H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2012 год № 6 Печать E-mail

Владимир БРЮХОВЕЦКИЙ. Открою на закат окно

Наталья САВЕЛЬЕВА. Знакомые строчки

Михаил КОРЧМАРЁВ. Переводы

Андрей ЗЕМСКОВ. Как Бог положит на душу строку

МНОГОГОЛОСИЕ. Кирилл АЛЕЙНИКОВ, Елена Александренко, Ольга Асеева, Дмитрий Басов, Ирина Батраченко, Людмила Емельянова,

Елена Ковалёва, Ольга Колесник, Евгений Кохан, Елизавета Пылаева, Вера Степанюк, Лилия Чебукова

 

 


 

 

 



Виктор БРЮХОВЕЦКИЙ

Открою на закат окно



***

Не сойти бы с ума...
Вот печаль, что достойна
И глубоких морщин, и тягучего взгляда
В никуда, в пустоту, где, как кони из стойла,
Вытекают сомнения; не для парада —
Не рядами-шеренгами, не по ранжиру,
Но косым табуном к горизонту кривому...
О как трудно настроить тяжелую лиру
По копытному гулу, такому густому,
Что струны не хватает, и мало октавы,
Да еще этот ветер, надутый грозою,
Да еще это небо с высокой росою,
Опадающей в травы...



***


И в темной зелени фрегат....
«Адмиралтейство»,
О. Мандельштам


Окно прорублено! В дому гуляет ветер.
Европа щурится, не верит в чудеса.
Но топоры звенят, и, как поэт заметил, —
Был хищным глазомер,
И город паруса
Кроил на площадях, чтоб воли было вдоволь,
Чтоб норды гнули ось, как тонкую лозу,
И у причальных свай смывали юным вдовам
Балтийской влагою соленую слезу.

...Все туже паруса. Слоями звездной пыли
Покрыты купола. Часы команду бьют.
Царь скачет на закат.
Горит ковчег на шпиле.
Дымится полдень.
Чайки воду пьют.
Над равелином тишина тревожна,
И потому тревожно на душе...
И парусник легко и осторожно
Закладывает крен на вираже.


***


Вы знаете, как пахнет старость?..
Открою на закат окно —
Почувствую речную сырость,
Увижу грозовую серость,
Услышу — проросло зерно.

В саду поскрипывает ясень,
В отаву падает листва.
Как остро бьет грибная плесень!
И ощущаешь — это осень!
И нет прекрасней естества,

Чем этот дух, чем это время.
И мысль уже спешит туда,
Где также был закат и пламя,
И губы вспоминают имя,
И не припомнят... Вот беда.

И ты смущен — ну, что за шалость...
Ты вспоминаешь... и никак.
И вдруг почувствуешь усталость...
Вы знаете, как пахнет старость?
Мне лично кажется — вот так.

 

***

Откипела листва, отшумели походы,
Время золотом плещет на окна с резьбой.
Слушай, небо, я твой, но твои непогоды
Примеряя к себе, я грущу над тобой, —

Потому что приходит пора собираться,
Настрадалась душа и не хочет гореть.
Я пришел и уйду, а тебе оставаться,
А тебе это горе смотреть и смотреть.

 

***

Душа немеет. Затекает плоть.
Дорог исхожено — не вспомнить, не измерить.
Каких чудес пошлешь еще, Господь?
Господь молчит.
И остается верить,
Что, выйдя в сад, рукой раздвинешь космос,
Ранет сорвешь и, надкусив его,
Не запах ощутишь — услышишь голос,
Но рядом не увидишь никого.
Мигнет звезда. Крылом ударит птица,
Со звоном капля брызнет о гранит,
И дереву захочешь поклониться
За то, что память о тебе хранит,
И прошлому — что рядом, слава Богу, —
И шороху в созревшей полосе...

Луна взойдет и высветит дорогу,
Холодную кремнистую, в росе.

 

***

...И трижды петух прокричит в тишине.
Поднимется ближний и пальцем укажет.
Войдет фарисей и ремнями повяжет,
И сердце иглою опробует мне.

Нащупает мышцу и скажет: «Стучит...»
На алую каплю посмотрит с любовью,
Возьмет на язык и скривится: «Горчит...
Ну, как он живет с этой горькою кровью?»

И все зашумят, загалдят у стола.
Но я в этом гомоне ясно услышу —
Алмазные звезды ударят о крышу,
И ночь отойдет, и расступится мгла!

И травы вскипят, словно в час мятежа.
«Смотрите, он мертв, мы к нему опоздали...»
И выйдет из бренного тела душа,
И дали откроются, русские дали —

До самой черты, что синеет во мгле...
А воздух прозрачен и неощущаем,
Как время, которое не замечаем,
В котором мы ищем себя на земле.

Высокое небо всё чище, и злей...
А бедное тело, в чем жил я когда-то,
Проносят друзья у старой ограды,
Толкуют о высшей свободе моей.

 

У Стикса

Вот здесь и сядем около куста,
Где есть ещё свободные места
И солнечных лучей не очень густо.
Пусть нам с тобой нальют вина в сосуд
И каждому по драхме принесут,
Чтобы во рту не оказалось пусто.

Покой и свет. Медвяный запах лип.
Издалека — уключин мерный скрип...
Поговорим. Мы не наговорились.
Мы просто были, хлопали дверьми,
И, хлопаньем довольные вельми,
В соку своем кипели и варились.

Оглянемся... — ах, эта колея!
Супонь, гужи, потертая шлея,
Возницы брань, и кто-то лает, лает.
Как будто ты не ради жизни жил,
А занят был вытягиваньем жил
Своих, а для чего — никто не знает.

Теперь им нас назад не заманить.
Слабее пульс, почти незрима нить...
Пора! пора... Старик все ближе, ближе.
Сейчас он нам засунет пальцы в рот,
И, ухмыляясь, драхмы заберет,
И мы увидим: не седой он — рыжий.

А это — солнце. Он седой. Седой.
Он столько лет работает с водой!
Тяжелая! На омутах играя,
Она несет. А мертвые идут.
Садятся здесь и переправы ждут.
Когда ж конец? Но ни конца, ни края.

 

***

Борису Друяну

...Тепло костра. Тревожное, сырое
Шуршанье камышей у берегов,
Собаки лай за дальнею горою,
И свет звезды, и больше ничего...
Как будто я сюда пришел из мрака
Затем, чтобы ладони обогреть,
Звезду увидеть, выслушать собаку,
В огонь подкинуть дров и... умереть.

 

***

Постой, душа... Замри, остановись!
Дай надышаться запахами поля,
Дай погасить осколок острой боли
И, опечалясь, посмотреть на жизнь —
На этот неумолчный шум воды,
На молодые гибкие побеги.
На все, что не кончается вовеки...
Дай рассмотреть в пыли свои следы
И осознать, что правильны пути,
Что мною верно выбрана дорога...
О, сколько мне еще шагать до Бога,
Успею ль это поле перейти?

 

***

Однажды станет все видней...
Губя себя, служа отчизне,
Я столько разбросал камней,
Что их собрать — не хватит жизни.

