Работы художника Александра МАРАНОВА

Проявление. х., м., 120х140, 2005 г.

Домик в Сол Белвиль. Х., м., 60х60, 2001 г.

Аромат цветов. х., м., 70х70, 2005 г.

Гарем. Х., м., 105х175, 1994 г.

Фауст

Девушка в шубе

Цыганка

Томный взгляд

Анна ТАРАБРИНА

В  мастерской художника-космиста

Александр Маранов живет и работает в Москве. Признаться честно, к моей просьбе встретиться с художником его представитель отнеслась настороженно, и мне пришлось убеждать ее, употребив все свое красноречие, что на Дальнем Востоке, на другом конце страны, есть почитатели его таланта. В конце концов мне дали телефон его жены, и в назначенный час мы встретились у станции метро, куда Наташа подъехала на машине. Я же, совершенно не ориентируясь в Москве, предпочла приехать заранее и почти час гуляла, любуясь цветущими рябинами и отыскала для художника белые розы.
И вот мы в мастерской. Переступив ее порог, я попала в особенный, пронизанный светом мир. Негромкое звучание музыки, на стенах развешаны картины с разными сюжетами, их объединяло одно — переливы светящихся лучей и причудливые игры света. Поражала особая утонченность работ и своеобразие сюжетов, запечатленных на полотнах. Я уже знала,что художник, создавший эти удивительные творения, является Членом Международной федерации при ЮНЕСКО и принадлежит к немногочисленной когорте художников-космистов, которые, по словам академика Н. В. Шапошниковой, работают и творят исключительно в пространстве России.

