Работы художника Андрея ПАВЛЕНКОВИЧА

Авачинская бухта. Х., м., 90х120. 2012 г.

Шанхай. Юйюань. Х. м. 50х70. 2012 г.

Букет сирени. Х., м., 90х120. 2013 г.

Старая прялка. Х., м., 106х130. 2009 г.

Виктория ШИШКИНА

Краски изменчивого мира

О хабаровском художнике Андрее Павленковиче

Андрей Алексеевич Павленкович в 1993 году окончил художественно-графический факультет ХГПИ. Стал участвовать в выставках еще студентом. Член Союза художников России с 1998 года. Андрей Павленкович — участник всероссийских, региональных выставок «Дальний Восток» (Хабаровск): VIII (1997 г.), IX (2003 г.), Х (2008 г.) и международных. В 2008 году он стал лауреатом премии администрации Хабаровска в области изобразительного искусства (серия «Городские пейзажи»). Живописные произведения А. А. Павленковича находятся в собраниях Дальневосточного художественного музея, Картинной галереи им. А. М. Федотова и за рубежом. Он мастер пейзажного жанра, натюрморта и портрета. Владеет техникой масляной и гуашевой живописи. В 2005 году преподавал живопись и рисунок в северокитайском Университете искусств «Бейхуа» в Цзилине (КНР). В течение ряда лет А. А. Павленкович работал доцентом на кафедре изобразительного искусства ТОГУ. В настоящее время Андрей Алексеевич занимается исключительно творческой работой.