За партой, в поле, на привале,
В дороге, на лихой версте,
Мне суету преподавали,
И я учился суете.

Она мне нравилась!
Я верил.
Я бегал, я сшибал рубли,
Я открывал такие двери
В такую тьму — хоть глаз коли.

Не к Богу шел — к земному раю...
Всему свой срок!
И медь трубы
Уже зовет. Вот... собираю...
Успею ли?
А надо бы.

 

 

 


 

 

 


Наталья САВЕЛЬЕВА

Знакомые строчки

 

 

Видение Вифлеема

В селенье предрассветном тишина,
И чистый снег, и над рекой туманной
Собачий лай; торжественно и странно
Плывут слова, и полная луна
Уже почти исчезла с небосвода.
Когда воспрянет ото сна природа
И пастухи сойдутся у костров
В тяжелых полушубках из овчины,
Нам станет ясно — все найдет причину,
И мы поймем смысл этих — первых — слов.
И станет ясно, для чего все мы
Живем на этом неспокойном свете.
Загадка жизни и загадка смерти
Вдруг явятся из предрассветной тьмы.
Потянет дымом. Чьи-то голоса
Послышатся, но все утихнет скоро,
И мы забудем о всегдашних ссорах,
И будет чистой первая слеза.
И мы забудем про свои права,
И только о спасенье будем помнить.
…Таинственная поступь Рождества.
И запах елки в полутемной комнате.

***

Уходящее лето приснится,
Забормочет по-детски, сквозь сон.
И, расправивши крылья, как птица,
Вдаль потянется за горизонт.

Покружится над тихою рощей,
Над колодезной черной водой…
Мы спокойнее станем и проще,
Мы под вечер вернемся домой.

Печь затопим, и ветер, поющий
В гулких трубах, напомнит о том,
Что сегодня родится грядущее,
Перед тем как остаться в былом.

***

Татьяне Погосовой, моему тренеру

Ты пришла с полотен Ван Гога
Или, может, Тулуз-Лотрека.
Ты, наверно, создана Богом.
Нет — ответишь ты — человеком.

Или, может, это Испания?
Это Гойя и Гарсиа Лорка?..
Я люблю глаза твои горькие
И твои слова-заклинания.

…А глаза твои виноградины.
В них печаль вековая спрятана.
А глаза твои как награда мне.
А слова твои — ветер западный.

Как летят они, осторожные…
Я ловлю их губами бережно.
Все я думаю: можно? можно ли?
Все ты хмуришься, моя неженка.

Все пытаешься быть ученою,
Недоступною, слишком гордою.
…Ты жар-птицей паришь над городом.
Ты подобна Квадрату Черному.

 

Новогоднее во время гриппа

Свеча освещала пещеру во мгле.
Домашние звери из ваты и пуха
Застыли над мальчиком, полные слуха.
Стояла зима на Земле.

Знакомые строчки являлись во сне
И вслух их так часто в те ночи читали.
Жирафы, корова и лошадь не знали
Того, что нечаянно представляли
Картину, понятную мне.

И были тихи, осторожны, отважны —
Как им полагалось с библейских времен,
Хотя и не помнили древних имен
И ликов на сцене бумажной.

Звенела струна. Ликовала душа:
Болезнь покидала уставшее тело.
Свеча на столе так надежно горела!
И я наблюдала за ней, чуть дыша.

 

***

В подарок нам луч солнца в Рождество
Крадется в комнату негаданно-непрошено…
Прости меня. Ты знал меня, хорошую.
Узнал плохую. Только и всего.

Жизнь как река. Течет из года в год.
Меняет русло. С лодками играет.
То далеки, то близки берега.
То близок, то далек зимы приход.
Любовь рождается и умирает.

Но то, что нам с тобою дал Господь,
Пребудет с нами. Не уйдет. И солнца
Последний луч, и звездная щепоть
Заглянут нынче в низкое оконце.

***

Кукушки счет ведут годам.
А мы с тобой — столетьям.
Встречай, любовь, второе лето!
Лети по проводам.

За сотни верст, через леса,
Лягушкины болота,
Где свадьбы сыграны по нотам.
Повсюду голоса

Сорок, шмелей и комаров,
И соловьев коленца…
Как в Духов день ликует сердце!
И в нем — твоя любовь.
Вдруг шустрой ласточкой мелькнет
Под крышей, у березы…
Она со мной. Пируют грозы,
И просятся на волю слезы,
Как и душа — в полет.


***

На диване в нетопленом доме
Не согреешься. Лампу зажги.
В сентябре не увидишь ни зги.
Опустели дворы и хоромы.

Только яблочный фестиваль
Продолжается как в Авиньоне…
Нас с тобой позвали на бал.
Наши волосы пахнут соломой.

И из холода, из темноты
Бесконечных земных мытарств
Попадаем в дивное царство,
Где спокоен и счастлив ты.

Под ногами полынь и мята,
Запах яблочный на губах…
Ты качаешь меня на руках,
И неважно, что будет завтра.

***

Снова в нашем доме тихо.
Снова на губах беда.
Я к тебе как облепиха
Привязалась навсегда.

Нет ветвей на свете крепче!
Ветер, зной, холодный вечер
Облепихе не страшны.
Мы навек обручены.

Спи — не поднимай ресницы —
Ягодкой в моей горсти.
Есть одна опасность — птицы
Могут в небо унести.

 

 


 

 


Михаил КОРЧМАРЁВ

Переводы

 

 

из Джона Донна (с английского)

 

Священный сонет № 6

Последнее явление в моем
Спектакле многодневном наступило,
Один лишь шаг — и жизненная сила
Уйдет навек проторенным путем.
Мой Бог напоминает мне о том,
Что некогда и впрямь со мною было.
Покамест только ждет меня могила,
Есть время поразмыслить о былом.
О, боже мой, скажи, зачем ты прав,
И, значит, я всегда в твоей лишь воле?
Обязан я играть любые роли
Во имя высших зрительских забав.
Но если я — актер перед тобою,
То сам распоряжусь своей судьбою.

 

Священный сонет № 7

Со всех углов израненной Земли
Трубите, ангелы, — сегодня ваша слава.
Всецело ваш, я обретаю право
Пред Господом моим лежать в пыли.
Мой пращур, что давно исчез вдали,
Теперь ко мне вернуться должен, право,
Ведь воскрешенье мертвых — лишь забава
Для высшей власти, что принять смогли
Все люди на Земле. Все жертвы злого рока,
Войны, тирана, Господа, суда.
В обличье ангельском пусть явятся сюда.
В тот мир, где жизнь уже не так жестока.
Дай, Боже, мне стать смыслом бытия,
Знак высшего прощенья — кровь твоя.

 

Из Лайоша Кашшака (с венгерского)


***


Враги мои, меня не покидайте,
Меня удары ваши закаляют.

Я был подобьем вековых деревьев,
И все мои побеги оборвались,
Но народились новые побеги.
Я был подобьем глыбы из базальта.
Когда меня на части раскололи,
То стало меня много, очень много.

