Анатолий КАЙДА

Последний динозавр Цветкова

В первых числах июля 1977 года из Советской Гавани отправилась группа исследователей. Предстояло пересечь Сихотэ-Алинь и спуститься к Амуру. Ровно пятьдесят лет назад этим маршрутом прошел Владимир Клавдиевич Арсеньев. В июле двадцать седьмого года знаменитый исследователь и путешественник поднялся от Ванино на перевалы Сихотэ-Алиня, затем спустился по Анюю до Амура. В честь этого перехода один из поселков на Анюе получил имя Арсеньев.
Главным ориентиром группы из приморского городка был путевой дневник экспедиции В. К. Арсеньева по маршруту Советская Гавань — Хабаровск (1927–1928 гг.). Позднее на основе этого дневника Владимир Клавдиевич написал повесть «Сквозь тайгу». К сожалению, мы в своем переходе не учли некоторых обстоятельств, о которых предупреждал писатель.
Выход нашей группы из пункта «А» был обставлен заметно. Провожали родные и знакомые, журналисты из городской газеты «Советская Звезда», кое-кто из местного руководства. С собой мы брали фото- и киноаппаратуру.
Продумано было все. Вес рюкзаков — под тридцать килограммов, а сами рюкзаки крепились на спинах на специальных удобных подставках. Было два ружья: карабин СК и мелкашка — малокалиберная винтовка.
В середине маршрута, в самых верховьях Анюя, заранее, весной, на вертолете завезли запас продуктов. Разместили на острове, высоко в развилке дерева, опасаясь медведей и другой плотоядной живности. У меня имелась карта маршрута, причем подробная, крупномасштабная, добытая из источников, близких, наверное, к спецслужбам.
Так что уверенно полагали: подготовились основательно и конечный успех обеспечен. Тем более что всю зиму провели в окрестностях Совгавани в двух- и трехдневных походах, ночевали в палатках, взбирались и спускались по скалистым берегам Татарского пролива. Основная часть группы была из подготовленных ребят, живших здесь давно, охотников и рыбаков.
Конечно же, нас всех влекла эта большая горная страна, протянувшаяся более чем на тысячу километров от Владивостока до Охотского моря. Многие читали о ней, много раз пацанами бегали по местным речкам за рыбой, собирали в тайге грибы и ягоду, охотились на рябчиков и белок. Но все это было только первыми ступеньками в огромный мир с манящим и таинственным именем Сихотэ-Алинь.
Наш переход вверх, к перевалам хребта, не предвещал ничего неожиданного. Пожалуй, единственным сюрпризом стал снег, залежавшийся в начале июля на небольших возвышенностях. Старый снег встретили в трех днях перехода от последних лесозаготовительных участков. Здесь было много замерзшей брусники и местами даже клюквы. Остановились на три дня отдыха на самой верхней к перевалам метеостанции. Жили и работали здесь четыре человека: двое мужчин и две женщины. Просторный двор с невысоким штакетным забором. Внутри служебный большой барак, два жилых бревенчатых дома, полевая лаборатория на дальнем пустыре двора. И банька! Это стало главной радостью. Сами пилили и кололи дрова (много — с запасом для хозяев), таскали воду из ручья.
Сергей Иванович Цветков, биолог из Хабаровска, заполнял блокноты и пакеты с растениями, сидя на завалинке служебного барака и попыхивая неизменной длинной трубкой. И я много времени проводил над своими записями (все это затем утонуло). Наблюдений хватало. Прошла неделя с момента выхода из пункта «А», для записей времени на привалах и перед ночевками не оставалось. Незадолго до выхода со станции мы разговорились с Сергеем Ивановичем. Он признался, что на Сихотэ-Алине бывал не однажды, но в таком большом переходе, да еще в самом широком и высотном месте хребта — впервые.
— Я уже кое-что нашел. Давно думал и считал, что этот хребет — не простая прихоть природы. А нашел я некоторые растения, которых, на первый взгляд, не должно быть здесь. Их место — альпийские высотные поляны.
— Не понял. Альпы — это ведь высоко, да и далеко отсюда.
— В этом-то и загадка. Надеюсь, за перевалом обнаружу более интересное. Здесь много сырости, от моря тянет, и растительности мало.