Мы живем в плотной урбанистической среде. Заведенные ее безжалостным ритмом, мчимся, словно секундная стрелка по строго заданной траектории, не замечая природы, не видя ее красоты, не ощущая ее величия. Часто и надолго погружаясь в виртуальное пространство, постепенно перестаем замечать краски окружающего нас мира. Изображение на экране дисплея становится ближе и притягательнее. Сезонные ритмы — жизнь и размеренное дыхание природы, упорядочивающие вечность, отмеченные каждый раз полной сменой цветовой палитры, к сожалению, становятся для горожан просто декорацией к воскресным шашлыкам. Постепенно истончается ниточка полноценного восприятия окружающей природы, и с утратой этого бесценного дара что-то незаметно и невосполнимо угасает в душе человека.
Умением запечатлевать изменчивые состояния природы, наполняя их открытостью чувств, остротой и свежестью переживаний, обладает не каждый художник. Есть живописцы, восприятие картин которых сопоставимо с внезапно раскрытым настежь запыленным окном. Мир, шумный и яркий, вдруг обрушивается, ошеломляет, заставляя замереть. Таковы холсты Андрея Павленковича, увлекающие за собой зрителя в условное, распахнутое окно, создающие эффект, подобный совместному прыжку с невидимого трамплина. Живопись Андрея Алексеевича такова, что в ней ощутим шум утреннего ветра и подвижная воздушная среда, пронизанная скольжением солнечных лучей. Краски кажутся чуть влажными, словно их только что быстро проложили по холсту. Имея собственное видение, мы в какой-то непредсказуемый момент попадаем под обаяние исполнительской манеры этюда или картины Андрея Алексеевича, и наши восприятия пересекаются. Точка встречи не только обогащает нас новым впечатлением, но и пробуждает в памяти воспоминания, освежая чувства, заставляет внимательно посмотреть вокруг.
Работа художника-пейзажиста предполагает уединение. Только он и природа, один на один с избранным мотивом, даже если рядом на пленэре с этюдниками стоят друзья. Искусство, требующее умения концентрировать чувства, запоминать и замечать то, что ускользает от обычного человека. Пережить и изобразить это так, чтобы и зритель смог почувствовать настроение природы. Но и от зрителя требуется непростое умение — быть чутким созерцателем, «видеть сердцем». С давних пор в практике изобразительного искусства известно, что пейзаж выполняет функцию просветления души, ее омовения. Об этом знали средневековые художники Китая, написавшие свои теоретические трактаты — гимны «горам и водам»; изумительным образным языком, часто в стихотворной форме, воспевали они красоту дальневосточных просторов.
Когда смотришь картины и этюды Андрея Павленковича в выставочном пространстве, возникает ощущение полноты чувств, эмоциональной яркости восприятия окружающего мира, его постоянной изменчивости. Словно перед нами мастерская самой природы с быстро сменяющимися состояниями. Мир прекрасен, он сиюминутно изменчив: и когда стремительно бегут облака («Осенний вечер в Новокаменке», 2008), и когда торжественно уходит на покой солнце («Вечер в Сарапульском», 2010), или в букете колокольчиков живет свет луга («Колокольчики», 2011; «Букет сирени», 2013). Запечатленные состояния дальневосточной природы поддержаны импровизационной манерой Андрея Алексеевича с характерным легким, скользящим мазком, в котором угадывается знание и переосмысление традиций импрессионизма в отечественном изобразительном искусстве, особенно дорогом художнику творчестве К. Коровина. Дарование и постоянная творческая работа А. Павленковича подготовили ту естественность, с которой он использовал импровизационный способ изображения пейзажного мотива, наделяя его авторским отношением, открытостью и свободой чувств.
Кажущаяся неискушенному зрителю легкость и простота исполнительской манеры художника полностью опровергается реалиями ежедневного упорного труда мастера. Беседуя с Андреем Алексеевичем, невольно подмечаешь, как художник выделяет профессиональные проблемы, которые необходимо решить на пленэре в каждом этюде. Ведь только живописец замечает постоянное, порой ежеминутное изменение в освещении. Солнечный свет и плывущие облака меняют облик природы, словно мимическая игра меняет выражение лица эмоционального собеседника. О свете мастер говорит как о живой субстанции, наделенной свойством одухотворять окружающий мир. При этом каждое изменение света по-своему интересно и выразительно в бесконечном пространстве. Художник, по словам Павленковича, постоянно стоит перед неразрешимым противоречием: натура меняется мгновенно, а лучшие результаты получаются лишь в длительной работе. Многим современным художникам в этом помогает фотография, но для Андрея Павленковича она исключительно вспомогательный материал, позволяющий лишь уточнить