Я никогда не жаждал стать героем
И более того — владельцем стада.

Я вами выгнан из высоких сфер
Под шумный грохот вашего оркестра,
И был я там, где вы с дороги сбились.

Я никогда вас, право, не любил,
Но жить без вас мне тоже не хотелось.

Хвала всем вам
За крепкую закалку,
За то, что рос я лишь на чистом хлебе
И на отстоянной воде.

 

У источника

Я умер бы, если бы сумел умереть,
И вечно бы жил, если бы мне разрешили.

Брожу я по свету
Туда и сюда
Подобно безумцу,
Хотя не утратил
Свой разум, и это — бесспорно.
Взгляд, брошенный вниз с моста.
Крик, раздавшийся с дальней башни.

Трижды проклятая судьба —
Ходить туда и обратно,
Падать, терпения не имея;
Искать в этом мире то,
Чего и в помине нет;
Закрывать глаза от стыда
За того, кто любим и дорог.
Но не жалейте меня,
Мне от вас ничего не надо.
Ведь я — жертва лишь самого себя,
Я сам ежедневно
Себя убиваю и порождаю снова.

К чему же тогда приду я?
Только к чистому роднику,
Что, я знаю, бьется где-то рядом.

И там, на усталых ногах,
Врасту я корнями в землю.

 

Неделимость

Далекое и близкое
Во мне соединены
Никем не делимой жизнью.
Всегда распахнутый настежь,
Я отдал всего себя людям,
Даже не зная при этом,
КТО Я, собственно говоря.

Я — кто угодно, только не гонитель.

Раздав себя по частям,
Остался я сам нерушимым,
Решительным,
Собранным и подобным
Твердому исходному материалу.
Я часто преображаюсь
И в автомат,
И в розу.

 

Тревожный вечер

На верхнем этаже какая-то девушка
Поет свою песню.
Я совсем не вижу ее, только слышу: стучит ее сердце.
Так прервите ее усталые ноябрьские ветры,
Моя потерянная любовь даже не вспомнится снова.

Наполним бокал до края и выпьем с тобой в молчанье,
В нашей глубокой печали забудем все наше былое
И даже самых любимых.

А ветреный этот вечер так темен и так прохладен.
Я лег бы поспать, да девушка сверху
Поет мне, не умолкая, и все проливается в песок наше
огненное вино.

 

Из Поля Элюара (с французского)

 

Мимоходом

Гром прячется за черными руками.
Гром вывешен и над парадным входом
Огонь глупцов погас, огонь ничтожен.

Так бьет гроза по городским могилам,
В дыму весь город, в пепельном венце,
И злобный ветер сокрушает лица.

Свет обволакивает пышные дома.
Свет разрезает рощу, море, камни.
Облагораживает, золотит белье.

Дождь изгоняет свет и все цветы.
Грязь разъедает всё — и птиц и рыбу.

Дождь все прошел кровавые пути,
Стер тот рисунок, что манил живущих.

 

Вчерашние победители погибнут


1
Баранину гнилую держит мусор,
Повешенным деревья дарят свежесть,
Алмазы дня кровь чья-то полирует.

2
Никто и не мечтал в могиле скрыться
И в грязь уйти.

3
И лишь огонь растет в стране умельцев.

4
Лицо, что опечалено сейчас,
И синим молоком, и черным медом
Подслащивает только лихорадка
И охлаждает только нищета.
Бесстыжее лицо,
Лицо в сплошной осаде
Изумленно раскроет глаза,
Живущие подобно людям
И способные следить за всем.

5
И лишь огонь цветет в убогих лицах этих.

6
Следить за всеми, каждого пугать,
К утратам побудить во имя состраданья.

7
Но все мечты людей невидимы в ночи,
Мы братья лишь для красной той звезды,
Что вопреки всему встает над злой землею.

 

 

Отвага

Париж замерзает, Париж голодает,
Париж не ест на улицах каштаны,
Париж надел обноски стариков,
И стоя спит Париж без отдыха в метро.
И больше горя выпало убогим.
Безумие и мудрость
Несчастного Парижа —
Это воздух и это огонь,
Благонравие и красота.
Его работяг голодных
Не зови на помощь, Париж.
Ты жизнью живешь неравной,
И за твоей наготою,
Бледностью и худобой
Все человеческое вновь расцветает
В твоих глазах.
Париж мой прекрасный город,
Проницательный, как игла,
Крепкий, словно шпага,
Наивный и мудрый.
Не вынесешь ты бесчестья,
Для тебя лишь оно — убыток.
Ты будешь свободным, Париж,
Париж, дрожащий, как звезда,
Наша выжившая надежда.
Освободишься ты от усталости и от грязи.
Будем отважны, братья,
Мы, что еще не в касках,
Не в сапогах, не в перчатках
И вымуштрованы как должно.
Луч светит в наших веках,
Наш свет возвращается к нам,
Лучшие среди нас умерли ради нас,
И ныне их кровь
Возвращается в наши сердца.
И снова то самое утро — простое парижское утро,
Точка для избавления,
Пространство для нарождающейся весны,
Безумная сила под нами.
Эти рабы — наши враги.
Если мы поняли, если мы в состоянье понять,
Мы воспрянем.

 

 

Схорониться и замолчать

Братья, эта заря для вас,
Эта заря на цветке земли,
Ваша последняя заря,
Вы надежно спрятаны в ней,
Братья, эта заря для нас.

И сердцем, и честным гневом,
Братья, мы преданы вам.
Мы можем увековечить
Эту зарю, что разделит
Свет и тьму на вашей могиле,
Отчаянье и надежду.

Ненависть, выходящая из земли,
Нынче борется за любовь.
Ненависть в мусоре и в пыли
Верно служит любви.
Любовь сияет на взлете дня,
Надежда живет всегда.


***

Я говорю, что я вижу
То, что я знаю
То, что есть правда.

 

 

Убить

Он явится в эту ночь
Странный мир над Парижем,
Мир слепых глаз,
Бесцветных мечтаний,
Что ударяются в стены,
Мир бесполезных рук
И убежденных лбов,
Отсутствующих людей,
Ушедших в прошлое женщин,
Бледных, холодных, бесслезных.

Он явится в эту ночь
В молчании
Странный свет над Парижем,
Над сердцем Парижа, старым и добрым,
Приглушенный свет преступления,
Замысел, дикий и чистый,
Преступления против палачей,
Против смерти.

 

 


 

 


Андрей ЗЕМСКОВ

Как Бог положит на душу строку

 

 

Золотник

Как Бог положит на душу строку,
Где между слов с пера уронит запятую, —
Я угадать, пожалуй, не смогу.
И — слава Богу. В серединку золотую

Стрелу пущу, — быть может, выбью золотник
И, оказавшись без гроша на перепутье,
Пойду искать своих на брошенном безлюдье,
Рубцовский шарфик заложив за воротник.

Не спится спице в колесе. И месяц матовый
Гадает на кофейной гуще черных туч —
Куда дорога приведет? Что ни загадывай,
А повезет тому вознице, кто везуч.

