твое окно.

И — зайчик солнечный отправлю
По направлению на кухню,
Где пьешь ты чай с таким вареньем,
Какого нет ни у кого…

Скорбь

Землю в землю бросают
Ласковые ладони…
Теплая ладонь
В стылую землю
Добавит лишь горсть…

Кирилл АЛЕЙНИКОВ

В рубище рифм

Пела певичка, звенела осой,
Вызрел кабак забродившими лицами,
Как заплутавшие дети в лесу,
Пальцы бродили у пианиста.

Пачки купюр разлетались треща.
Пили матросы и стукались лбами.
Лестницей — вниз,
головами стуча,
к черту —
как в лузу —
катились шарами.

Бармен —
улыбчивый мой кредитор —
В душу цедил мне прогорклую жижу…
Совесть на дно уронив, как багор,
Сквозь баррикады бутылок —
я вижу.
Между пошедших вприсядку столов,
Нежно журча перламутровым смехом,
Вся серебрясь, как озерный лосось,
К стойке плывет марафетчица Света.

В пахнущем серой табачном аду,
Крылья влача
и крича, как подранки,
Скачут по залу в предсмертном бреду
Белыми чайками
официантки.

Мечутся пьяные,
ходят волной
И разбиваются вдрызг о ступени,
Плещут вдоль улицы,
спорят с луной,
В сети запутавшись
собственной тени.
Что здесь творится?
Вертеп! Вавилон!
Это бедлам, где с душой нараспашку,
В рубище рифм,
наизусть,
босиком,
Муза — в смирительной
бродит рубашке.

Муза, зачем Ты у всех на виду?
Что ты им бредишь,
лопочешь,
пророчишь?
Я Тебя под руку
прочь уведу
Вдаль от распутной,
распаренной ночи.

И, протрезвев
и боясь не успеть,
В гущу людей
напролом,
расторопно
Бросился я, как бросается плеть
спины крестить
провинившейся роте.

Но, как невесты
крутая родня
Срыва помолвки душой не приемлет —
Тянут толпою за ворот меня,
Тычут лицом
в удивленную землю.

Мгла многолика.
Еще полежу.
Как не успевший откланяться Чацкий,
Выбитым зубом
я в небо гляжу.
Улица.
Ночь.
Петропавловск-Камчатский.

Юлия ГАРДНЕР

«Земля по Вселенной летала»

***

Земля была мячиком дутым,
Ей боги играли в футбол.
Весь матч комментировал нудно
Какой-нибудь бог-балабол.
Земля по Вселенной летала,
Ловила тычки и пинки.
А после лежала устало
У боговой чьей-то ноги.
На ней еще не было жизни
(Откуда, раз били об пол?),
Земля была мячиком в выси:
Ей боги играли в футбол.


Беслану

Плакала осень так горько,
С болью, навзрыд, тяжело.
Боже, о сколько их, сколько
На руки ей полегло!

С первым ее листопадом
Ветер их души взметнул.
Стал разрывающим адом
Школьный, рассеянный гул.

Красные листья летели:
Как заградить их сердца?!
На изрешеченном теле
Ветер стонал у крыльца.

Слышите крик воспаленный,
С жизнью — последняя нить!
Слышите детские стоны,
Голос, что просит попить?

Осень рвалась в эти окна
Вас разорвать на куски.
Детские души! О сколько
В них вопиющей тоски!

Осени страшное пламя,
Листья, что в шепоте слез.
Люди! Вы слышите: ПАМЯТЬ
Ветер сентябрьский принес.


***

Я белый песок. Горячий и белый.
По телу сто ног. По белому телу.
Я мелок и жгуч, сожженный лучами,
На том берегу, на этом, меж вами…
Я белый песок. Вы топчете сердце…
От ваших ступней никуда мне не деться.
Ни жив и ни мертв, под сотнями ног,
Я белый песок. Я — белый песок.