— И все-таки — что вы такое нашли?
— Давайте, когда найду подтверждения — обязательно расскажу.
Наш короткий отдых закончился. Метеорологи провожали нас с грустью. Мы перебрались через речку Хади на двух вёсельных «резинках» — нас было девять человек, уложились в три очереди. Увязался за нами и местный пес, смесь черно-рыжей дворняги с лайкой. Мы отгоняли его, но, видимо, местные жители ему порядком надоели и он остался с нами.
Меня сильно беспокоил один человек. Он практически без подготовки, без тренировок включился в нашу группу, жил далеко, во Владивостоке. Уверял, что не подведет. Но неделя наблюдений показала, что я не прав, что передоверился ему. Нам нередко приходилось идти по крутым откосам над ручьями или лезть по буреломам. И пару раз этот человек срывался. Я переговорил тайком с двумя ребятами, и они негласно по очереди сопровождали его.
В этот же день, ближе к вечеру у нас произошла встреча с тиграми. Отсюда до реки было далеко, ее даже не было слышно, так как между рекой и нами пролегала полоса густой тайги. Поэтому мы шли по склону сопки, где был мелкий кустарник и редкие деревья. Вопль «Кошка!» застал врасплох. Какая кошка среди тайги? Рысь?
Действительно, это была кошка. Небольшая, толстенькая, медленно переваливающаяся в мелком кустарнике по склону. И ярко-полосатая.
Окружили, а она рычать. Сразу мысль: а где ее мамаша? Видимо, их было двое котят, и одного мамка утащила в тайгу, скорее всего к реке, услышав нас издалека. А если она вернется за вторым котенком? Мало нам не покажется. Я указал сверху встать с мелкашкой, а сам встал снизу с карабином. Бежать было поздно. Мамка бы нас передавила, нападая из кустов. Главной мыслью было: лишь бы патрон в карабине не заклинило.
Не заклинило. Как и намечал, когда черно-рыжая тигрица с рыком вылетела снизу из тайги, я влепил пулю в кочку рядом с ней. Она вжалась в кусты и стала отползать влево, в густой ельник.
Тигренка сразу отпустили, и он — где ползком, а где кубарем — покатился к мамке. Скрылся в ельнике. А мы долго сидели на валежинах. Отходили...
Затем пошли своей дорогой. Вернее, звериной тропой. Один в затылок другому, поглядывая по сторонам. Тут только я заметил, что наш пес жмется к середине колонны. И вообще его не было слышно давно. Ни когда мы шли по лесу среди кучек раздробленных костей, ни в суете вокруг тигренка. Так мы прошли километров пять, не сомневаясь, что тигрица тайком сопровождает нас.
Перед самым перевалом мы вышли на кусок проселочной дороги. С накатанным грунтовым полотном, она неожиданно начиналась прямо из болота, уходящего вниз, в перелесок, а потом несколько километров вела вверх, к перевалу, где так же неожиданно исчезала, растворяясь в очередном болоте. Похоже, по этой дороге ездили автомашины, появляясь с неба и в небо же уходя. Но наиболее правдоподобный вариант высказал Сергей Иванович, назвав кусок дороги частью зимника, для которого замерзшие болота — это нормальное проезжее полотно. Только зачем отсыпанное грунтовое полотно под самым перевалом — оставалось загадкой. Рядом не было видно следов лесозаготовок, да и далеко не каждый автомобиль смог бы преодолеть крутизну зимника.
Отчасти эту загадку разрешил опять же Сергей Иванович, когда нам встретились деревянные мостки, уводящие с дороги в сторону, к ручью. На берегу ручья мы обнаружили бревенчатую избушку, полусгнившую, наполовину утопшую в болоте. Внутри, в помещении размером три на три, под ногами хлюпало, пахло плесенью. На метр от входа и до противоположной стены шли нары, места на три, а слева — полуразвалившаяся печка. Тогда-то Сергей Иванович и сказал:
— Похоже на зимний сторожевой пост. Здесь же самый короткий путь на перевал, а затем вниз по Анюю или по другим речкам к Амуру. Путь для беглых ссыльных с Сахалина. Беглые или спускались самоходом по речкам до Хабаровска, или нанимали местных жителей-удэгейцев и сплавлялись на их оморочках. Вот казаки Арсеньева здесь и подкарауливали их перед самым выходом на перевал.