Листай старинный календарь, въезжай в историю
Не летописцем, так свидетелем хотя б.
Пой об увиденном, о спорном и проспоренном,
Покуда глотку не забил чернильный кляп.

Табанит в сорок два весла речная вольница,
На берег Волги сходит грозный атаман.
На пепелище и труба печная — звонница,
При атеизме Дом культуры — Божий храм.

Разлив речной у небосвода синевы не крал,
Идет с толпою к чудотворным ликам знать.
Я на гитаре ничего себе не выиграл,
Но отыграюсь, проиграю ли — как знать…

Давай, возница, трогай с места нелюдимого,
Пока не все мосты отправлены ко дну!
А на ладони — золотник пятна родимого,
И шрам границы — по родимому пятну…

 

 

Памяти Николая Рубцова

Все березы, березы вдоль осенней дороги —
Невесомые строки невеселой судьбы.
Загрохочет ли поезд, застрекочут сороки, —
Все дороги, дороги, все столбы да столбы...

Ах, и сам я не знаю, отчего и откуда
Жду неясного чуда: не бывает чудес.
Плачет серая птица, и туманом окутан,
Как свеча, догорает стеариновый лес.

За дорожною пылью я полоску косую
Золотого заката не могу разглядеть.
С придорожных колодцев журавли голосуют,
Потому что не могут на юга улететь.

К староструганным срубам север их приторочил.
Вологодская осень среди сонных полей
Отзывается эхом недописанных строчек, —
И березы, березы вдоль дороги моей...


***

Между нами — дороги, снега, Байкал,
Между нами — солнца слепой накал,
Деревянные плюсы в пустых лесах,
Паруса в небесах.

Между нами — огонь, пустота, война,
На куски разрезаемая страна.
Между нами — норд-ост, перегибы рельс
И горящий экспресс.

Между нами — молнии белый шар.
Перехватит горло шершавый шарф,
Руку тихо высвободит рука,
И небрежно — «пока».

И беспечно будет кружиться снег
Над камнями города черных рек,
Будет виться кружево, рваться нить
И фонарик светить.

Мы друг друга вспомним, себя — едва ль…
Что декабрь не сможет — решит февраль,
Все в порядок, ветреный, приведет.
Переломится лед, —

И весна рванется на абордаж.
Корабельный, якорный город наш
Вновь услышит в шуме чужих шагов
Стук твоих каблуков.

А пока — зима, на вокзале гвалт,
Словно здесь командует Центробалт,
Словно год семнадцатый недалек,
Снова залп, недолет…

Полно! Век наш суров, да мороз не лют.
У метро толпится веселый люд.
И не вьюга — всего-то сырой снежок
Между нами, дружок.


***

Крашенный масляной краской
Столик в унылом дворе
На стороне Петроградской
В цвет листопадной поре —
Мокрый, забросанный листьями
Кленов, как в старом кино, —
Помнит он лето, неистовый
Стук домино.

Я ухожу без вопросов
В полном событий году
И на Васильевский остров
Жить никогда не приду.
Но, может быть, если в будущем
Встретиться нам повезет,
Сторож моста возле будочки
Нас не спасет.

Город простуженный дремлет,
Дышит не в полную грудь.
Стрелки на зимнее время
Перевести не забудь.
И не прощай — до свидания,
Как я тебе и сказал.
Лиговский, площадь Восстания,
Полночь, вокзал...

***

Морочишься, ходишь в дорожном свитере,
Как будто бы держишь себя в узде.
Здесь небо такое же, как и в Питере.
Здесь небо тяжелое, как везде.

Мелькают за окнами чудо-станции,
Домов развалившихся чехарда.
А Бог не рассматривает кассации,
Его не касается наш бардак.

Он в тамбуре дышит табачным выхлопом:
Вдохнул — а вот выдохнуть — нет, никак.
А небо — такое же, как над Выборгом
И в цвет Кармадонского ледника.

Да полно тебе горевать о сбывшемся!
Горюй о несбывшемся, будь как все.
Удачи! Лети! По е-мейлу спишемся.
И — море в глазах, седина в косе.

Обычное дело — дорога дальняя.
Корзину почистил — из сердца вон.
А небо — стальное, почти хрустальное,
И ветры — сырые, со всех сторон...



***

Вера ветру — закон дороги,
В нищем рубище — стать княжны.
Мои песни нужны немногим, —
И немногие мне нужны.

Мне бы только одну такую,
Для которой порвать струну —
Это счастье! Да не могу я
Отыскать ее — ту, одну...

Паганини, смычок да скрипка
Твою душу сожгут дотла, —
И качнутся над бездной зыбко
И печально колокола.

Голоса их — твоя тревога,
Генуэзец, шаман, скрипач.
Дунет ветер — и вновь дорога,
Песня — шагом, а кони — вскачь.

Не догнать ее, песню эту
С колокольной тоской в груди...
Музыканту, певцу, поэту
Век за веком за ней идти.

А она рассмеется звонко
И растает во тьме пруда,
Словно в памяти — та девчонка,
Что любимой была — всегда.

 

 

Памяти незнакомого поэта

Нас вырубают из жизни, а мы не успели
Важное дело доделать, услышать друг друга.
Время не ждет, по проспектам беснуется вьюга,
Спит под застрехой грядущее время капели.

Нас высекают из камня, как будто мы — искры,
И отливают в металле, как будто мы — пули.
Всем говорили мы правду, себя — обманули...
Встречи стремительны были, прощанья — небыстры.

Только что с девочкой ты целовался в подъезде,
Не приглашенный домой, убегал без оглядки.
И вот — смотри-ка — наводит иные порядки
Новое время, — и сын дарит розы невесте.

К старости плата за страсти — лишь время метели.
Что ж ты от счастья бежишь, недогадливый мальчик?..
Дунул нечаянный норд — облетел одуванчик.
Вновь его золота мы разглядеть не успели…

 

 


 

 


Многоголосие

 

Кирилл АЛЕЙНИКОВ

 

 

Вулкан

Вдоль чешуи вулкана ползет хмарь.
Ручьи змеятся вниз по мерзлым лавам.
Беззвучна и темна, как мертвый пономарь,
Ночь вниз лицом упала вдоль увала.
На черном шлаке — поросль камней.
Тучны поля базальтовых початков.
Рододендрон свое отпламенел.
Белесый свет луны в садах песчаных
Являет груду глыб. Как мавзолей,
Полуразрушен и полуразграблен,
Стоит вулкан.
Он мертв.
Набальзамирован
Таблицей Менделеева.
Парадным,
Чеканным шагом караул часов
Сменяется у каменной гробницы.
И у подножья стынет озерцо
Как колесо истлевшей колесницы.

 

 

Камчатское поле

Как ты угрюмо, поле! Снеговито
Лежишь без направленья и ума.
Лицо твое скуластое, испитое
Завьюжила несметная зима.

Сугробистый, сереброшкурый ветер!
Кого учуял в россыпях следов?
Прошла ли рысь наперерез рассвету?
Иль росомаха пропушила вдоль?