Галина ГОРБАТЕНКО

Солнечный луч

Дорожное

С тоскливым воем бродяга-ветер в лицо швыряет листву и грязь,
Сметает строки о душном лете, плетет об осени грустной вязь.
Сентябрь без спроса меняет планы. Мне крыша — небо, а дом — острог.
И вот привычные чемоданы зовут меня в суету дорог,
Влекут в туман путевых рассветов, гудят отчаянно поезда,
Все те же тысячи километров, вокзалы, станции, города,
Фонарь в окно и стаканы с чаем… Исчезло время. Прогнав мечты,
Я снова жизнь поутру встречаю, и новой осенью — снова ты.
Ты, старый город, еще роднее душе, и сердцу, и голове…
Как будто Золушка к доброй фее, прижмется небо щекой к Неве.
И я застыну, читая вечность, шепча чуть слышно слова молитв.
И этот город, как время — лечит. Уже не страшно. И не болит,
Не разрывает тревогой душу… И хоть качает мою кровать,
Но я приеду, а ты послушай, как этой осенью трудно ждать…

Нарисованное

Я нарисую, милый, твой портрет. Я этой ночью выйду из формата.
Слова давно успели смысл утратить, я с кистью встречу завтрашний рассвет.
Я нарисую акварельный мир и небо, где порхали бы с тобой мы.
Мы вместе выпадаем из обоймы и улетаем в призрачный эфир.
Я попрошу — прижмись к плечу плечом, и полетим, не слушая пророчеств,
Мы будем отдыхать от одиночеств и от переживаний ни о чем.
Я нарисую радугу искусств. И жаркую, как солнце этим летом,
Раскрашу самым ярким красным цветом мою любовь — сильнейшее из чувств.
Глаза твои раскрашу голубым и сделаю их чуточку добрее,
Быть может — помнишь Дориана Грея? — ты тоже долго будешь молодым?
Я нарисую красоту души, цветы весной, любимые конфеты.
Наш мир готов. Он существует где-то… Я спрячу краски и карандаши
И утром положу тебе в кровать мои стихи в потрепанном конверте.
И только слезы на пустом мольберте. Как жаль, я не умею рисовать…

Летнее

Аккорды мажорные вечер взорвут,
Запутают ветер в шифоновых платьях,
И летние жизни сплоченною ратью
Шарами воздушными вдруг поплывут.

Искрятся узоры в амурской воде,
И солнце блестит на хабаровских крышах,
А я убегаю лисой ярко-рыжей
От жаркого лета навстречу судьбе.

Вот солнечный луч — путеводная нить,
Ведет по живительным капелькам влаги,
И вьются на палубах белые флаги,
И счастью уже предначертано — быть!

Счастливой, свободной от будничных уз
Усну на исходе закатного часа,
Приснится мне бочка холодного кваса
И летний черешнево-яблочный вкус.

Смотрю на небо — самолеты…

Смотрю на небо — самолеты.
И не боятся высоты…
И высылаешь снова ты
На память мне смешные фото.

И вижу я тебя счастливой,
Но все же грустный голосок.
Стекает времени песок
По речке жизни говорливой…

Здесь без тебя настало лето,
Наш город утонул в пыли,
И снова вишни зацвели,
Но без тебя… Подруга, где ты?

Мне тесно, негде развернуться,
Но я живу — дыша, любя.
И целый Питер — для тебя!
Я там хотела бы проснуться —

Тебе «привет!» на камне высечь
Среди проспектов-паутин.
Дороги пыль. Небес сатин.
А километров — восемь тысяч.

Пахнет осень мечтой…

Пахнет осень мечтой. И, не сбывшись,
Тает в дыме ушедшего дня.
Тяжело на закате ты дышишь,
И в тумане не видно меня.

Здесь прошло и закончилось лето,
А сейчас не проходит никто.
И дымится в руках сигарета,
Прожигая карманы пальто.

Во дворе от игрушек мне тесно,
Шумно носится вскачь ребятня.
Здесь так много останется детства!
И так мало осталось меня…

За окном понижается градус,
Поменялся на минусы плюс.
Только осенью грустно. И радость,
Оттого что сквозь слезы смеюсь…

Марина ЗАРУБИНА

Слова и краски

Слова и краски

Я любила рисовать прежде.
Только получалось неважно.
Все не оставляла надежды,
Передать хорошо однажды

На бумаге рукой неловкой
Красоту и музыку мира.
Не хватало, увы, сноровки,
Выходило смешно и криво.

А потом оставила кисти,
Чтобы мир рисовать словами.
И невысказанные мысли
Стали литься в тетради сами.

Но слова не положишь густо,
В них и цвета бывает мало.
От того иногда мне грустно,
Что художником я не стала.