Насколько верно это предположение — сказать трудно. И до революции, и после нее сахалинский каторжный труд практиковался. Тем более состояние избушки говорило о давности постройки. Да и расположение рядом с ручьем, в кустарнике — спрятать домик, иметь воду под рукой — имело основание для таких предположений.
Перевал мы определили по топографическому знаку. Деревянный высокий треугольник стоял на облысенной вершине одной из сопок, а с вершины еле заметная тропа вела от топознака к расчищенной площадке для вертолетов. Здесь, в седловине, мы и установили свой знак. Вытесали из бревна брус, записали на затесе маршрут и состав группы. Затем его вкопали.

Спуск с перевала оказался сложнее, чем подъем. И вовсе не по поговорке — подниматься на дерево легче, чем спускаться. Есть большая разница между западными и восточными отрогами Сихотэ-Алиня.
С востока на хребет постоянно наступают морские ветра и приморская слякоть. Низкорослые деревья из лиственниц, пихт и сосен, меньше живности. По склонам сопок вдоль ручьев и речек идти проще, кустарник здесь мелкий.
За хребтом же иная жизнь. И тайга тут гуще, и деревья выше и разнообразнее. Тигры и другие серьезные животные не редкость. Есть таежные участки, где произрастает женьшень, много кустарниковых растений с лечебным эффектом. Надежную защиту дают западные скалы хребта, создают как бы оазис для местных флоры и фауны.
Главной сложностью стали буреломы, завалившие глубокие распадки многослойно и многолетне большими деревьями, до десятка метров глубиной. Отсюда их не убирают, никакая лесозаготовительная техника не сможет подняться по крутым склонам. Так что к нашему подкормочному острову мы добирались с задержками.
На острове все оказалось в порядке. Продукты — сухари, брикеты с кашами, тушенка, сахар, соль и прочие запасы остались на дереве нетронутыми. А также двуручная пила, топоры и крупные гвозди — можно было приступать к следующему этапу: сооружению плота. И сразу решать другую важную задачу: готовиться к подъему на главную вершину всего дальневосточного Сихотэ-Алиня — гору Тордоки-Яни. Благо, что вершина находилась недалеко, в двух днях перехода.
Для строительства плота и жилья место нашли быстро — чуть ниже острова на правом берегу реки. Внизу небольшой затон для сборки плота, выше — ровный скат сопки для сброса бревен и неподалеку площадка для проживания.
Для ночевки выбрали самый экономный вариант: наклонный полог на шестах, прикрепленных к деревьям; постель из еловых веток, прикрытых одеялами; в изголовьях — рюкзаки. Большая лежанка на девять человек. А в ногах — длинный костер из больших плах, благо ближайший бурелом был недалеко. Комаров сдувал речной ветерок, а июльское тепло позволяло особо не укрываться на ночь.
Приступили к строительству плота. У нас были две резиновые надувные лодки- одноместки. Одну для себя резервировал кинооператор, другая использовалась на подхвате, для общих забот, замом руководителя группы. Остальных семь человек планировали сплавлять на плоту.
Как-то выдался свободный вечер, и после ужина я попытался решить вопрос, который меня давно интересовал. Я знал, что Сергей Иванович занимается биологией, краеведением, прошагал Дальний Восток вдоль и поперек. Еще на метеостанции я спросил: почему выбрал такую экзотическую специальность?
— Детская прихоть. Много читал по истории края, и Арсеньева много. О динозаврах много. Все казалось, что Сихотэ-Алинь — это динозавр, похожий на большого крокодила. Выполз из южных морей, разлегся вдоль Амура. Хвост в Приморье, а голова в прохладе, на севере, к Охотскому морю. Чешуйчатый и длинный, на тысячу с лишним километров… Я и сегодня недалеко от того себя, хотя скоро сорок лет жизни. Меня трудно разубедить в том, что Земля — это единый организм и живет по своим законам.
В том длинном разговоре с Цветковым я получил еще один ответ.
— Сергей Иванович, мне вот интересно, почему в фильмах об Арсеньеве всегда много вооруженных солдат. А в одной из книг написано, что он еще до революции был военным топографом… Я слышал, что Арсеньев был не просто исследователем и путешественником, а и профессиональным военным, специалистом по ловле беглых каторжан.