Зачем ты, поле? Что в тебе родится?
Какого разнотравья дикий сор?
Ты пустырей и пустошей столица,
Нетронутая гибельной косой.

Но по траве прошел зимы рубанок:
Осталась от листвяных похорон
Хрустящая беленая бумага
Вся в знаках препинания ворон.

Крыля и перепархивая, эхо
Перелетает старую шахму́,
Садится на бесснежные прорехи,
На выдувах, на ягелевом мху.

И это эхо, зоб набив арканным
И ительменным криком пастуха,
Вышагивает важно и пространно,
Кедровые орешки семеня.

Камчатское оснеженное поле!
Распахнут настежь полушубок твой,
И ветер треплет травяные полы,
Мой голос залепляя шелухой.


***

Зимний воздух просторен и колок.
Крикнешь — вдребезги возглас летит!
Недоверчив, узорчат и ломок
Лед ночной у краев полыньи.

Насмерть стала река. Ледокована,
Как наследный охотничий нож,
Полосует косматую голову,
И свежует медведицу — ночь.

Здесь деревья стоят сутулые:
Горе мыкают, стужу жуют...
Строй сугробов — снежинистых ульев,
Свеси низких берез обовьют.

Как крепки у мороза затрещины!
Раздает нарасхват — задарма!
В лунном свете заоблачном, млечном,
Вьется снежная мошкара.

Воронье вездесущее, древнее,
Грабит чаек вдоль устья реки,
И восходят звезды вечерние
Звездам утренним вопреки.

 

 

 

Елена АЛЕКСАНДРЕНКО


Ноябрь

Ноябрь капризен и суров,
Шагаю в полночь по привычке...
Доносит ветер со дворов
Собак пустую перекличку.

И вновь звоню тебе я зря,
В ночи словами не согреться.
Печаль и холод ноября,
Мне кажется, ношу под сердцем.

Деревья без листвы тихи,
Стоят, как тени неживые,
Стучатся грустные стихи,
Как в стекла капли дождевые...

Во тьме продрогла я насквозь,
Как этот ветхий парус неба
Сквозит ноябрь —
бездушный гость,
И пахнет предстоящим снегом.

 

***

Уже затихли голоса
дороги дальней.
И проводила птиц
осенняя земля.
И только листья тополей пирамидальных
Все шепчутся,
о будущем молясь.
Грядут снега,
Ну а пока затишье...
И бабушка вязанье достает,
И потянулся вновь
Дымок над крышей...
Каким он будет,
Этот Новый год?

Ну а пока: спокойная картина,
И жарко дышит пышка на столе,
И паучок в углу на паутине
Уснул, пригревшись, в комнатном тепле.

И важно ходит кот,
Его не слышно.
Ласкает ножки
Стула и стола.
В холодный день
В избе никто не лишний,
И золотом печи
изба светла!

 

Снегирь

День морозный, невеселый,
Снега скрип — нелегкий путь...
Леденящий воздух колом
Так студен — не продохнуть.

Иней выбелил ресницы,
Все украсил бахромой.
Спрятались от ветра птицы,
Кто бы их пустил домой?

И на белом-белом свете
В снежном поле ни Души.
Лишь снегирь в пути мне светит
И погаснуть не спешит.


***

Я шла к тебе,
Незримый кто-то
Смотрел мне вслед,
тая печаль.
Снега цвели за поворотом,
И вдалеке звучал рояль,
И ночь плыла
сонатой Лунной
и растекалась по дворам,
по тихим улочкам
безлюдным,
По снежным нитям серебра.
Я шла к тебе,
и мне казалось —
был бесконечен этот снег.
И эта музыка звучала
Над миром белым
целый век.

***

Мир задумчивый затих,
Я почти его не слышу.
Первый снег, как белый стих,
Опускается на крыши...

Так свободно и легко
Мне дышать его словами,
С паутинками шелков
Снежной пряжи над ветвями.

Добровольно в белый плен
Я сдаюсь без сожаленья,
В белый омут, в белый день,
В белое стихотворенье.

Долго путается мысль,
Словно нити пряжи снежной.
Предо мной такая высь!
И такая неизбежность!

 

 

Ольга АСЕЕВА


***

Ну что ж: тебе — дорога, мне — тропинка
До моря мимо скошенных ворот.
Я в Интернете посмотрю картинки
Тех мест, где ты бывал, или вот-вот

Проедешь-побываешь. Мне не грустно.
Я тихо начинаю привыкать
К тому, что дома Одиссею пусто,
И спальник ему мягче, чем кровать.

К тому, что Одиссея манят кедры,
Транссиб и БАМ, и что там есть еще...
Чтоб пахло степью, морем и от ветра
Щекам и сердцу было горячо.

И чтобы каждый день пейзаж был новый,
Сменялись регионы, пояса:
За непролазною тайгой кедровой
Бурятские степные небеса.
Потом Саянов гребни и Алтая,
Озер высокогорных глубина,
И снег, который в августе не тает,
И воздух чистый, звонкий, как струна.

Потом Байкал, где хариус и омуль,
Свирепый нрав больших сибирских рек...
Я погружаюсь в мысли, словно в омут,
И думаю: каков же твой ночлег

На этот раз: в машине ли, в вагоне,
А может быть, пустили на постой,
Или в палатке на лесистом склоне,
Иль на заимке брошенной, пустой.

И что тебе в дороге дальней снится?
Что шепчет тебе на ночь хвойный лес?..
А Пенелопа ткет свою тряпицу
И Одиссею пишет смс.

***

С возвышенья пляж, как на ладони,
Скалы по краям, как часовые.
По песку неспешно бродят кони,
Рыжие, соловые, гнедые.

Им соленый ветер треплет гривы,
В ноздри ударяет запах йода.
Кони спят на полосе отлива
Или пробуют копытом воду.

Вечереет. На ресницах рыжих
Оседают капельки тумана.
Кони к берегу подходят ближе
И вдыхают запах океана.

Рыбаки закидывают сети,
В устье косяком идет горбуша.
Кони нюхают соленый ветер,
Фыркают и прижимают уши.

Вдалеке на отмели тюлени
Спят, и море их слегка качает.
Свет вечерний. Вырастают тени.
Тени рыбаков, коней и чаек.


***


А знаешь, без тебя пусто,
Будто что-то забрали важное.
Метель. И мигает люстра.
И сердце мое бумажное
Отсырело, промокло, скукожилось.
Но не грей ты его — сгорит.
Это зимняя заторможенность.
А на фото Милан и Мадрид.
Снова сказки о дальних странах
И твой рассказ телефонный.
Я соскучилась. Это странно.
Я люблю тебя. Это ново.
Будто гладят меня против шерсти,
В горле ком и горечь во рту.
Приезжай из своих путешествий,
А я встречу в аэропорту.

 

 

Дмитрий БАСОВ


***

Идут слоны, как символы удачи,
И их следы в сверкающей пыли
Какой-то путь на время обозначат...
Чувствилище морщинистой земли
Ритмично дышит. Бред нагромождений
И акварели душного дождя,
Качания и шорохи растений
Рисуют, чередою проходя,
Великолепно-пленные пейзажи.
А темные громады там и тут
Стоят, как полувидимые стражи,
И замысел небесный стерегут


***

Я выбирал себе жену,
Всерьез,
не раз
и не одну!