— Александр, расскажите о начале творческого пути.
— Я родился в Ташкенте. Узбекистан — солнечная страна, в которой произошло мое становление как художника. Цветовые гаммы, национальные росписи там необычайно колоритны, они пропитаны светом. С детства я, как и мои ровесники, занимался рисованием, спортом, ходил в музыкальную школу. Со временем занятия живописью пересилили, я поступил и окончил художественное училище, а затем и Академию художеств в Ташкенте. Основной художественной специальностью была графика — искусство, требующее высокой линеарной культуры и особого внимания к плоскости листа. Тем не менее живопись не уходила из моего творчества, и эти два родственных вида изобразительного искусства существовали параллельно.
— Когда в вашем творчестве наступил переломный момент?
— Это произошло в 1992 году. Каждый художник вначале медитирует — создает мысленный образ картины и затем переносит его на полотно. Мои медитации переросли в совершенно иное качество. Дело в том, что еще в детстве я задавался вопросом: откуда все произошло? Куда уходит? Художники пишут реалистически картины, откуда они черпают эти знания? Видимо, с этого момента подсознание работало в заданном направлении. Реалистическая школа, как я понял, мне была нужна для того, чтобы полнее и четче выразить все то, что пришло позднее. Новый виток в творчестве начался в Москве, куда я к тому времени переехал. Меня не покидало ощущение, что что-то должно произойти, душа болела как сплошной нарыв. Я смутно осознавал, что есть что-то новое, то, что идет за реализмом. Так, впервые в медитации, я увидел свечение.
— Александр, вас называют художником-космистом. Как выражается «космичность» в картинах?
— В современном искусстве есть много сопутствующих космизму направлений. Их называют фэнтези, фантастикой, а кто-то и космизмом. Возникает путаница. Расставим акценты: фантастика, это когда пишут другую планету и ракету, летящую к ней. В принципе, это тоже относится к космическому искусству, но не имеет ничего общего с ним. Поскольку космизм основан на более глубоком энергетическом, духовном искусстве. Это в первую очередь поиск ответа на вопросы: кто мы, откуда произошли и как должны жить на Земле? Те видения, которые возникают в душе от микро- до макрокосмоса, и можно определить как «космизм».
— В Международном Рериховском центре у вас прошли четыре выставки. Как вы оцениваете эти события?
— Когда я приехал в Москву, побывал в музее им. Н. К. Рериха на Знаменке. Музей мне очень понравился, и у меня появилась мечта — выставиться в нем. Спустя семь лет она осуществилась. И первый, и последующие вернисажи прошли с большим успехом. Люди выстаивали долгие очереди, чтобы попасть в зал. Некоторые подходили ко мне и говорили, что приходят в третий, четвертый раз, чтобы увидеть картины. У меня не совсем реалистические работы, в некотором смысле они абстрактного плана, и нужно, всматриваясь, вглядываясь в них, глубже проникнуть в их сокровенный смысл. Парадокс, но я считаю отображенное чистым реализмом.
— Есть ли у вас полотно, о котором вы можете сказать: это моя любимая работа?
— Все мои работы любимые. Я не пишу все подряд. Когда я погружаюсь в медитацию, проносится много видений, но душа молчит. И лишь когда появляется то, чему она очень радуется, я начинаю писать. Все мои работы созданы с радостью в душе и все, как дети, любимы.
— То есть картины изначально вы видите в тонком плане, а затем переносите на полотно?
— Да, но это бывает неимоверно сложно. В нашем физическом мире все иначе. Там вакуум, и на горизонте свечение такое же яркое, как и на переднем плане, вокруг колоссальное пространство. Чтобы передать это, необходимо сглаживать горизонт, где все нечетко просматривается. Довольно непросто, увидев и прочувствовав все в тонком плане, передать посредством наших физических законов. Задний план приходится приглушать, а передний делать четче.
— В апреле 2011 года вы принимали участие в масштабном проекте «Человек. Земля. Вселенная», который проходил в Калининграде и был посвящен году космонавтики в России. Расскажите подробнее об этом.
— Это была выставка художников-космистов. Там были представлены работы из собрания музея Н. К. Рериха. Группы «Амаравелла», художника-космиста Черноволенко. Там же были произведения Микалоюса Чюрлениса (Литва) из серии «В лучах неведомых миров», предоставленные из собрания музея г. Вильнюса, картины художников-космонавтов Леонова и Соколова. Современные художники-космисты были представлены в основном моими работами и работами художницы Феодосии. Выставка в Калининграде прошла на самом высоком уровне. Ее открывал министр культуры, на открытии присутствовал космонавт Леонов, человек, впервые вышедший в открытый космос. Выставка имела большой резонанс, было много народу. Особенно приятно то, что интересуются дети — наше будущее. Несмотря на то что они, бывает, путают фэнтези и космизм. Ведь почему исчезла группа «Амаравелла» и направление «Лучизм в искусстве». Да потому, что не было последователей.
— «Лучизм в искусстве». Можно подробнее?
— Это направление существовало в начале прошлого века. Его основателями были Гончарова и Ларионов. Они писали солнечный свет, отраженный от предметов, и это свечение пытались передать в картинах, но их попытки не были восприняты обществом и постепенно направление исчезло. У меня несколько иной стиль, хотя некоторые считают меня продолжателем художников-лучистов.
— Ваше отношение к красоте?
— Красота — великая сила. Из нее состоит душа человека, и из энергий прекрасного создан мир. Для меня красота — это свет. Меня часто спрашивают: «Вы видите свечение, может быть, вы слышите голоса или ответы?» Ничего не слышал… Я задаю себе вопрос и тут же получаю на него ответ — его диктует мой внутренний голос. Осознаю: должен показывать людям то, что вижу в медитациях, чтобы они видели и чувствовали красоту.
— Вы работаете на заказ или пишете по наитию?
— Каждый художник работает на заказ, но для меня важно, чтобы на меня не давили, не ограничивали творческую свободу. Есть у меня и последователи. Я организовываю мастер-классы, на которые приходят разные люди, в том числе и неподготовленные. Многие не выдерживают, поскольку это довольно сложное занятие именно в техническом исполнении. Некоторые художники пытались копировать мой стиль. Задавали вопросы на выставках. Ведь если есть спрос на картины, возникают желающие перенять, скопировать. В медитации я задавал вопрос, как писать то, что я вижу, и получил ответ — кисть и душа. Именно поэтому я использую обычные ленинградские краски, но свечения картины добиваюсь приемами, известными только мне. Это особенные технические наработки. Я посещал выставки маститых художников. Видел картины, в которых применяют сложные краски, чуть ли не химию, работы, которые художники сами не могут воспроизвести. А выходишь из выставочного зала — и забыл. Почему в душе ничего не осталось? А бывает и так, что на выставке ты попадаешь в другой мир, и это остается в памяти навсегда. Этот и есть истинная сила искусства.
— На ваших полотнах «Колыбельная», «Жизнь», «Мир входящему» запечатлена тема материнства. Как они возникают?
— Все связано с рождением. Откуда мы? Всегда в медитациях задаю этот вопрос. Иногда в особенном состоянии входишь в источник свечения еще глубже. Нарисовать луч — это еще не космизм. А вот из чего состоит свет? Что это за луч? Если углубиться в наномир света, то можно понять, что свет тоже из чего-то состоит, и как из света состоим мы? В медитациях я вижу, как человек пронизан лучами, так же как и все, что нас окружает. Как мы друг на друга «накладываемся» излучениями? Бывает, я чувствую звоночки отчаяния — это невозможно, нельзя выразить кистью! Настолько яркими и насыщенными бывают видения-картины. Они постепенно усложняются. Техника не поспевает, но я воспринимаю это как творческую задачу, которую непременно должен решить. То, что я пишу, и то, что вижу в медитациях, как говорят, — небо и земля, но отступить, переключиться на более простые вещи не могу, это не в моем характере.
— Ваши творческие планы?
— Нет никаких особенных планов. В моей новой творческой жизни были циклы «Сияние», «Грань», теперь я работаю над циклом картин из этой серии под названием «Генезис». Он очень сложный и тонкий одновременно, сильнее, чем все, что сделано ранее.
— Расскажите о вашей семье.
— У нас семья искусства. Наталья не только любящая жена, но и менеджер, то есть организатор всех моих творческих выставок и проектов. Она относится к породе людей, обладающих тонким художественным вкусом. Иногда делает мне замечания, дает советы, не рисует, но чувствует, как это должно быть. Я прислушиваюсь к ней и, бывает, вношу коррективы в картину. Я благодарен ей за поддержку. Есть художники, которые подписывают свои картины двумя именами, тем самым подчеркивая творческий союз. Заслуга Натальи в том, что она существенно облегчила творческий процесс, взяв на себя организационную работу, которая подчас требует колоссальных усилий и времени.
— Я вижу гитару в мастерской. Вы играете?
— Да, играю, в свое время окончил музыкальную школу по классу аккордеона. В моих работах присутствует музыка, и многие это чувствуют. Первый цикл «Сияние» складывался под музыку Баха, его органных произведений. Для меня орган и скрипка — два инструмента силы и красоты.
Время интервью закончилось. Оно пролетело незаметно, настолько интересно и легко было беседовать с художником. Покидая мастерскую, я осознавала, что внутренний мир этого человека, как сверкающий бриллиант, который мы рассмотрели лишь с одной из многих граней. В его картинах звучала музыка и сияла красота.





.