***

Когда в доме отключают свет,
Зимний вечер видится иначе:
Огонек свечи во тьме горячий
И пушистый за окошком снег.
Звезды ближе, ярче и теплей.
Небо бесконечно и понятно.
И спешить не хочется обратно.
К свету ламп, экранов, фонарей.

Екатерина КАРГОПОЛЬЦЕВА

«В  надежде на щедрость  тепла…»

***

Так невесомо и легко
Виденьем сказочного сна
Мой ангел тронул молоко
Чуть запотевшего окна.

И, тонким пальчиком ведя,
Он в отраженьях трех зеркал
На фоне серого дождя
Мой профиль вдруг нарисовал...


***

Уставший город...
В сонной полумгле
Тугое эхо гулко пролетело
Вдоль темных улиц,
глухо на земле
Сковав кольцом уснувшие пределы.
И через миг, разбившись о гранит
Без крика боли,
замертво упало
В живую воду между серых плит
Разволновавшихся каналов...


***

В слепом кружении ветров
Весна, как путник запоздалый,
Ища себе покой и кров,
В мой дом настойчиво стучала.

Косым дробящимся дождем
Она в пылу, что было силы,
Сорвав с небес гудящий гром,
По стеклам звонко колотила.

Скользя по скатам черных крыш
С веселым рокотом и шумом,
Она сползла в ночную тишь,
Как в темноту пустого трюма.

У неоткрывшихся дверей
Остановилась и уныло
Свет одноногих фонарей
В бурлящих лужах раздвоила.


***

Казалось, не было храбрей
Среди задумчивых прохожих
Обычной стаи голубей
В сплетеньях тропок и дорожек.

Как любопытно и легко,
Душою каждому доверясь,
Клевали птицы хлебный корм
И возле ног волчком вертелись!

Случайный вихрь-веретено...
И ничего не понимая,
В испуге, съежившись в пятно,
Взлетела шумно птичья стая;

Но, всполошившись разом,
вдруг,
Над пляской листьев омертвелых
Неровный сделав полукруг,
На мостовую тихо села...

Захолустье

К тусклому солнцу в неистовой муке,
Выгнув по ветру худые тела,
Тянут березы озябшие руки
В робкой надежде на щедрость тепла.

Тихо,
неслышно от шума и воя,
С частых поклонов лицом покраснев,
Рваный кустарник в плену сухостоя
Молит светило о ранней весне...
Евгений КОХАН

«Нырнуть  с  Утеса в  сказки…»

Метелица

Пошла метель-сударыня
Плясать вприсядку «Барыню»:
Сугробиком притопывать,
Снежинками прихлопывать.
Лебедушкою гордою
Плыть по красавцу-городу,
Но не к чужому берегу,
В какую-то Америку,
А на Амур к Утесу,
К волшебнику-морозу,
Чтоб после чудо-пляски
Нырнуть с Утеса в сказки.

Бедная бабулька

У бедной бабульки
И летом, и в стужу
Любые болячки
Вылазят наружу.
И вот по дорожке
Куда-то в больницу
Идет еле-еле
Лечить поясницу.
Купила б путевку
Она на курорт,
Да нечем кормить
Будет собственный рот.
А пенсия?
Пенсия так быстро тает,
Что даже на хлеб иногда не хватает.
И в полночь, когда
В небе звезды маячат,
Она, как ребенок
Обиженный, плачет.

Сигарета

Как шоколадную конфету,
Неторопливо и всерьез
Сосал мальчишка сигарету,
И дым попал мне прямо в нос.
И я не вытерпел:
— О, Боже!
Ты напугаешь воробья:
Еще штаны надеть не можешь,
А ядом травишь сам себя.
Но он в ответ, как ежик колкий,
Сердито фыркнул и ушел,
А если бы имел иголки, —
Меня б, наверно, уколол
Или помиловал. Не спорю.
Да я и сам таким же был,
Но спас отец от страшной хвори:
Ремнем по попке отлупил.

Алексей КРЕСТИНИН

«Реликт Земли»

***

В зоопарке такому зверю
Одиноко среди людей.
Не люблю зоопарк. Старею —
Год от года рычать трудней.

Та же клетка. И лица те же,
Каждый хочет достать рукой.
Где ж вы, где ж вы, леса медвежьи
Над плескучей от рыб рекой?

А лесов уже нет в помине.
Говорят, я реликт Земли.
Я исчез. И меня отныне
В книгу Черную занесли.