***


В парке старости грядущей,
С ветреным осенним небом
Только шпиль блестит на солнце
И гуляет первоклассник.
И никак не может вспомнить:
Кто он? Сколько он здесь прожил?
И откуда этот ранец,
Весь лекарствами набитый
И годами суеверий...
Только маленький оркестрик
То и дело заиграет
Вальс последнего маразма.


***

Зиме наконец-то пришел delete,
И время слезать с печи.
Открою я дверь, как весна велит,
Заходят пускай грачи!
А следом (попробуй-ка дверь закрыть)
Заходят вороны и,
Проявляя всю свою мелкую прыть,
Запархивают воробьи.
И в очередь встали дрозды, скворцы,
Не внемля моим речам,
Что я их люблю и они молодцы,
Но тесно уже грачам!
Но ломятся птицы, меня не спросясь,
В мой нерезиновый дом,
А я в нем стою то ли царь, то ли князь,
И щебет и гвалт кругом!

 

 

Ирина БАТРАЧЕНКО


***

День прошел — и слава Богу,
Завтра новый начинать.
Соберу себя в дорогу —
путь к себе одолевать.
Уж пора заняться этим —
от себя давно ушла.
То мы греем, но не светим,
то сияем без тепла...
Ни направо, ни налево
не по статусу идти:
Ходит прямо королева!
Помогай, Святая дева, —
путь любовью освети!



***

Дождь что есть силы лупит —
сидеть в дому опять...
Мне милый псину купит,
мы с ней пойдем гулять.

Промокнем сверху, снизу,
испачкаемся вмиг!..
...Собака — это виза
в то, от чего отвык.

 

 

Считалочка

Догорает сигарета.
Бог сидит на небесах,
чинит Золушке карету,
ставит латку в парусах
у Синдбада, текст диктует
Ваньке Жукову впотьмах,
с Айболитом практикует,
поселяется в умах,
смотрит Воландово шоу,
на Харибде жжет костер,
любит «Let my people go»,
уважает «Трех сестер»,
пьет с Гагариным за дружбу,
мух с Обамой метко бьет,
метит шельму; если нужно —
лечит кризисом народ,
вычитает из зарплаты,
рвет порой презерватив,
парня делает солдатом
и пиарит детектив,
пишет музыку с Шопеном,
позволяет жить попсе...

...Перед выходом на сцену
я волнуюсь, как и все!..

 

 

Людмила ЕМЕЛЬЯНОВА


Благословляя каждый миг

Как стало мне легко,
Как отпустило.
Как онемело там,
Где сердце билось.
Как успокоились больные нервы,
И как обмякли
Струны у души...
И правда — как легко
И как спокойно!
Теперь меня ничто не потревожит —
Ни ветер, обрывающий фрамуги,
Ни солнце, пробежавшее по листьям,
Ни твой вопрос,
Когда я буду дома,
Ни мой ответ, что там я не бываю.
И правда, — я совсем
Там не бываю.
Хожу к себе самой
Теперь я в гости,
Да только никого не застаю.
И правда — как легко,
Когда прощаешь,
Прощаешься
И вымолишь прощенье
У тех, кому любовью
Досадил.
И правда...

Но видит Бог,
Я все предугадала,
Предусмотрела,
Предопределила,
Предвосхитив финал
Еще в начале,
Предчувствовав беду
В минуту счастья.
Не радовалась я
Любви внезапной,
А плакала
О будущем разрыве.
За это я наказана сурово.
Чтоб быть счастливой —
Надо быть слепой!

 

***

По чашкам чай смиренно лить —
Какое милое занятье.
И не лукавить, не корить,
И быть не в самом лучшем платье,
А просто быть.
Не утомляться суетой,
Не утешаться суеверьем,
И не бежать за красотой,
Не останавливать мгновенье,
А просто жить.
Благословляя каждый миг,
Утихомирясь и внимая
Тому, что скажут напрямик
И не пообещают рая...
И дверь закрыть!


***

Я стихи писала, как умела.
Между делом, меж душой и телом,
Второпях, на краешке стола...
Не — когда хотела,
Не — когда летела,
А когда могла.

 

 

Елена КОВАЛЁВА


Новогоднее

Дайте снега, небеса, городу!
Дайте белого снега улицам,
Дед Морозу — серебра в бороду,
Пусть прохожие идут, жмурятся.

Ослепленные зимой сказочной,
Платье белое в чести смолоду,
Окрыленные мечтой праздничной,
Дайте снега, небеса, городу!

А без снега так земля мается...
Сыпьте снег в холодное логово!
На душе белым-бело станется,
Будто не было века долгого.
Стихнет все, и — густыми хлопьями,
Всем прохожим на удивление,
Домоткаными, еще теплыми —
Новогоднее настроение!

Мандариновое и хвойное,
Словно манна с небес, летящее,
Хлопотливое, беспокойное,
Бубенцами в душе звенящее.


***

Белые перышки сыплются с неба,
Ангелы крылья меняют опять,
И, оторвавшись от зрелищ и хлеба,
Хочется тихому слову внимать.

Белые перышки, снежные точки,
Белое небо, и вот уж земля
Белою стала, и в серые строчки
Просится небо, в котором и я

Перышком снежным кружу вдохновенно
Вместе с другими в небесной тиши,
Это не просто сезонная смена,
Ангел коснулся заблудшей души.

 

 

Ольга КОЛЕСНИК


Осень — два шага

Ретивое лето несется под гору.
Блестит паутина —
колесная спица.
Сердечный мажор уступает минору,
грустится.

Но лету нет дела до этой печали:
ему бы до места
добраться живее,
где ссадит меня и немедля отчалит,
ржавея.

Усеет деталями скатку дороги,
зеленым мигнет,
но вернется и кинет
большой чемодан впечатлений под ноги:
«Разиня!»

Когда мои ноженьки скажут: «Несносен
усталости зуд», —
до дорожного знака
почти доберусь, где указано: «Осень —
два шага».

Набрякнут немыми надеждами жилы,
подтянут канатами —
сделано дело!
Я в дверь золоченую тукну вполсилы,
несмело…

 

 

Консервация лета

Маме

1

Я еле одета, вернее — почти что раздета:
Хозяюшкин фартук едва прикрывает купальник.
А рядом у плитки хлопочет мой добрый начальник:
Мы с мамой на даче с утра консервируем лето!

Лучистые зайцы повсюду от вымытых банок.
В тазу на конфорке пыхтит, как живое, варенье.
Мы долго не виделись с мамой. И вот воскресенье!
И вот мы болтаем о том да о сем спозаранок!

Удачно в работу вплетается наша беседа.
В мельчайших деталях уже обрисованы платье,
В котором на свадьбу подруги пойду зажигать я,
И планы, что есть у меня на красавца-соседа.