нерассмотренные или упущенные во время сеанса детали. Художник справедливо убежден, что натура, фотография и картинная плоскость — совершенно разные объекты, воздействующие на зрителя по разным законам. Фотография для него неизменна и статична. Живое восприятие натуры совершенно иное. На пленэре Андрея Алексеевича постоянно подстегивает изменчивый вибрирующий свет и цвет, запах и даже шум. Это нарастающее ритмическое движение проснувшегося города, ранняя влажная зорька на берегу реки или звенящая тишина июльского луга, рождаемая крыльями неутомимых стрекоз. На фотографии всего этого нет, и с ней для художника, отдающего предпочтение натуре, работать очень трудно. На природе пейзажист окутан светом и цветом, слышит ее дыхание, пронизан ее ритмом. Там ему совсем по-другому дышится и пишется, чем из окна мастерской, где свет падает только с одной стороны.
Часто работа над этюдами — тропа, проложенная к созданию большого произведения. Этюд не слепое подражание натуре, а постоянный пропуск через себя натурного материала. Он уже несет в себе самодостаточность и завершенность, даже если будет написан в легкой стремительной манере «non finito». Все, что удалось сказать в нем, в большой холст без изменений перенести невозможно. Поэтому художнику надо искать и искать постоянно, развивая в себе способности видеть не только характерные мотивы, но и отмечать пока никем не замеченное.
Дальневосточные пейзажи имеют свои особенности: пластичный, почти лепной рельеф местности с голубыми сопками на дальнем плане, проблесками ветвящихся проток в низинах и порывистыми горными речками, размывающими каменистые берега. Даже освещение у нас особенное, необычайно яркое, с резкими контрастными тенями. Андрей Павленкович мастерски выстраивает композиционное решение холстов, подчеркивая характерные черты: простор и бескрайние дали Сихотэ-Алиня и камерные, отмеченные лирическим настроением, мотивы («Осенний вечер в Новокаменке», 2008; «Серебряное утро», 2009). Художник постоянно в любое время года работает с натурой. Наблюдение и познание для него жизненно необходимы — это творческий принцип. Он живет, постоянно впитывая все новые впечатления. Пройдены и увидены многие места, отдаленные села Приамурья и Приморья. Поэтому дальневосточные мотивы всегда узнаваемы, как узнаваем Хабаровск на холстах А. Павленковича («Село Новокаменка», 2001; «Пригород», 2009; «Город на Амуре», 2012). Наш город в произведениях Андрея Алексеевича наполнен свежим дыханием Амура, часто омыт дождем («По улице Муравьева-Амурского», 2004). В картинах есть стремление и к обобщению, и связанной с этим некоторой недосказанностью, обусловленной изменчивостью освещения. В композиции «Февраль. Вечер» (2008) уходящие лучи зимнего солнца, вызолотившие обнаженные кроны деревьев и стены старинного особняка, предвещают скорое приближение весны. Скользящие солнечные лучи — устойчивый мотив в творчестве художника, проявляющийся и в письме натюрмортов. Достижение цельности и цветности в передаче переливающегося красками подвижного мира — это не только особенность исполнительской манеры А. Павленковича, но и проявление характера мастера, уверенного в ценности переживаемых состояний, мгновений, которыми наполняется жизнь.
Пленэры Андрея Алексеевича всегда передают остроту восприятия нового культурного пространства. Будь это Приморье, Камчатка или экзотические виды провинций Китая. В этюдах и картинах старых русских городов (Великий Новгород, Старица, Торжок) живет многовековая история. Горят на солнце купола старинных храмов, массивная кладка вековых стен хранит легенды, а в уютных зеленых двориках остановилось время («Звонница Софийского собора. Новгород», 2005; «Старицкий Свято-Успенский монастырь», 2005). Колористическая гамма этих произведений наполнена солнечным теплом. Творческие поездки на озеро трехсот островов Селигер, шишкинские места, храмы и монастыри Твери — все это обогащает внутренне, раскрывая новые струны в душе мастера. Андрея Павленковича нельзя назвать художником «места», когда порой на протяжении всей жизни объектом вдохновения становится какое-то одно место.
В натюрмортах для художника важен не только объект в пространстве, но и само пространство, наполненное светом и воздухом как предмет художественного осмысления («Букет», 1997; «Подсолнухи», 2005). Солнечный свет серебрит и размывает лепестки цветов, превращая скромный букет в сияющее мерцание («Утренний луч», 2009). В большом натюрморте «Старая прялка» (2009) — она как магнит притягивает к себе плотное окружение постаревших рукодельных вещей наших бабушек, ушедших из быта и давно утративших свою значимость. Композиция из скромных предметов — словно ностальгический портрет ровесников, соединенных невидимыми нитями времени и судьбы. Они осторожно «поддерживают» друг друга, создавая ощущение родства и уюта. Глубокий, плотный колорит холста, набранный уверенными мазками, ассоциативен. Словно ушедшее поколение отдает нам тепло своих рук и образ мира, исчезнувшего с ними.
Последние годы художник уверенно вышел на создание большемерных произведений («Авачинская бухта», 2012 — 2013; «Рыбаки Желтого моря», 2013). Начал писать такие холсты, так как стал работать в просторной мастерской. Появилась возможность «вести» картину, имея необходимое пространство для отхода. Большой холст дает большие проблемы, которые надо и промыслить, и решить технически. В этюдах каким-то образом фиксируется теплота и камерность мотива. Всего того, что переживает художник, что затем каким-то «волшебным», необъяснимым образом согревает зрителя. Картина просто не может родиться из механически увеличенного этюда, даже если этот этюд превосходен.
Для каждого художника трудно найти свой формат. В сущности, формата и композиции «требует» каждый этюд и холст, побуждая мастера порой к долгому размышлению на этот счет. Большой холст ведет к новым профессиональным поискам, поскольку его исполнение радикально отличается от пленэрного этюда. Все удачные находки в этюде просто потеряются, растворятся в другом масштабе, вызывая у продвинутого зрителя ощущение увеличенной до немыслимых размеров иллюстрации. Невозможно «фактурно нагрузить» большой холст так же, как этюд, поскольку ткань на подрамнике тут же деформируется от тяжести красочного слоя. Именно поэтому картина настойчиво требует от меня — говорит Андрей Алексеевич — поиска фактурных эффектов для написания больших отношений земли, неба и воды, а также разработки переднего плана. Холст должен захватить зрителя с большого и близкого расстояния своей фактурой, техникой исполнения и красотой материала. В этом отношении очень важны для А. Павленковича такие замечательные мастера, как Николай Фешин и Валентин Серов, чьи произведения в лучших собраниях России ему довелось посмотреть. Большой холст ставит задачи поиска порой не одного, а нескольких композиционных центров, образующих гармоничное единство, поддержанных также колористическими ударами. Бывает, что картина начинает «терять» свои предметы или планы, утрачивая целостность. Особенно, если ведение работы растягивается во времени, занимая порой месяцы, а то и годы. При этом первоначально такое свежее и солнечное пространство картины начинает что-то утрачивать, незаметно угасая. Поэтому холсту надо дать отстояться, а потом войти в него снова. За время, когда картина и художник «отдыхают» друг от друга, растет временная дистанция, позволяющая мастеру увидеть произведение как бы со стороны и внести необходимые исправления. Грозный симптом, если умение видеть «со стороны» не вырабатывается. Тогда это путь в мучительную тупиковую ситуацию.
Характерно, что у художника возникает потребность неоднократного вхождения в холст и постоянного осмысления сделанного, затягивая процесс его завершения. Этюд — это четверостишие, рожденное на одном дыхании, а картина — роман, в котором хоть и в муках, но рождается собственный язык и непростое умение петь своим голосом. Постепенно поиск предпочтений в изобразительном искусстве, свойственный молодости, уходит в прошлое, формируется свой вкус и исполнительская манера. На это каким-то образом влияет все увиденное и прочитанное раньше, «выспоренное» в острых дискуссиях с друзьями-художниками. Этот процесс идет подспудно на протяжении всей творческой жизни и всегда влияет на создание картины.
Для художника настоящий праздник, когда потом в экспозиционном зале его картина освещена так же, как она стояла на мольберте в мастерской. Освещение в экспонировании живописи меняет все. Оно может выгодно показать живопись, подчеркнуть цвет и выявить фактуру холста такими, какими они были изначально задуманы, или наоборот — полностью погасить цвет, не раскрыв его зрителю.
Этюды, из которых родились картины, все равно остаются очень дорогими для Андрея Алексеевича. Расставание с ними просто немыслимо для художника, и они продолжают жить рядом с ним в мастерской. В них — душа автора, что-то очень важное и дорогое для него. Они — словно обереги. Кажется, расстанешься с ними — и творческая удача тихо ускользнет следом.
Хотя за плечами Андрея Павленковича накоплен опыт педагогической работы в вузе, уход из университета не был для него тяжелым. Постоянное пребывание на пленэре или в мастерской у мольберта заполняет каждый световой день. Это настоящая творческая жизнь, без которой не мыслит себя художник, не оставляющий свободной минуты до самого вечера. Его день завершается неспешным, традиционным ритуалом мытья кистей и палитры, чтобы с раннего утра быть готовым к впечатлениям и свету нового дня.