— Хороший вопрос. Я всегда говорил, что слишком много делается тайн на пустом месте, на том, о чем уже давно надо рассказать. Да, в царское время Владимир Клавдиевич был подполковником и получал деньги за ту самую работу. Кроме того, он охранял со своим отрядом таежные тропы, по которым в нашу страну проникали корейцы и китайцы. Они и тогда, до революции, шли на нашу территорию за мясом и шкурами, за женьшенем и прочим. У себя в центре мы давно знали об этой стороне работы Арсеньева, но помалкивали. На самом деле он десятки раз прошагал Сихотэ-Алинь.

Подъем на Тордоки-Яни предполагался просто как обязательный элемент программы. Не думали, что перед нами самая высокая вершина самого большого горного хребта Дальнего Востока. Знали, что есть еще пара вершин, к примеру, на юге Приморья, а также на севере. Но они были пониже на несколько сот метров и находились не в самом массиве хребта, а в стороне. Хотя для восточных альпинистов эти вершины были всегда лакомым куском, и на них, судя по описаниям, есть много памятных знаков.
Тордоки-Яни находился прямо в центре нашего маршрута, и обойти его вниманием было бы кощунством.
От реки на вершину мы поднимались по правой стороне «лотка». Лоток — это спад с вершины к реке. Он покрыт мелкими ребристыми камнями, плоскими чешуйками щебня и кустарником, чаще всего кедровым стлаником. Было ощущение, что когда-то, может миллионы лет назад, здесь текла вулканическая лава. Со временем она превратилась в щебень. Подниматься по нему было трудно, он осыпался под подошвами. Поэтому шли ближе к правому краю, где было больше скалистых выступов. Вышли с утра. Предположительно на подъем и спуск должно было уйти не менее двух суток. Так и получилось.
К вечеру мы поднялись в седловину. Как такового пика у вершины нет. Вершина напоминает огромную чашу, одна сторона которой зазубрена и поднята вверх, а другая опущена. Наверное, через нижний край чаши выливалось когда-то вулканическое содержимое. Вся чаша диаметром примерно с километр.
В седловине мы решили переночевать, а утром подняться по гольцам до основных вершин чаши. В седловине было голо и пусто, редкие растеньица, похожие на скудные цветочки, цеплялись за скалы.
Ночевать было трудно. Двухместную палатку едва укрепили на расщелистом склоне. На этой высоте даже кедровый стланик не рос. А под утро сильный ветер почти вырвал наше полотно. Мы оказались на столкновении западных и восточных ветров. Тордоки-Яни поднимался над хребтом и притягивал воздушные течения с Татарского пролива и Амура. Нам оставались считанные часы до главной вершины, настроение было боевым и радостным.
В этом настроении мы и карабкались по гольцам. Так что почти незаметно дошли до площадки на одной из вершин чаши, где, судя по топознаку, и была высшая точка горы. Здесь было несколько пирамидок — признак того, что кто-то побывал здесь до нас. Некоторые пирамидки под ветрами, туманами и ливнями были практически разрушены. «Лоток», по которому мы поднимались, уходил вниз на юг, к истокам Анюя. На север и северо-запад от вершины склон был пологим, но ниже видимости не было — с утра, когда ветер стих, на хребет вполз туман и почти до обеда держался над всеми отрогами Сихотэ-Алиня. Туман стлался серым плотным складчатым полотном, повторяя изгибы хребта. Было так тихо, что казалось, все, что ниже тумана, отрезано от нас навсегда и нас не касается. Это странное ощущение оторванности от обыденности и подъема над всем сущим еще долго не покидало нас.