Я маме прочла уже стих, что вчера написала,
Подчас замолкая, чтоб выплюнуть косточку вишни.
И мама мне прямо сказала, что кажется лишним,
А где на «пятерку», а где — даже этого мало...

Мы капнули с ложки на блюдце немного варенья.
Варенье застыло... Пора консервировать лето!
Сейчас мне расскажут по о-о-очень большому секрету,
Как делать из ягод и сахара сверхугощенье!..

Пузатые банки попробуют сладкую массу.
Вишневый нектар им, конечно, по вкусу придется.
Они опечатают спящее в ягодах солнце,
Пока не вернемся за ним, будто вкладчики в кассу.

 

2

Блины. Самовар. И веранда... Горланят цикады.
На небе висит раскаленная звездная люстра.
И наша беседа течет как-то гладко и шустро.
А сколько еще новостей в голове — мириады!..

Я маме уже разложила пасьянс фотографий,
Что сделала месяц назад под Находкой на море.
И тут же, не дав передышки, — о громком позоре,
Который случился в одной из чужих биографий.

Но долго не станем сидеть с рукоделием сплетни,
Которым так любят порою заняться подруги.
И что интересно — не «сдохнем» при этом от скуки.
(Ведь именно скуки боятся плетущие бредни.)

Ах, сколько еще почерпнет любопытного ночка,
Кружа у стола (точно Каспер невиданной масти),
Где будут до утренних рос, до петушьего «здрасьте!»,
Укутавшись в пледы, беседовать мама и дочка...

3

Заря распахнет горизонт для рабочей недели.
Мы сумки, смеясь, затолкаем в багажник машины...
И вдруг захлебнемся слезами, ведь мы не мужчины,
И нам не сдержать тех рыданий, что в горле засели.

Пора уезжать... Обниму дорогие мне плечи.
С трудом прошепчу еле слышно, одними губами,
Что очень люблю, что незримая связь между нами…
И мама меня поцелует и всхлипнет: «До встречи!..»

 

 

Евгений КОХАН


Прощай, завод

Когда померкнет небосвод
И серп луны всплывет над лесом,
Мне вспоминается завод,
Где я, как раб, таскал железо.
Грузил калёное литьё
На самоходную тележку,
Ворчал на тяжкое житьё,
На тех, кому я был как пешка.
И мне в конвертике рубли
Совали в том железном царстве.
А сами лезли в короли,
Воруя у страны богатства.
Ну а завод?
Прощай, завод:
Уже он еле-еле дышит.
И стон его,
что ночью слышу,
Как рана, спать мне не дает.


Листопад

Войду в тайгу
и с головы до пят,
Как в детство,
окунусь с восторгом в листья,
И вот он, музыкальный листопад, —
Прелюдия блистательного Листа.
Ловлю протяжный шорох тополей
И вздох берез, печальный и усталый,
Напомнивший ту песню журавлей,
Которую в сердцах Бернес оставил.
Прощаюсь с флейтой иволги родной,
С мелодией дрозда на склоне лета...
Вся жизнь моя без музыки лесной
Была б как дом заброшенный, пустой, —
Где ни тепла, ни радости, ни света.

 

 

Елизавета ПЫЛАЕВА


Роза

Мне очень удивительно и странно,
Одна я ночью в комнате сижу,
Ищу луну в пустой воде стакана
И иногда за звездами слежу.

Ни весело, ни больно, ни тоскливо.
Ни плакать, ни смеяться не могу.
Я вспоминаю огненную сливу,
Забытую закатом на снегу.

Под лиственницей, ежась от мороза.
Себе ты оправданий не искал.
Но ветреной любви моей мимоза
Упрямо расцветала между скал.

Я думала, что вырастет бессмертник...
Но недалек любви моей финал:
Ты по скале отвесной, словно смертник,
Добрался до цветка и оборвал.

И некого любить, но удивленно
На белой розе взгляд остановлю, —
Свежа, как будто ты еще влюбленный,
Цветет, как будто я еще люблю.

 

Сердце

В моем сердце тюльпаны,
В нем пионы и мак,
Нежных лилий опалы,
Огневой портулак.

Быстрой речки теченье,
Свежий ветер зари,
Гор скалистых крушенье,
Маяка фонари.

В моем маленьком сердце
Петербурга мосты,
Слов чужих мегагерцы...
И немножечко ты.

 

Зачем?

Зачем ты меня оставил,
Мой солнечный свет сплетенья?
Ты черным углем исправил,
Сравнял все цвета и тени.

Ты прятал меня от света,
Чтоб только тебе молилась,
Религией стало лето —
Я в веру твою крестилась.

Но слишком горячим солнце
В холодную зиму было —
Руки разомкнулись кольца,
Оттаяла, разлюбила.
Далекий и близкий

Ты обитаешь на другом краю земли,
За горизонт к тебе уходят корабли,
К тебе летит метелью легкой белый пух,
И даже в сторону твою растет лопух.

Такой далекий, сердцем ты всегда со мной,
Как верный рыцарь бережешь души покой,
Спасаешь душу от предательства и зла
И рубишь завязи гордиева узла.

Мы станем ближе, но когда, когда, когда?
Давно растаяла в твоей реке вода,
А мы на разных берегах с тобой живем,
Не предадим друг друга, но и не спасем.

 

Ромашка

У меня в руках ромашка –
Так похожа на тебя.
Летом окна нараспашку,
Летом я живу, любя.

Отрывая лепесточки
От ромашки полевой,
Я придумываю строчки
И беседую с тобой.

Мне цветок судьбу рисует,
Я сижу, едва дыша.
Любит, плюнет, поцелует? —
В ожидании душа...

 

 

Вера СТЕПАНЮК


Осенний сплин

Дорога, убегающая вдаль.
Бродяга ветер кружит меж ветвями.
И светлую сентябрьскую печаль
Не высказать обычными словами.

А лес вокруг так солнечно лучист,
С пурпурной и коричневой грустинкой.
И вот уже на землю первый лист
Слетает бесприютным сиротинкой.

Осенний сплин. Чего-то очень жаль,
В предчувствии неясном замираю.
Дорога, убегающая вдаль,
Зовет куда-то, а куда — не знаю.

 

Убитый мужчина

Он оставался в мире детства,
Смешной и странный человек,
И развлекало нас соседство,
Как летний дождь, как первый снег.

Мы зло и радостно кричали:
— Эй, дурачок, который час?
И хохотали, хохотали...
А он светло смотрел на нас,

А он чему-то улыбался:
— Би-би, масынка, тли тясов...
И, спотыкаясь, направлялся
На материнский нежный зов.

Однажды в разговоре взрослом
Сказала женщина одна:
— Для нас война теперь уж в прошлом,
А для него идет война.

Ему всего три года было,
Когда фашист в него стрелял...
— Война мужчину в нем убила, —
Старик безногий досказал.

Для нас, детей послевоенных,
Война была давным-давно.
Фашистов и военнопленных
Мы видели, но лишь в кино.

Как неприкрыто и обидно:
Война — без титров и прикрас...
И было мне до боли стыдно
За нашу глупость... нет... за нас.