Журавли

В октябре аукнешь лето,
А откликнется зима…
Посмотри, какого цвета
Эти клены-терема!
Цвета золоченой грусти
О цветущем, о былом…
Крикни вдаль, и боль отпустит —
Та, что слева, под крылом.
Воробей

Воробьи вы мои вороватые,
Вездесущие воробьи.
Вы пернатые иль пиратные —
Вот поди-ка ж ты разбери.

Глазки-пуговки, взгляд лукавенький —
Как не крикнуть тут: «Вора бей!»
Но как бить? — он смешной и маленький,
Птичка Божия — воробей.

За душой у него — сокровища:
Воробьиха да неба край…
И чирикает… Ну, про что еще?
Про гнездо,
Про любовь,
Про рай.

Слон

У слона большая голова.
В ней мозгов на штаб полка хватает.
(Что на штаб, пожалуй, и на два!)
Но о том он не подозревает.

Носит пушки, бревна, валуны,
Спит в слонюшне с мухами, мышами.
Будто бы свалился слон с луны
И с тех пор все хлопает ушами.

Медведь

Медведь похож на нас с тобой:
Любитель меда и малины,
Спит под валежиной любой,
Соседи те ж — карело-финны.

Бесхитростен и косолап.
И, как всегда, встречает Машу.
Потом несет — плутовку нашу —
Забыв про мед, не чуя лап.

Светлана КУРАЧ

«Жизнь  покажется цветною…»

Сахалин

По форме так похож на рыбу остров!
Плывет он на востоке по волнам.
А долететь туда теперь непросто,
Припасть щекой к прибрежным валунам,

Соленым, отшлифованным и теплым,
И растянуться на одном из них…
Перебирать ракушки, камни, стекла,
Скелеты звезд и ежиков морских.

А стекла так зализаны волною,
Что ни стекло — то камень-самоцвет.
Смотри — и жизнь покажется цветною,
Где черно-белых красок больше нет!

…Отечества нам сладок запах дыма.
Я так мечтаю встретиться с тобой,
О, девочка, глазами пилигрима
Смотрящая на пенистый прибой.

Краб

Он лежал в прихожей, задыхался,
Распластав метровые клешни.
И беззвучно, слабо огрызался
Он на приставанья малышни.

Палочку подсунуть или гвоздик —
То-то неподдельный был восторг!
Он хватал и палочку, и воздух,
А душа просилась на простор!

А в душе его пылало пламя,
Обжигалось воздухом нутро.
Алый воздух плыл перед глазами,
И шумел, и вспыхивал костром.

Был тот краб — как сын другой планеты,
Чудище, посмешище, изгой…
Океан, великий космос, где ты?
Где же ты, спасительный прибой?

Не умея думать — он не думал
Про гастрономический финал.
Просто обреченно и угрюмо,
Не умея крикнуть, — погибал.

Как же так случилось, что он пойман
И опутан сетью, точно раб?
…Почему сейчас пришлось мне вспомнить,
Как молчал в прихожей этот краб?

Кселена ЛИТВИНОВА

Рыжая кошка

Рыжая кошка

Лето сном мимолетным проходит,
И, сменяя его, не спеша
Осень рыжею кошкою бродит
По тропинке листвою шурша.

Притаились в глазах Ее разных
Синь небес и сиреневость туч,
И в шерстинках оранжево-красных
Робко прячется солнечный луч.

Ее дождь день и ночь забавляет,
И, скрываясь в серебряной мгле,
Снова Осень следы оставляет
Золотые на мокрой земле…

Нежность

Поднимается в сердце волна,
Топит иней отброшенных дней,
Она мягкого света полна,
И тепла моего много в ней.
И опять, задыхаясь, тону,
И ловлю капли воздуха ртом,
Я Тебя в этот омут тяну,
И не важно, что будет потом,
Эта гибель сладка и легка…
Много стаяло с сердца снегов,
Чтобы нежности вышла река
Из своих — из моих берегов.
Станислав МИХАЙЛЕНКО

«Благородить мир…»

Моя визитка

Эх!.. Мне бы на ноги встать хотя бы,
Или просто на костыли.
Михайленко — мужик не слабый!
Кто ехидствует там вдали?

Да, бывает… — на месяц вою…
Будто нервы прочны у вас?!
Михайленко своей строкою
Может беличий выбить глаз…

Нет гордыни во мне слащавой:
Самоедства грядет конец…
Михайленко — не трус прыщавый,
За Добро и Любовь борец!

Если б ноги послушны были…
Что за бред!.. Пустяки!.. Ха-ха!
Михайленко имеет крылья,
Только не с кем летать пока.



Шутка жизни

Засучив рукава, еду я напролом
К твоему неизвестному дому,
На пути упаду — добираться ползком
Стану. Ведь не могу по-другому.

Еду я напролом по морщинам дорог,
Расширяют колеса морщины.
Ожидай и потом запусти за порог
Нелюбимого вовсе мужчину.

Обо всем промолчу. Лишь увидеть хочу
То, что мир виртуальный скрывает:
Как твой сын к твоему припадает плечу
И, влюбленный в твой взгляд, засыпает.

Сквозь ветра и дожди, засучив рукава
И свой страх в нарукавники спрятав,
Еду я. Не встречай. Как судьба неправа…
Это сон. Шутка жизни, ребята!

Стихи как замки из песка

Мои стихи как замки из песка:
Так непрочны и так недолговечны…
В них часто запирается тоска,
Они мои недуги верно лечат.

Внезапною, нелепою строкой
Нередко лист приходится мне пачкать, —
Так возвещаю то, что я живой
Всем тем, кто боли вольнодумца алчет.

Сыпучими и тайными стихи
Из-под ступни выходят грубоватой,
Порою, как вода, они легки,
Порой они губительнее яда.

Но некуда уже мне отступать:
Коль прозой не дано сказать понятно, —
Мне нужно вдохновение искать
Из года в год, чтоб ложь узреть распятой…

Твердят, что медицина всех спасет…
Но тут иной… Здесь уникальный случай:
С безмолвием не справится народ.
Поэзия!.. — нет эликсира лучше!

И эта мысль, как замок из песка:
Мои стихи, как сны, — недолговечны…
Оставьте мне возможность для глотка
Колодезной воды в сей зимний вечер!

Предназначение зимы

Финал хандры. Случилась линька —
Лисица-Осень в сон слегла,
И не покажет солнце лика
Там — за изнанкою стекла,
До февраля. Все мелом-снегом
Засыплет низкий небосвод,
И станет мир безгрешно-белым,
Как в изначальный Новый год.

Люди

Человек человеку — друг…
Человек человеку — враг…
Долговечен загадок круг:
Добрый знак?

Человек человеку — кость…
Человек человеку — мед!
Я — рентген, вижу всех насквозь.
Вы — не в счет…

Человек человеку — зло…
Человек человеку — блажь!
Как бы ни было гадко, но
Все — мир наш.

Человек человеку — высь!
Человек человеку — чернь…
Поучать его не стремись,
Незачем…

Человек человеку — дичь…
Человек человеку — свет!..
Вздумал души людей постичь? —
Сущий бред!..

Человек человеку — враг,
Человек человеку — друг!
Повелось это издревле так…
Прячь испуг!!!

Доверие

Грешный мир на моих руках,
Велики у него изъяны, —
Оттого-то в глазницах страх
И усталость. Но впредь не стану
Умолять, унижаться, ждать
От богов для души приюта…
Раз доверили мир держать —
Я его благородить буду!

Константин РАСПУТИН

Победа не стареет

В поезде

«Россия» несется дорогой,
По той, что полвека назад
В товарной теплушке убогой
На нарах ютился солдат.

Сегодня он следует с шиком
В роскошном двухместном купе.
За все, что дано и прожито,
Признателен доброй судьбе.

Блестят ордена и медали —
Награды за бой и за труд.
Сибирские милые дали
Пред ним, чередуясь, бегут.


К годовщине Победы

Приветствую соратников своих.
Увы, осталось нас немного,
Ведущих переменные бои
С судьбой, стоящей у порога.

Менялся мир, и мы менялись с ним.
Отжившее, кончаясь, тлело.
Лишь подвиг наш остался молодым,
Победа наша не старела!

Уверенно вручаем мы ее
Достойным правнукам и внукам,
Священную не тронет забытье,
Коль есть надежные их руки.

Под занавес желает ветеран,
Чтобы страны родной элита
Кичливо не гремела в барабан,
За что мы в сорок первом биты.

Убеждены: непобедима Русь,
Мощь атома тому порукой,
Проучены швед, немец и француз,
Не вывелись еще Суворовы и Жуков.