Есть много любопытных рассказов о вершинах Сихотэ-Алиня. Наиболее известны о Ливадийской. Она ближе всех для туристов на юге Приморья, а потому о ней больше легенд и домыслов. Это одна из главенствующих высот южного Приморья. Неофициальным, но самым распространенным названием горы является Пидан, предположительно китайского происхождения, образовано оно компонентами: пи — великий, большой; дан — скалы, то есть «Большие скалы». Существует версия, что в переводе с языка чжурчжэней название означает «Камни, насыпанные Богом». О Пидане существует множество легенд: рассказы о летающем человеке-чудовище с крыльями летучей мыши и человеческим лицом, которая пронзительно кричит по ночам; предания о таинственных каменных лабиринтах глубоко в недрах горы, где захоронено тело бога; легенда о мистических каменных стражах Пидана, так называемых маори — высеченных из камня огромных человеческих головах. Одна из них сохранилась и известна туристам как «Чертов палец». На склонах горы можно встретить каменные плиты, уложенные особым образом и похожие на фрагменты защитных валов или каких-то культовых сооружений. Также встречаются каменные дольмены. По легенде, гора была священной для жрецов государства Бохай, территория которого захватывала и южное Приморье.
Сергей Иванович достал из рюкзака бутылку шампанского.
— Когда узнал, что наш маршрут будет проходить именно здесь, я и припас бутылку. Все-таки отметиться на главной вершине — это что-то значит, да?
Кто бы не согласился с таким утверждением? Так что к обеду из гречневой каши с гуляшом, сухарями и чаем из листьев брусники было достойное дополнение. Затем мы поставили и свою пирамидку из плоских камней, перечислив весь состав группы и вложив список в алюминиевый патрон. Отсалютовали своему восхождению залпом из винтовок.
В полдень мы начали спуск. Шли теперь уже по левому краю лотка. Эта сторона практически не отличалась от правой. Такой же мелкий подлесок ближе к вершине, под ногами черные пластинки щебня, похожего на крупную рыбью чешую, и более густые заросли ниже, к реке. На базу вышли к вечеру.

Первая остановка на реке была в небольшом поселке лесозаготовителей — несколько домиков, каждый человек на десять. Была еще столовая, которую сторож предоставил нам для ночлега. Обработанные от сучков и распиленные на бревна, вывозили на лесовозах вниз до перерабатывающих предприятий. А летом сторож — невысокий, заросший, с полуседой бороденкой, с прижатой к груди, как у кремлевского вождя, левой рукой — жил один и ставил бражку.
Остановку мы использовали и для швартовых испытаний. Мы выбрали пологий берег, двое ребят выскочили на склон, быстро обмотали веревки вокруг крепкого дерева. Переднее весло мы подняли по крепи на палубу. Плот пронесло по течению, затем стало поворачивать и притягивать к берегу. Как только край плота коснулся земли, двое других ребят веревками стали крепить плот к ближайшим кустам и деревьям.
Все получилось быстро и четко. С момента спуска на реку проверка плота не проводилась, не было возможности. Хотя предварительно, еще до отхода, обсуждались различные варианты. И когда после отхода, выше по реке, попали на перекаты, хорошо потряслись на подводных булыжниках, то перенесли этот перетряс вполне спокойно.
Нашу швартовку с высокого берега наблюдал бородатый сторож, опиравшийся на клюшку, попыхивающий трубкой и спокойный, как вождь. Макарыч, как звали сторожа, был явно нам рад. Уже несколько месяцев, с конца зимней вывозки леса, он не видел людей. Разве иногда заскочит пара рыбаков на лодках, и на этом все общение.
Ужин нам был обеспечен шикарный. Привыкшие обходиться гороховым или гречневым концентратом с высушенной рубленой говядиной, мы были ошеломлены царскими блюдами — жареными горными ленками, крупно нарезанными кусками вяленого тайменя и маринованной черемшей. На девять здоровых парней — расход просто огромный. Но Макарыч улыбался в бороду и много говорил.
Для него наше плавание было удивительным. А когда узнал, что мы пришли пешком с морского побережья через перевалы хребта, вовсе зауважал нас. Но к дальнейшему нашему спуску по реке отнесся с большим сомнением. Здесь впервые прозвучало: вода быстро поднимается. В верховьях идут ливни, тают льды и ручьи, впадающие в Анюй, переполняются.
Показал Макарыч и свой летник, что-то вроде ледника и летнего хранилища, который гордо называл «гротом». Такое я видел впервые. Он врылся в склон над небольшим ручьем, глубоко, до ледяной линзы — большого куска льда в вечной мерзлоте. Стены и пол укрепил деревянными плахами. У входа устроил из тонких деревянных плах небольшие лари под картошку и другие овощи. Рядом висели связки лука, чеснока. На ледяных полках, в глубине грота, насыпью лежали ленки и даже пара средних тайменей. На деревянных полках — баночные запасы. Так что на случай малой войны сторож, по его словам, был обеспечен. Явно запасливый дедок, причем аккуратист. К началу зимнего сезона вахтовики привозили свои припасы и хранили у Макарыча. Признался, что в райцентр, в Троицкое, его не тянет, хотя там живет жена: «Устал, долго жили вместе. Дети и внуки от нас далеко».
— Будете идти вниз, — говорил Макарыч, — держитесь левого борта. Километров через тридцать, слева, будет вход в протоку. Там и спускайтесь. А то дальше по реке пойдут заломы, там деревьями через каждый километр реку загородило на сотни лет вперед… Лучше бы вы отсюда пошли пешком, бросили бы плот. Хоть и дольше, но надежнее…
Эти слова Макарыча, его тревоги я помнил всегда, анализировал их потом десятки лет. Мое отношение к ним в тот момент — это личная самонадеянность. Все ведь складывалось до того успешно. Столько прошагали, увидели, сделали много записей.
Сергей Иванович на каждой стоянке не просто писал, но и прятал в пакеты какие-то растения. У Макарыча я напомнил о его обещании раскрыть загадку Сихотэ-Алиня.
— Тайна в том, что когда-то хребет был гораздо выше, чем сегодня. На километр или больше. Когда это было — десятки тысяч лет назад или гораздо раньше — пока тоже неясно. Но так было. И это в своих генах прячут многие растения, которые я обнаружил здесь. Эти растения — потомки тех, которые жили в условиях альпийской флоры. А природа эта могла развиться только на больших горных высотах. Значит, Алинь был много выше. Да и тепла здесь было намного больше, почти тропики.
Но возникает еще загадка. Мы вроде давно знаем, что горы и хребты возникают от столкновения тектонических плит. С чем столкнулось то место, где сегодня вытянулся Сихотэ-Алинь? С одной стороны — разлом, по которому текут Амур и Уссури и за которыми со стороны материка в основном плоскогорье. А со стороны Сахалина — глубокий и широкий пролив. Да и сам остров Сахалин — невысокий и не массивный, неспособный зажать кусок материка, чтобы вздыбить высокий и длинный хребет Сихотэ-Алинь. Опять загадка. Ну, прямо огромный крокодил-динозавр вполз в доисторические времена с юга Приморья, добрался головой до Охотского моря вдоль побережья и застыл. Во всей своей скалистой шкуре из продольных ущелий и поперечных каньонов.

Сутки мы были в гостях у Макарыча. Я несколько раз проверял плот. Вода поднималась быстро. И когда мы отходили, швартовы уже были под водой, как и кусты, к которым веревки были привязаны. И скорость воды явно выросла.
Километрах в трех дальше поселка из тальника, росшего по низу горной гряды, вышел сохатый. Нас он не видел, солнце било в его сторону, а мы шли тихо и молча. Он пил воду, шумно фыркая, и в тот момент, когда мы проходили напротив него, поднял голову, но, видимо, ничего не понял, сплюнул и медленно удалился в заросли. Был он темно-рыжий, с белыми подпалинами по бокам, с громадными темными рогами, явно самец в возрасте.
Река еще долго в спокойствии шла вдоль гряды. Затем впереди стали видны всплески встречного потока. Здесь было соединение основного русла Анюя и его притока, также шедшего вдоль гряды, только с севера. И, уже соединившись, река поворачивала в западном направлении, начинала падать с хребта вниз.
«Падать» — это точное слово. Падение мы ощутили почти сразу после поворота. Река, принимая основное русло и приток, сужалась и похожа была на выпуклое водяное стекло с желтоватым отливом. Леса по сторонам все ускорялись в обратном движении, а ближайшие деревья были полузатоплены.
На такой скорости оказалось сложным обнаружить левую протоку, вход в которую был не только заросшим, но и высоко затопленным. Мы едва успели забросить швартов на одно из деревьев, последнее на входе в протоку. Дерево оказалось слабым, его просто вырвало, и оно десяток метров тащилось за плотом, пока само не освободилось от веревки.
Еще пару километров мы шли по все ускорявшейся реке.
Издалека мы услышали грохот залома, похожего на рев водопада. А затем и увидели его. Он не был высоким, так, на метр-полтора над водой. Он тянулся на всю ширину реки поперек нее, и весь его передний край был покрыт белой кипенью, как от мыльной пены. Поток воды нес плот прямо в пену.
Мы еще успели развернуть плот боком, втянуть весла и встать по борту, когда нас так трахнуло по залому, что мы посыпались вперед как тараканы с подноса. Главной мыслью было, чтобы все оказались на заломе. Поверхность неожиданно оказалась плотной, засыпанной мелкими ветками и травой. Видимо, залому этому не один год.
Дальнейшее запомнилось фрагментарно. Плот сначала встал на дыбы вдоль залома, дальний его борт задавливало потоком, затем и ближний борт ушел под край залома, и плот целиком пропал в воде.
К сожалению, не все успели выскочить. В воде оказались двое: Сашка из Ванино и тот человек, за которого я опасался больше всего. Сашка, видимо, не успел выскочить на залом, его сбило течением и пронесло дальше, до лысой лесины, которая выпирала из залома и билась под мощным потоком. К Сашке мы и бросились с веревкой. Я успел заметить, как с залома в поток бросился Сергей Иванович и стал выталкивать на залом того самого человека. А еще я видел, как тот беспорядочно бил по воде руками и у него были выпученные от страха глаза.
Лесина, на конце которой било течением Сашку, была упругой, но поток колотил ее безостановочно. Нам удалось подобраться так, что мы точно забросили веревку, Сашка намотал ее на руку и постепенно вдоль лесины мы подтянули его к залому, а затем и выдернули наверх.
Здесь, наверху, были почти все. Кто стоял, кто сидел на корточках. Тот человек, весь мокрый, сидел, съежившись и склонив голову. Сергея Ивановича на заломе не было.
Стали друг друга расспрашивать: кто что видел? Некоторые видели, как Сергея Ивановича отбило течением и понесло в боковой проход. Может, вынесло на следующий залом?
Надежда оставалась, но предчувствие беды было все сильнее.
Подошли хозяева резиновых лодок. Они спускались вдоль правого берега и шли медленнее плота.
Договорились, что они будут спускаться до Арсеньева, а это еще тридцать километров. Будут высматривать Цветкова, а в поселке договорятся насчет большой лодки, чтобы забрать нас. Мы же пойдем по правому берегу, вниз, к лодке.
Проверили запасы. У нас был рюкзак подмоченных сухарей. Все остальные запасы смыл поток, а ружья ушли под залом. Там же утонули мои записи, фото- и киноархивы, исследования Цветкова.
Еще двое суток мы выбирались по тайге через буреломы и разливы от наводнения, пока не вышли на береговой откос к реке. Здесь мы дождались лодку и пошли на ней в поселок. Как нам сказали, Сергея Ивановича нашли в заломе ниже. Сейчас его тело лежало в леднике, ожидая отправки в Хабаровск.
Через сутки на старом утконосом автобусе мы выехали в Троицкое. Здесь предстояла встреча со следователями районной прокуратуры. А автобус с телом Цветкова ушел дальше, в краевой центр.

Я всегда помнил слова Сергея Ивановича о том, что лично для него Земля — это единый живой организм и что Сихотэ-Алинь напоминает ему громадного крокодила, который вполз с южных морей в Приморье и разлегся до Охотского моря. Недавно в публикациях геолога и барда Александра Городницкого я нашел исследования о пульсирующей Земле.
В частности, там говорится, что отдельные блоки материковой коры на окраинах в результате растяжения и расширения Земли начинают отрываться от материка, превращаясь в острова и цепи островов, а прибрежные горные цепи вроде Сихотэ-Алиня, погружаясь в мантию Земли, становятся намного ниже. Растительность и флора вершин хребта имеет много черт высокогорной флоры, сформировавшейся в альпийской зоне, когда эти горы были значительно выше, чем сейчас.
Такое будущее у Сихотэ-Алиня. Крокодил-динозавр возвращается в родную водную стихию? Теперь, спустя годы, я думаю, что Сергей Иванович был прав, веря во все сущее и животворящее на нашей планете.