И захотелось мне, при встрече,
Сказать ему: — Гулять пойдем?..
Они уехали под вечер,
Был заколочен старый дом.
И вот в Хабаровске случайно
Я встретила однажды их.
Так сиротливо и отчаянно
Еще воюющих двоих.

Старушка дряхлая сидела
Под старой яблоней в теньке,
Сынок ее, со знаньем дела,
Играл машинкой на песке.

Он пел, счастливый и нелепый,
— Би-би, масынка, — весь свой век.
Такой большой, такой трехлетний
В своем безумстве человек.

Но тут машины специальной
Пронзительный раздался вой.
Он закричал и так фатально
Уткнулся в землю головой.

Я удивилась: — Что же это?
И вспомнила: идет война.
Металась сполохами света
Доселе мирная весна.

Мы там, в далеком сорок первом.
Ревел над нами самолет.
Очередями бил по нервам
Плюющий злобой пулемет.

Чужой солдат и пули-вспышки.
Весь город корчился в огне.
Война стреляла по мальчишке
И рикошетом по весне.

 

Анти-Галатея

Каменной бабе не зябко, не больно.
Каменной бабе ветра не страшны.
Кажется, всем эта баба довольна,
Так отчего же ей плачется вольно
В сумрачном свете луны?

Что же стряслось с этой бабой такое?
Внешне — идут проливные дожди,
Внешне — она воплощенье покоя...
Только горячее сердце, живое,
В каменной бьется груди.
Жарко, неистово бьется, страдая,
Будто пройдя через тысячи зол...
Может быть, скульптор, ее создавая,
Просто не понял, что баба живая,
И, равнодушный, ушел.

 

 

 

Лилия ЧЕБУКОВА

***

Мир — безлюдная пустыня,
Когда нет тебя на службе.
На горизонте появился караван —
Решаешь трудные задачи.
Выступаешь на утренней планерке —
Верблюды везут мимо заморские товары.
Куришь «Кэмел» в тиши своего кабинета —
Подобно неразвернутой «Кара-кумке»,
Но, когда манишь своим васильковым взглядом, —
Пустыня расцветает голубыми васильками.
Не допусти превратить цветущую долину
В призрачный пустынный мираж
На ухабах и виражах нашей жизни.







Наталья САВЕЛЬЕВА

Знакомые строчки

Видение Вифлеема

В селенье предрассветном тишина,
И чистый снег, и над рекой туманной
Собачий лай; торжественно и странно
Плывут слова, и полная луна
Уже почти исчезла с небосвода.
Когда воспрянет ото сна природа
И пастухи сойдутся у костров
В тяжелых полушубках из овчины,
Нам станет ясно — все найдет причину,
И мы поймем смысл этих — первых — слов.
И станет ясно, для чего все мы
Живем на этом неспокойном свете.
Загадка жизни и загадка смерти
Вдруг явятся из предрассветной тьмы.
Потянет дымом. Чьи-то голоса
Послышатся, но все утихнет скоро,
И мы забудем о всегдашних ссорах,
И будет чистой первая слеза.
И мы забудем про свои права,
И только о спасенье будем помнить.
…Таинственная поступь Рождества.
И запах елки в полутемной комнате.



Уходящее лето приснится,
Забормочет по-детски, сквозь сон.
И, расправивши крылья, как птица,
Вдаль потянется за горизонт.

Покружится над тихою рощей,
Над колодезной черной водой…
Мы спокойнее станем и проще,
Мы под вечер вернемся домой.

Печь затопим, и ветер, поющий
В гулких трубах, напомнит о том,
Что сегодня родится грядущее,
Перед тем как остаться в былом.



Татьяне Погосовой, моему тренеру

Ты пришла с полотен Ван Гога
Или, может, Тулуз-Лотрека.
Ты, наверно, создана Богом.
Нет — ответишь ты — человеком.

Или, может, это Испания?
Это Гойя и Гарсиа Лорка?..
Я люблю глаза твои горькие
И твои слова-заклинания.

…А глаза твои виноградины.
В них печаль вековая спрятана.
А глаза твои как награда мне.
А слова твои — ветер западный.

Как летят они, осторожные…
Я ловлю их губами бережно.
Все я думаю: можно? можно ли?
Все ты хмуришься, моя неженка.

Все пытаешься быть ученою,
Недоступною, слишком гордою.
…Ты жар-птицей паришь над городом.
Ты подобна Квадрату Черному.

Новогоднее во время гриппа

Свеча освещала пещеру во мгле.
Домашние звери из ваты и пуха
Застыли над мальчиком, полные слуха.
Стояла зима на Земле.

Знакомые строчки являлись во сне
И вслух их так часто в те ночи читали.
Жирафы, корова и лошадь не знали
Того, что нечаянно представляли
Картину, понятную мне.

И были тихи, осторожны, отважны —
Как им полагалось с библейских времен,
Хотя и не помнили древних имен
И ликов на сцене бумажной.

Звенела струна. Ликовала душа:
Болезнь покидала уставшее тело.
Свеча на столе так надежно горела!
И я наблюдала за ней, чуть дыша.



В подарок нам луч солнца в Рождество
Крадется в комнату негаданно-непрошено…
Прости меня. Ты знал меня, хорошую.
Узнал плохую. Только и всего.

Жизнь как река. Течет из года в год.
Меняет русло. С лодками играет.
То далеки, то близки берега.
То близок, то далек зимы приход.
Любовь рождается и умирает.

Но то, что нам с тобою дал Господь,
Пребудет с нами. Не уйдет. И солнца
Последний луч, и звездная щепоть
Заглянут нынче в низкое оконце.



Кукушки счет ведут годам.
А мы с тобой — столетьям.
Встречай, любовь, второе лето!
Лети по проводам.

За сотни верст, через леса,
Лягушкины болота,
Где свадьбы сыграны по нотам.
Повсюду голоса

Сорок, шмелей и комаров,
И соловьев коленца…
Как в Духов день ликует сердце!
И в нем — твоя любовь.
Вдруг шустрой ласточкой мелькнет
Под крышей, у березы…
Она со мной. Пируют грозы,
И просятся на волю слезы,
Как и душа — в полет.



На диване в нетопленом доме
Не согреешься. Лампу зажги.
В сентябре не увидишь ни зги.
Опустели дворы и хоромы.

Только яблочный фестиваль
Продолжается как в Авиньоне…
Нас с тобой позвали на бал.
Наши волосы пахнут соломой.

И из холода, из темноты
Бесконечных земных мытарств
Попадаем в дивное царство,
Где спокоен и счастлив ты.

Под ногами полынь и мята,
Запах яблочный на губах…
Ты качаешь меня на руках,
И неважно, что будет завтра.



Снова в нашем доме тихо.
Снова на губах беда.
Я к тебе как облепиха
Привязалась навсегда.

Нет ветвей на свете крепче!
Ветер, зной, холодный вечер
Облепихе не страшны.
Мы навек обручены.

Спи — не поднимай ресницы —
Ягодкой в моей горсти.
Есть одна опасность — птицы
Могут в небо унести.

 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока